Неточные совпадения
У задней стены стояла мягкая, с красивым одеялом, кровать Еспера Иваныча: в продолжение дня он только
и делал, что, с
книгою в руках, то сидел перед столом, то ложился на кровать.
По третьей стене шел длинный диван, заваленный
книгами,
и кроме того, на нем стояли без рамок две отличные копии: одна с Сикстовой Мадонны [Сикстова Мадонна — знаменитая картина Рафаэля, написанная между 1515
и 1519 годами.
На третьей стене предполагалась красного дерева дверь в библиотеку, для которой маэстро-архитектор изготовил было великолепнейший рисунок; но самой двери не появлялось
и вместо ее висел запыленный полуприподнятый ковер, из-за которого виднелось, что в соседней комнате стояли растворенные шкапы; тут
и там размещены были неприбитые картины
и эстампы,
и лежали на полу
и на столах
книги.
И Имплев в самом деле дал Павлу перевод «Ивангое» [«Ивангое» — «Айвенго» — исторический роман английского писателя Вальтер-Скотта (1771—1832), вышедший в 1820 году, был переведен на русский язык в 1826 году.], сам тоже взял
книгу,
и оба они улеглись.
После отца у него осталась довольно большая библиотека, — мать тоже не жалела
и давала ему денег на
книги, так что чтение сделалось единственным его занятием
и развлечением; но сердце
и молодая кровь не могут же оставаться вечно в покое: за старухой матерью ходила молодая горничная Аннушка, красавица из себя.
С ним были знакомы
и к нему ездили все богатые дворяне, все высшие чиновники; но он почти никуда не выезжал
и, точно так же, как в Новоселках, продолжал больше лежать
и читать
книги.
Имплева княгиня сначала совершенно не знала; но так как она одну осень очень уж скучала,
и у ней совершенно не было под руками никаких
книг, то ей кто-то сказал, что у помещика Имплева очень большая библиотека.
Еспер Иваныч, войдя
и увидя вместо хозяина — хозяйку, ужасно сконфузился; но княгиня встретила его самым любезным образом
и прямо объяснила ему свою просьбу, чтобы он, бога ради, снабжал ее
книгами.
Ванька пошел, но
и книгу захватил с собою. Ночью он всегда с большим неудовольствием ходил из комнат во флигель длинным
и темным двором. В избу к Симонову он вошел, по обыкновению, с сердитым
и недовольным лицом.
Павел пробовал было хоть на минуту остаться с ней наедине, но решительно это было невозможно, потому что она то укладывала свои ноты,
книги, то разговаривала с прислугой; кроме того, тут же в комнате сидела, не сходя с места, m-me Фатеева с прежним могильным выражением в лице;
и, в заключение всего, пришла Анна Гавриловна
и сказала моему герою: «Пожалуйте, батюшка, к барину; он один там у нас сидит
и дожидается вас».
Мысль, что она не вышла еще замуж
и что все эти слухи были одни только пустяки, вдруг промелькнула в голове Павла, так что он в комнату дяди вошел с сильным замиранием в сердце — вот-вот он ее увидит, — но, увы, увидел одного только Еспера Иваныча, сидящего хоть
и с опустившейся рукой, но чрезвычайно гладко выбритого, щеголевато одетого в шелковый халат
и кругом обложенного
книгами.
— Я вот велю у вас все
книги обобрать, — заключила старушка
и погрозила ему своим маленьким пальцем, а сама в это время мельком взглянула на Павла.
Заморив наскоро голод остатками вчерашнего обеда, Павел велел Ваньке
и Огурцову перевезти свои вещи, а сам, не откладывая времени (ему невыносимо было уж оставаться в грязной комнатишке Макара Григорьева), отправился снова в номера, где прямо прошел к Неведомову
и тоже сильно был удивлен тем, что представилось ему там: во-первых, он увидел диван, очень как бы похожий на гроб
и обитый совершенно таким же малиновым сукном, каким обыкновенно обивают гроба; потом, довольно большой стол, покрытый уже черным сукном, на котором лежали: череп человеческий, несколько ручных
и ножных костей, огромное евангелие
и еще несколько каких-то больших
книг в дорогом переплете, а сзади стола, у стены, стояло костяное распятие.
—
И наконец Шекспир, — заключил Павел, взглядывая на
книгу в дорогом переплете.
