Неточные совпадения
— Да
вы больше берите. У меня много, и хорошие бомбошки, — я худого
есть не стану.
— Не скажите, — возразила Вершина и криво улыбнулась. — Здесь
есть много лучшее ее, и за
вас всякая пойдет.
— Не о всякой и речь, — быстро говорила Вершина. — Да
вам ведь не за приданым гнаться,
была бы девушка хорошая.
Вы сами получаете достаточно, слава богу.
— Может
быть, — сказал он, —
вы, Ардальон Борисыч, знаете все вкусные кушанья, которые делают у
вас на родине, но как же
вы можете знать все вкусные кушанья, которые делаются у меня на родине, если
вы никогда на моей родине не
были?
— Позвольте, Ардальон Борисыч, — визгливым и смеющимся голосом говорил Володин, — это, может
быть, на вашей родине изволят кушать дохлых кошек, этого мы не
будем касаться, а только ерлов
вы никогда не кушали.
— Если
вы хотите, чтоб все
было, как следует,
вы дайте мне материал, а я
вам и сварю.
— Позвольте, Ардальон Борисыч, — горячо заговорил Володин, —
вы слышали, да, может
быть, не дослышали. Я
вам расскажу, как все это дело
было.
— Да и барин-то про
вас, матушка-барыня, что говорит! Что
вы будто раньше таскались, а потом замуж вышли! Вот они какие
есть, самые мерзкие люди! Плюньте
вы им в морды, барыня хорошая, ничем с такими расподлыми людишками возжаться.
— Это для хозяйки! — кричал он — Чтоб
было на чем повеситься со злости, когда
вы уедете.
— Ой, голубушка, что
вы, как это можно! — заговорила Грушина, притворяясь испуганною, — как узнают все это дело, что мне тогда
будет?
— Я
вам блины
буду превкусные печь, горячие, только не подавитесь.
— А я каждое утро
буду по городу ходить, все сплетни собирать, а потом
вам рассказывать. Превесело.
— Если у
вас уши вянут, то
вам их оборвать надо, а то нехорошо, коли они у
вас завянут и так мотаться
будут, туда-сюда, туда-сюда.
— Я и сам могу, Марья Осиповна, а только как мы в компании приятно время проводим, то отчего же не поддержать чужую шутку! А если это
вам не нравится, то как
вам будет угодно, — как
вы к нам изволите, так и мы к
вам изволим.
— Ой, голубушка, Варвара Дмитриевна,
вы так не говорите, — за это большие неприятности могут
быть, коли узнают. Особенно, если учитель. Начальство страсть как боится, что учителя мальчишек бунтовать научат.
— Она — сама скверная, — продолжал Передонов, не обращая внимания на возражение Рубовского, — у нее любовник
есть, поляк; она, может
быть, нарочно к
вам и поступила, чтоб у
вас что-нибудь стащить секретное.
— Конечно, — сказал Владя, улыбаясь сдержанно и ласково, — пешком дойду в полтора часа отлично. Вот сейчас зашагаю, так раньше
вас буду.
— Никакой дерзости, а я только правду сказал, что
вы в других тетрадках ошибок по пяти прозевали, а у меня все подчеркнули и поставили два, а у меня лучше
было написано, чем у тех, кому
вы три поставили.
— Если
вы думаете, Ардальон Борисыч, что тесно
будет, то я могу пешком пойти.
— Ну, уж я так сделаю, — казал он, — что
вам отлично
будет сидеть.
— Да
вы не думайте, я не про
вас говорю. Я знаю, что
вы будете хорошая хозяйка.
— Ну, да, — возразил Передонов, — хозяйки, сверху чисто, а юбки грязные. Ну, да за что у
вас Мицкевич
был. Он выше нашего Пушкина. Он у меня на стене висит. Прежде там Пушкин висел, да я его в сортир вынес, — он камер-лакеем
был.
— За то
вас благодарю, — сказал Нартанович, — я осмагаю розгами, ленюха этакого, вот-то
будет помнить, лайдак!
— Что ж
вы стоите, — сказал он Марте, — идите и
вы, посмотрите да помогите, — свои дети
будут.
— А у нас уж такой народ, — жаловался Передонов, — того наблекочут, чего и не
было. Так вот я к
вам:
вы — городской голова.
— А раньше нельзя
было, — говорил Передонов, — у меня важные причины
были. Никак нельзя. А я бы давно повенчался. Уж
вы мне поверьте.
А то, признаться сказать, сомнительно
было, как это
вы с вашей, с позволения сказать, подругой не венчавшись живете.
— Это мы можем, — сказал голова, — это уж
вы, во всяком случае,
будьте благонадежны. Если что, так уж мы за
вас постоим, — отчего же за хорошего человека слова не замолвить. Хоть адрес
вам от думы поднесем, если понадобится. Это мы все можем. Или, примерно, звание почетного гражданина, — отчего же, понадобится, все можно.
— Так уж я
буду на
вас надеяться, — сказал Передонов угрюмо, как бы отвечая на что-то не совсем приятное для него, — а то директор все меня притесняет.
