Неточные совпадения
— Перестань пустяки говорить! — перебил уж с досадою Петр Михайлыч. —
Что лошади сделается! Не убудет ее. Он хочет визиты
делать: не пешком
же ему по городу бегать.
Как
же я стану питать к людям сожаление, когда большая часть из них страдает или потому,
что безнравственны, или потому,
что делали глупости, наконец, ленивы, небрежны к себе.
Понятно,
что капитан безбожно лгал. Настенька
сделала нетерпеливое движение, и когда подошла к ней Дианка и, положив в изъявление своей ласки на колени ей морду, занесла было туда
же и лапу, она вдруг,
чего прежде никогда не бывало, ударила ее довольно сильно по голове, проговоря...
— «Давно мы не приступали к нашему фельетону с таким удовольствием, как
делаем это в настоящем случае, и удовольствие это, признаемся, в нас возбуждено не переводными стихотворениями с венгерского, в которых, между прочим, попадаются рифмы вроде «фимиам с вам»; не повестью госпожи Д…, которая хотя и принадлежит легкому дамскому перу, но отличается такою тяжеловесностью,
что мы еще не встречали ни одного человека, у которого достало бы силы дочитать ее до конца; наконец, не учеными изысканиями г. Сладкопевцова «О римских когортах», от которых чувствовать удовольствие и оценить их по достоинству предоставляем специалистам; нас
же, напротив, неприятно поразили в них опечатки, попадающиеся на каждой странице и дающие нам право обвинить автора за небрежность в издании своих сочинений (в незнании грамматики мы не смеем его подозревать, хотя имеем на то некоторое право)…»
— И я тоже утверждаю; но
что же мне
делать, если все мне нельзя и все вредно, по мнению Полины, — произнесла старуха оскорбленным тоном. М-lle Полина грустно улыбнулась и налила чашку.
—
Что ж вы думаете
сделать? — продолжал старик, входя. — Э! Да вот вы кстати и приоделись… Съездите к нему, сударь, сейчас
же съездите! Подите-ка, как он вас до небес превозносит.
Подозревая,
что все это штуки Настеньки, дал себе слово расквитаться с ней за то после; но теперь,
делать нечего, принял сколько возможно спокойный вид и вошел в гостиную, где почтительно поклонился генеральше, Полине и князю, пожал с обязательной улыбкой руку у Настеньки, у которой при этом заметно задрожала головка, пожал, наконец, с такою
же улыбкою давно уже простиравшуюся к нему руку Петра Михайлыча и,
сделав полуоборот, опять сконфузился: его поразила своей наружностью княжна.
В ответ на это тотчас
же получил пакет на имя одного директора департамента с коротенькой запиской от князя, в которой пояснено было,
что человек, к которому он пишет, готов будет
сделать для него все,
что только будет в его зависимости.
— Вы теперича, — начал он прерывающимся голосом, — посторонний человек, и то вам жалко; а
что же теперича я, имевший в брате отца родного? А хоша бы и Настасья Петровна — не чужая мне, а родная племянница…
Что ж я должен теперича
делать?..
— Где
же, однако, ты был, жил,
что делал? Рассказывай все! Видишь, мне говорить трудно! — продолжал больной.
— Que puis-je faire, madame? [
Что же я могу
сделать, сударыня? (франц.).] — воскликнул он и продолжал, прижимая даже руку к сердцу. — Если б ваш муж был мой сын, если б, наконец, я сам лично был в его положении — и в таком случае ничего бы не мог и не захотел
сделать.
— Господин начальник губернии теперь пишет, — начал Забоков, выкладывая по пальцам, —
что я человек пьяный и характера буйного; но,
делая извет этот, его превосходительство, вероятно, изволили забыть,
что каждый раз при проезде их по губернии я пользовался счастьем принимать их в своем доме и удостоен даже был чести иметь их восприемником своего младшего сына; значит, если я доподлинно человек такой дурной нравственности, то каким
же манером господин начальник губернии мог приближать меня к своей персоне на такую дистанцию?
Вы, юноши и неюноши, ищущие в Петербурге мест, занятий, хлеба, вы поймете положение моего героя, зная, может быть, по опыту,
что значит в этом случае потерять последнюю опору, между тем как раздражающего свойства мысль не перестает вас преследовать,
что вот тут
же, в этом Петербурге, сотни деятельностей, тысячи служб с прекрасным жалованьем, с баснословными квартирами, с любовью начальников, могущих для вас
сделать вся и все — и только вам ничего не дают и вас никуда не пускают!
