Неточные совпадения
— Что, отец Никита (отец Никита
был законоучитель в гимназии), чай, вас все учит: повинуйтесь властям предлежащим! —
заговорил он.
— На ваше откровенное предложение, —
заговорил он слегка дрожащим голосом, — постараюсь ответить тоже совершенно откровенно: я ни на ком и никогда не женюсь; причина этому та: хоть вы и не даете никакого значения моим литературным занятиям, но все-таки они составляют единственную мою мечту и цель жизни, а при такого рода занятиях надо
быть на все готовым: ездить в разные местности, жить в разнообразных обществах, уехать, может
быть, за границу, эмигрировать,
быть, наконец, сослану в Сибирь, а по всем этим местам возиться с женой не совсем удобно.
— Все люди-с, —
заговорил он, как бы пустясь в некоторого рода рассуждения, — имеют в жизни свое назначение! Я в молодости
был посылаем в ваши степи калмыцкие. Там у калмыков простой народ, чернь, имеет предназначение в жизни только размножаться, а высшие классы их, нойены, напротив, развивать мысль, порядок в обществе…
— Я вовсе не злая по натуре женщина, —
заговорила она, — но, ей-богу, выхожу из себя, когда слышу, что тут происходит. Вообрази себе, какой-то там один из важных особ стал обвинять министра народного просвещения, что что-то такое
было напечатано. Тот и возражает на это: «Помилуйте, говорит, да это в евангелии сказано!..» Вдруг этот господин говорит: «Так неужели, говорит, вы думаете, что евангелия не следовало бы запретить, если бы оно не
было так распространено!»
Вихров, после того, Христом и богом упросил играть Полония — Виссариона Захаревского, и хоть военным, как известно, в то время не позволено
было играть, но начальник губернии сказал, что — ничего, только бы играл; Виссарион все хохотал: хохотал, когда ему предлагали, хохотал, когда стал учить роль (но противоречить губернатору, по его уже известному нам правилу, он не хотел), и говорил только Вихрову, что он боится больше всего расхохотаться на сцене, и игра у него выходила так, что несколько стихов скажет верно, а потом и
заговорит не как Полоний, а как Захаревский.
— Не раскайтесь, не раскайтесь! —
заговорил он совсем другим тоном и начал при этом счищать приставшую к коленкам его пыль. — Начальник губернии
будет за меня, — прибавил он язвительно.
Все равно на ногах уж не стоишь!» — а Вихрова он просто
напоил допьяна, так что тот, по случаю хорового церковного пения,
заговорил уж об религии.
— И, конечно, получишь его; ты так этого заслуживаешь… А вы в первый раз еще в Петербурге? — спросил Вихров Юлию Ардальоновну, чувствуя, что он должен же
был о чем-нибудь
заговорить с ней.
Герой мой заметно
был беспокоен и, кажется, гораздо больше, чем обедом,
был занят предстоящей ему минутою сказать речь. Наконец, перед жарким, когда разлито
было шампанское, он поднялся на ноги и
заговорил...
Под подушкой его лежало Евангелие. Он взял его машинально. Эта книга принадлежала ей, была та самая, из которой она читала ему о воскресении Лазаря. В начале каторги он думал, что она замучит его религией,
будет заговаривать о Евангелии и навязывать ему книги. Но, к величайшему его удивлению, она ни разу не заговаривала об этом, ни разу даже не предложила ему Евангелия. Он сам попросил его у ней незадолго до своей болезни, и она молча принесла ему книгу. До сих пор он ее и не раскрывал.
Но в этот раз у него было особое, прехлопотливое дело, и он предчувствовал, как трудно ему
будет заговорить о нем, а между тем он очень торопился: было у него еще другое неотложное дело в это же утро в другом месте, и надо было спешить.
Гладстон заговаривал целые парламенты, университеты, корпорации, депутации, мудрено ли
было заговорить Гарибальди, к тому же он речь вел на итальянском языке, и хорошо сделал, потому что вчетвером говорил без свидетелей.
Неточные совпадения
— Может
быть, для тебя нет. Но для других оно
есть, — недовольно хмурясь, сказал Сергей Иванович. — В народе живы предания о православных людях, страдающих под игом «нечестивых Агарян». Народ услыхал о страданиях своих братий и
заговорил.
Перебирая предметы разговора такие, какие
были бы приятны Сергею Ивановичу и отвлекли бы его от разговора о Сербской войне и Славянского вопроса, о котором он намекал упоминанием о занятиях в Москве, Левин
заговорил о книге Сергея Ивановича.
Но прошла неделя, другая, третья, и в обществе не
было заметно никакого впечатления; друзья его, специалисты и ученые, иногда, очевидно из учтивости,
заговаривали о ней. Остальные же его знакомые, не интересуясь книгой ученого содержания, вовсе не говорили с ним о ней. И в обществе, в особенности теперь занятом другим,
было совершенное равнодушие. В литературе тоже в продолжение месяца не
было ни слова о книге.
Сергей Иванович вздохнул и ничего не отвечал. Ему
было досадно, что она
заговорила о грибах. Он хотел воротить ее к первым словам, которые она сказала о своем детстве; но, как бы против воли своей, помолчав несколько времени, сделал замечание на ее последние слова.
— Костя! сведи меня к нему, нам легче
будет вдвоем. Ты только сведи меня, сведи меня, пожалуйста, и уйди, —
заговорила она. — Ты пойми, что мне видеть тебя и не видеть его тяжелее гораздо. Там я могу
быть, может
быть, полезна тебе и ему. Пожалуйста, позволь! — умоляла она мужа, как будто счастье жизни ее зависело от этого.