Неточные совпадения
— Ну, вот изволите видеть. А Петру Федорычу надо, чтоб и недолго возжаться, и чтоб все было в сохранности. Хорошо-с. И
стал он теперича подумывать, как бы господина Скачкова от приятелев уберечь. Сейчас, это, составил свой плант, и
к Анне Ивановне — он уж и тогда на Анне-то Ивановне женат был. Да вы, чай, изволили Анну-то Ивановну знавать?
Может быть, он раскается!» И
стал я ему говорить: «Не для забавы, Валериан Павлыч, и не для празднословия пришел я
к вам, а по душевному делу!» — «Слушаю-с», говорит.
— Позволю себе спросить вас: ежели бы теперича они не злоумышляли, зачем же им было бы опасаться, что их подслушают? Теперича,
к примеру, если вы, или я, или господин капитан… сидим мы, значит, разговариваем… И как у нас злых помышлений нет, то неужели мы
станем опасаться, что нас подслушают! Да милости просим! Сердце у нас чистое, помыслов нет — хоть до завтрева слушайте!
—
Стало быть, теперича нужно дневного разбоя… тогда только начальство внимание обратит? — сказал он, не обращаясь ни
к кому в особенности.
— Да не забыл-таки. И знаете ли, Осип Иваныч, как подходил
к вашему дому да увидел, что прежнего постоялого двора нет — как будто жаль
стало!
— Какое же дело! Вино вам предоставлено было одним курить — кажется, на что
статья подходящая! — а много ли барыша нажили! Побились, побились, да
к тому же Дерунову на поклон пришли — выручай! Нечего делать — выручил! Теперь все заводы в округе у меня в аренде состоят. Плачу аренду исправно, до ответственности не допущаю — загребай помещик денежки да живи на теплых водах!
— Непочтителен. Я уж его и в смирительный за непочтение сажал — всё неймется. Теперь на фабрику
к Астафью Астафьичу — англичанин, в управителях у меня живет — под начало его отдал. Жаль малого — да не что
станешь делать! Кажется, кабы не жена у него да не дети — давно бы в солдаты сдал!
— Нет, я на этот счет с оглядкой живу. Ласкать ласкаю, а баловать — боже храни! Не видевши-то денег, она все лишний раз
к отцу с матерью забежит, а дай ей деньги в руки — только ты ее и видел. Э, эх! все мы, сударь, люди, все человеки! все денежку любим! Вот помирать
стану — всем распределю, ничего с собой не унесу. Да ты что об семье-то заговорил? или сам обзавестись хочешь?
Еще на днях один становой-щеголь мне говорил:"По-настоящему, нас не становыми приставами, а начальниками
станов называть бы надо, потому что я, например, за весь свой
стан отвечаю: чуть ежели кто ненадежен или в мыслях нетверд — сейчас же
к сведению должен дать знать!"Взглянул я на него — во всех
статьях куроед! И глаза врозь, и руки растопырил, словно курицу поймать хочет, и носом воздух нюхает. Только вот мундир — мундир, это точно, что ловко сидит! У прежних куроедов таких мундирчиков не бывало!
— Помилуйте, ваше благородие! позвольте вам доложить! Лес, одно слово, это такое дело: возьмем теперича одну десятину — ей одна цена; возьмем другую десятину — ей другая цена!
Стало быть, коли-ежели я или,
к примеру, другой покупщик…
— Не счастье-с, а вся причина в том, что он проезжего купца обворовал. Останавливался у него на постоялом купец, да и занемог. Туда-сюда, за попом, за лекарем, ан он и душу богу отдал. И оказалось у этого купца денег всего двадцать пять рублей, а Осип Иваныч пообождал немного, да и
стал потихоньку да полегоньку, шире да глубже, да так, сударь, это дело умненько повел, что и сейчас у нас в
К. никто не разберет, когда именно он разбогател.
Так проходили дни за днями, и каждый день генерал
становился серьезнее. Но он не хотел начать прямо с крутых мер. Сначала он потребовал Анпетова
к себе — Анпетов не пришел. Потом, под видом прогулки верхом, он отправился на анпетовское поле и там самолично убедился, что «негодяй» действительно пробивает борозду за бороздой.