— Все это прекрасно,
что вы бывали, и, значит, я не дурно
сделал,
что возобновил ваше знакомство; но дело теперь в том, мой любезнейший… если уж начинать говорить об этом серьезно, то прежде всего мы должны быть совершенно откровенны друг с другом, и я прямо начну с того,
что и я, и mademoiselle Полина очень хорошо знаем,
что у вас теперь на руках женщина… каким
же это образом?.. Сами согласитесь…
Сделать же вам это очень легко: презентуйте ему частичку вашего капитала и так его этим оперите,
что и — боже ты мой! — носу никто не подточит…
Конечно, ей, как всякой девушке, хотелось выйти замуж, и, конечно, привязанность к князю, о которой она упоминала, была так в ней слаба,
что она, особенно в последнее время, заметив его корыстные виды, начала даже опасаться его; наконец, Калинович в самом деле ей нравился, как человек умный и даже наружностью несколько похожий на нее: такой
же худой, бледный и белокурый; но в этом только и заключались, по крайней мере на первых порах, все причины, заставившие ее
сделать столь важный шаг в жизни.
Баронесса, конечно, сейчас
же вызвала разговор о модах и по случаю предстоявшей свадьбы вошла в мельчайшие подробности: она предназначила, как и у кого
делать приданое, кто должен драпировать, меблировать спальню и прочие комнаты, обнаружа при этом столько вкуса и практического знания,
что князь только удивлялся, восхищался и поддакивал ей. Калинович тоже
делал вид, как будто бы все это занимает его, хоть на сердце были невыносимые тоска и мука.
— Ах, да, знаю, знаю! — подхватила та. — Только постойте; как
же это
сделать? Граф этот… он очень любит меня, боится даже… Постойте, если вам теперь ехать к нему с письмом от меня, очень не мудрено,
что вы затеряетесь в толпе: он и будет хотеть вам что-нибудь сказать, но очень не мудрено,
что не успеет. Не лучше ли вот
что: он будет у меня на бале; я просто подведу вас к нему, представлю и скажу прямо,
чего мы хотим.
Были у него довольно серьезные неприятности с губернским предводителем по случаю манкировки визитов, которую дозволила себе
сделать губернаторша, действительно державшая себя, ко вреду мужа, какой-то царицей; но губернатор, благодаря своей открытой и вполне губернаторской жизни, так умел сойтись с дворянами,
что те, собственно в угоду ему, прокатили на первой
же баллотировке губернского предводителя на вороных.
Теперь вот рекрутское присутствие открыло уже свои действия, и не угодно ли будет полюбопытствовать: целые вороха вот тут, на столе, вы увидите просьб от казенных мужиков на разного рода злоупотребления ихнего начальства, и в то
же время ничего невозможно
сделать, а самому себе повредить можно; теперь вот с неделю, как приехал флигель-адъютант, непосредственный всего этого наблюдатель, и, как я уже слышал, третий день совершенно поселился в доме господина управляющего и изволит там с его супругой,
что ли, заниматься музыкой.
Уединенно пришлось ей сидеть в своем замкоподобном губернаторском доме, и общественное мнение явно уже склонилось в пользу их врага, и началось это с Полины, которая вдруг, ни с того ни с сего, найдена была превосходнейшей женщиной, на том основании,
что при таком состоянии, нестарая еще женщина, она решительно не рядится, не хочет жить в свете, а всю себя посвятила семейству; но
что, собственно,
делает она в этой семейной жизни — никто этого не знал, и даже поговаривали,
что вряд ли она согласно живет с мужем, но хвалили потому только,
что надобно
же было за что-нибудь похвалить.
—
Сделайте одолжение, а завтра
же будет напечатано в газетах и донесено министру о вашем пожертвовании, — отвечал Калинович. — Вы можете даже не скрывать,
что я насильно и с угрозами заставил вас это
сделать, потому
что все-таки, полагаю, в этом случае будет больше чести мне и меньше вам! — прибавил он с насмешкою, провожая Четверикова.
— Но
что ж из этого будет? Поймите вы меня, — перебил он, — будет одно,
что вместе с вашим отцом посадят и меня в острог, и приедет другой чиновник, который будет
делать точно то
же,
что и я.
Он вдруг ни с того ни с сего надулся, начал мне читать рацею,
что он любит меня, как сестру,
что готов для меня
сделать все,
что сделал бы для родной сестры… и так далее на одну и ту
же тему: сестра да сестра…
Поступок с тобой и женитьба моя — единственные случаи, в которых я считаю себя сделавшим подлость; но к этому привело меня то
же милое общество, которое произносит мне теперь проклятие и которое с ребячьих лет давило меня; а я…
что ж мне
делать?
Я искал и желал одного: чтоб
сделать пользу и добро другим; за
что же, скажите вы мне, преследует меня общественное мнение?
Смело уверяя читателя в достоверности этого факта, я в то
же время никогда не позволю себе назвать имена совершивших его, потому
что, кто знает строгость и щепетильность губернских понятий насчет нравственности, тот поймет всю громадность уступки, которую
сделали в этом случае обе дамы и которая, между прочим, может показать, на какую жертву после того не решатся женщины нашего времени для служебной пользы мужей.
Надобно было не иметь никакого соображения, чтоб не видеть в этом случае щелчка губернатору, тем более
что сама комиссия открыла свои действия с того,
что сейчас
же сделала распоряжение о выпуске князя Ивана из острога на поруки его родной дочери.