— В другое ведомство, — опять обратился Скучаев к Передонову. — Хотя бы в духовное, например. Если взять духовный сан, то священник из
вас вышел бы серьезный, обстоятельный. Я могу посодействовать. У меня
есть преосвященные хорошие знакомые.
— Наследник. Хорош, а? Что из него
будет, а? Как
вы полагаете? Дураком может
быть, но подлецом, трусом, тряпкой — никогда.
—
Выпейте ерофеичу, — предложил Авиновицкий. — Какое же у
вас до меня дело?
— Она знает, кому что сказать. Вот, погодите, она
будет петли метать, а потом и пойдет деньги вымогать. Тогда
вы прямо ко мне. Я ей всыплю сто горячих, — сказал Авиновицкий любимую свою поговорку.
— Вот обо мне всякие слухи ходят, так я, как дворянин, обращаюсь к
вам. Про меня всякий вздор говорят, ваше превосходительство, чего и не
было.
— Так
вы таки
были большим либералом? — с любезною улыбкою спросил Верига. — Конституции желали, не правда ли? Все мы в молодости желали конституции. Не угодно ли?
— Но и то это давно
было, — сказал Передонов, — а теперь я ничего. [8. — Теперь
вы, значит, не либерал, а консерватор. — Консерватор, ваше превосходительство.] И он с надеждою посмотрел на Веригу. Верига выпустил изо рта тоненькую струйку дыма, помолчал и оказал медленно...
— Там у меня
есть протекция, — говорил Передонов, — а только вот здесь директор пакостит, да и другие тоже. Всякую ерунду распускают. Так уж, в случае каких справок об мне, я вот
вас предупреждаю, что это все вздор обо мне говорят.
Вы этим господам не верьте.
— Болтают нивесть что, — говорил Передонов, — чего и не
было. А я сам могу донести. Я ничего такого, а за ними я знаю. Только я не хочу. Они за глаза всякую ерунду говорят, а в глаза смеются. Согласитесь сами, в моем положении это щекотливо. У меня протекция, а они гадят. Они совершенно напрасно меня выслеживают, только время теряют, а меня стесняют. Куда ни пойдешь, а уж по всему городу известно. Так уж я надеюсь, что в случае чего
вы меня поддержите.
— Нет,
вы только подумайте, какие
есть на свете низкие люди! На какие штуки идут, чтобы только достичь своей цели!
— Нарочно они так придумали, чтобы Ардальона Борисыча подловить, — говорила Грушина, торопясь, размахивая руками и радостно волнуясь оттого, что передает такое важное известие. — Видите ли, у этой барышни
есть двоюродный брат сирота, он и учился в Рубани, так мать-то этой барышни его из гимназии взяла, а по его бумагам барышня сюда и поступила. И
вы заметьте, они его поместили на квартире, где других гимназистов нет, он там один, так что все шито-крыто, думали, останется.
— Нет, скажу. Вот
вы тогда увидите, как покрывать гадости.
Вы должны
были сами сразу пожаловаться. Вот погодите,
вам достанется.
— Ну вот, мы их наказали, то
есть отец их наказал, а
вы знаете, кто это
вам сделал.
— Вот
вы все на меня нападаете, Николай Власьевич.
Вам на меня, может
быть, клевещут, а я ничего такого не делаю.
— Ха-ха-ха! — отчетливо делал он, кончая смеяться, сел в кресло и откинул голову, словно падая от смеха. — Удивили же
вы меня, почтенный Ардальон Борисыч! ха-ха-ха! Скажите мне,
будьте любезны, на чем
вы основываете ваше предположение, если посылки, которые
вас привели к этому заключению, не составляют вашей тайны! ха-ха-ха!
— У
вас, любезный Ардальон Борисыч, зашалило воображение, — сказал он, встал и похлопал Передонова по рукаву. — У многих из моих уважаемых товарищей, как и у меня,
есть свои дети, мы все не первый год живем, и неужели
вы думаете, что могли принять за мальчика переодетую девочку?
— Вот
вы так к этому относитесь, а если что-нибудь выйдет, то кто же
будет виноват? — спросил Передонов.
— Если
вы так утомляетесь, то
вам, может
быть, вредна гимнастика? — строго спросил Хрипач.
—
Вас, Пыльников, в самом деле утомляют уроки гимнастики?
Вы на вид довольно здоровый мальчик, но «наружность иногда обманчива бывает». У
вас нет какой-нибудь болезни? Может
быть,
вам вредно заниматься гимнастикой?
— Однако, — возразил Хрипач, — и Алексей Алексеевич жалуется на вашу вялость и на то, что
вы скоро устаете, и я заметил сегодня на уроке, что у
вас утомленный вид. Или я ошибся, может
быть?
— Пусть он
будет, —
будет брюнет, — голубушка, непременно брюнет, — быстро заговорила Людмила. — Глубокий брюнет. Глубокий, как яма. И вот
вам образчик: как ваш гимназист, — такие же чтобы черные
были брови и очи с поволокой, и волосы черные с синим отливом, ресницы густые-густые, синевато-черные ресницы. Он у
вас красавец, — право, красавец! Вот
вы мне такого.