— А именно — например, Лоренцо, монах, францисканец, человек совершенно уже бесстрастный
и обожающий одну только природу!.. Я, пожалуй, дам вам маленькое понятие, переведу несколько намеками его монолог… — прибавил Неведомов
и, с заметным одушевлением встав с своего дивана, взял одну из
книг Шекспира
и развернул ее. Видимо, что Шекспир был самый любимый поэт его.
И Неведомов, вслед за тем, смотря в
книгу, стал немножко даже декламировать...
— Потому что вы описываете жизнь, которой еще не знаете; вы можете написать теперь сочинение из
книг, — наконец, описать ваши собственные ощущения, — но никак не роман
и не повесть! На меня, признаюсь, ваше произведение сделало очень, очень неприятное впечатление; в нем выразилась или весьма дурно направленная фантазия, если вы все выдумали, что писали… А если же нет, то это, с другой стороны, дурно рекомендует вашу нравственность!
— Потому что еще покойная Сталь [Сталь Анна (1766—1817) — французская писательница, автор романов «Дельфина»
и «Коринна или Италия». Жила некоторое время в России, о которой пишет в
книге «Десять лет изгнания».] говаривала, что она много знала женщин, у которых не было ни одного любовника, но не знала ни одной, у которой был бы всего один любовник.
Его самого интересовало посмотреть, что с Неведомовым происходит. Он застал того в самом деле не спящим, но сидящим на своем диване
и читающим
книгу. Вихров, занятый последнее время все своей Клеопатрой Петровной, недели с две не видал приятеля
и теперь заметил, что тот ужасно переменился: похудел
и побледнел.
— Есть! Есть отличнейший перевод Гнедича, я тебе достану
и прочту, — отвечал Павел
и, в самом деле, на другой же день побежал
и достал «Илиаду» в огромном формате. Клеопатру Петровну один вид этой
книги испугал.
«Что же это такое?» — думал он, глядя на Клеопатру Петровну, сидящую у своего стола
и как-то механически заглядывающую в развернутую перед ней
книгу.
Клеопатра Петровна сама наконец поняла, как она ужасно читает, — вся покраснела, рассердилась
и бросила
книгу на стол.
Они увидели там
книгу с рисунками индейских пагод
и их богов,
и Петин, вскочив на стул, не преминул сейчас же представить одного длинновязого бога, примкнутого к стене, а Замин его поправлял в этом случае, говоря: «Руки попрямее, а колени повыпуклее!» —
и Петин точь-в-точь изобразил индейского бога.
M-lle Прыхина, возвратясь от подружки своей Фатеевой в уездный городок, где родитель ее именно
и был сорок лет казначеем, сейчас же побежала к m-lle Захаревской, дочери Ардальона Васильича,
и застала ту, по обыкновению, гордо сидящею с
книгою в руках у окна, выходящего на улицу, одетою, как
и всегда, нарядно
и причесанною по последней моде.
— Все сделаю, все сделаю! — говорил Вихров, решительно увлекаясь своим новым делом
и очень довольный, что приобрел его. — Изучу весь этот быт, составлю об нем
книгу, перешлю
и напечатаю ее за границей.
Вслед за тем Вихров объехал все, какие были в городе, книжные лавчонки, везде спрашивал, нет ли каких-нибудь
книг о раскольниках, —
и не нашел ни одной.
Это сторона, так сказать, статистическая, но у раскола есть еще история, об которой из уст ихних вряд ли что можно будет узнать, — нужны
книги; а потому, кузина, умоляю вас, поезжайте во все книжные лавки
и везде спрашивайте — нет ли
книг об расколе; съездите в Публичную библиотеку
и, если там что найдете, велите сейчас мне все переписать, как бы это сочинение велико ни было; если есть что-нибудь в иностранной литературе о нашем расколе, попросите Исакова выписать, но только, бога ради, —
книг,
книг об расколе, иначе я задохнусь без них ».
— Ну да, для тебя, пожалуй,
и Акакий Акакиевич Гоголя покажется скучным; в жизни ты ему посочувствуешь, а в
книге он тебе покажется скучен.
— Тогда они устно слышали от него учение, а мы ныне из
книг божественных оное почерпаем: нас, священников,
и философии греческой учили,
и риторике,
и истории церкви христианской, — нам можно разуметь священное писание; а что же их поп
и учитель — какое ученье имел? Он — такой же мужик, только плутоватей других!