Сам Антон
к этому времени раздобрел так, что
стал почти неузнаваем.
А поколь он тебя стоялому жеребцу за косушку продаст, да когда тебя
к чертовой матери, неведомо за что, ссылать будут, он над тобой же глумиться
станет!
— «Ну, так как же? нельзя,
стало быть… задаром-то?» — «Извольте, я сделаю, что от меня зависит, я переговорю с моей доверительницей…» И чрез несколько дней, действительно, устроиваю дело
к общему удовольствию!..
Стало уж и мне его жалко; я, знаете, спроста и говорю лакею: «Голубчик! попросил бы ты Петра Петровича
к нам!» — «Да они, говорит, уж с час времени с Марьей Павловной в Москву уехали».
И я мог недоумевать!"), или, что одно и то же, как только приступлю
к написанию передовой
статьи для"Старейшей Российской Пенкоснимательницы"(
статья эта начинается так:"Есть люди, которые не прочь усумниться даже перед такими бесспорными фактами, как, например, судебная реформа и наши всё еще молодые, всё еще неокрепшие, но тем не менее чреватые благими начинаниями земские учреждения"и т. д.), так сейчас, словно буря, в мою голову вторгаются совсем неподходящие стихи...
И далее я уже продолжать не могу, а прямо бегу
к фортепьяно и извлекаю из клавиш целое море веселых звуков, которое сразу поглощает все горькие напоминания о необходимости монологов и передовых
статей…
Идет ли речь о женском образовании — Тебеньков тут как тут; напишет ли кто
статью о преимуществах реального образования перед классическим — прежде всего спешит прочесть ее Тебенькову; задумается ли кто-нибудь о средствах
к устранению чумы рогатого скота — идет и перед Тебеньковым изливает душу свою.
И припоминала ей беспощадная память все оскорбления, на которые был так щедр ее любимчик; подсказывала она ей, как он однажды, пьяный, ворвался
к ней в комнату и,
ставши перед ней с кулаками, заревел:"Сейчас послать в город за шампанским, не то весь дом своими руками передушу!""И передушил бы!" — невольно повторяет Марья Петровна при этом воспоминании.
Почти все наши старшие офицеры женаты;
стало быть, если б даже не было помещиц (а их, по слухам, достаточно, и притом большая часть принадлежит
к числу таких, которым, как у нас в школе говаривали, ничто человеческое не чуждо), то можно будет ограничиться и своими дамами.
И вот в ту минуту, когда страсть
к наряду
становится господствующею страстью в женщине, когда муж, законный обладатель всех этих charmes, tant convoites, [столь соблазнительных прелестей (франц.)] смотрит на них тупыми и сонными глазами, когда покупка каждой шляпки, каждого бантика возбуждает целый поток упреков с одной стороны и жалоб — с другой, когда, наконец, между обеими сторонами устанавливается полуравнодушное-полупрезрительное отношение — в эту минуту, говорю я, точно из земли вырастает господин Цыбуля.
— Ах, что ты! чем же ты мне мешать можешь! Если б и были у меня занятия, то я для родного должна их оставить. Я родных почитаю, мой друг, потому что ежели мы родных почитать не
станем, то что же такое будет! И Савва Силыч всегда мне внушал, что почтение
к родным есть первый наш долг. Он и об тебе вспоминал и всегда с почтением!
И с какой
стати я
к этому Филофею привязался!
— Так вот что, сударь. Сегодня перед вечером я
к мужичкам на сходку ходил. Порешили: как-никак, а кончить надо.
Стало быть, завтра чем свет опять сходку — и совсем уж с ними порешить. Сразу чтобы. А то у нас, через этого самого Пронтова, и конца-краю разговорам не будет.
Однако после второго или третьего набора
стали мы замечать, что у старика начинают раздуваться ноздри, как будто он
к чему-то принюхивается. Первый, разумеется, заметил это прозорливый лекарь Погудин.
И точно, мало-помалу
стал он подсаживаться то
к председателю казенной палаты, то
к батальонному командиру, то
к управляющему палатой государственных имуществ. Сядет и смотрит не то мечтательно, не то словно в душу проникнуть хочет. И вдруг заговорит о любви
к отечеству, но так заговорит, что председатель казенной палаты так-таки и сгорит со стыда.