Неточные совпадения
Если бы
вы были публика, мне уже не нужно
было бы писать; если бы
вас еще не
было, мне еще не
было бы можно писать.
Но
вы еще не публика, а уже
вы есть между публикою, — потому мне еще нужно и уже можно писать.
— Пойдемте. Делайте потом со мною, что хотите, а я не останусь. Я
вам скажу после, почему. — Маменька, — это уж
было сказано вслух: — у меня очень разболелась голова: Я не могу сидеть здесь. Прошу
вас!
— Довольно, маменька. Я
вам сказала, что
буду говорить с ним. Я очень устала. Мне надобно отдохнуть.
— Нет, маменька. Я уж давно сказала
вам, что не
буду целовать вашей руки. А теперь отпустите меня. Я, в самом деле, чувствую себя дурно.
— Мсье Сторешни́к! — Сторешников возликовал: француженка обращалась к нему в третий раз во время ужина: — мсье Сторешни́к!
вы позвольте мне так называть
вас, это приятнее звучит и легче выговаривается, — я не думала, что я
буду одна дама в вашем обществе; я надеялась увидеть здесь Адель, — это
было бы приятно, я ее так редко ежу.
Я бы ничего не имела возразить, если бы
вы покинули Адель для этой грузинки, в ложе которой
были с ними обоими; но променять француженку на русскую… воображаю! бесцветные глаза, бесцветные жиденькие волосы, бессмысленное, бесцветное лицо… виновата, не бесцветное, а, как
вы говорите, кровь со сливками, то
есть кушанье, которое могут брать в рот только ваши эскимосы!
— Если
вы позволите мне завтра явиться к
вам, m-lle Жюли, я
буду иметь честь привезти к
вам ее башмак.
— Нет, m-llе Жюли,
вы обманулись, смею
вас уверить, в вашем заключении; простите, что осмеливаюсь противоречить
вам, но она — моя любовница. Это
была обыкновенная любовная ссора от ревности; она видела, что я первый акт сидел в ложе m-lle Матильды, — только и всего!
— Simon,
будьте так добры: завтра ужин на шесть персон, точно такой, как
был, когда я венчался у
вас с Бертою, — помните, пред рождеством? — и в той же комнате.
— В первом-то часу ночи? Поедем — ка лучше спать. До свиданья, Жан. До свиданья, Сторешников. Разумеется,
вы не
будете ждать Жюли и меня на ваш завтрашний ужин:
вы видите, как она раздражена. Да и мне, сказать по правде, эта история не нравится. Конечно,
вам нет дела до моего мнения. До свиданья.
Я не
буду говорить
вам, что это бесчестно: если бы
вы были способны понять это,
вы не сделали бы так.
— Я говорю с
вами, как с человеком, в котором нет ни искры чести. Но, может
быть,
вы еще не до конца испорчены. Если так, я прошу
вас: перестаньте бывать у нас. Тогда я прощу
вам вашу клевету. Если
вы согласны, дайте вашу руку, — она протянула ему руку: он взял ее, сам не понимая, что делает.
— Если
вы будете выламывать дверь, я разобью окно и стану звать на помощь. А
вам не дамся в руки живая.
— Маменька, прежде я только не любила
вас; а со вчерашнего вечера мне стало
вас и жалко. У
вас было много горя, и оттого
вы стали такая. Я прежде не говорила с
вами, а теперь хочу говорить, только когда
вы не
будете сердиться. Поговорим тогда хорошенько, как прежде не говорили.
— Да, могу благодарить моего создателя, — сказала Марья Алексевна: — у Верочки большой талант учить на фортепьянах, и я за счастье почту, что она вхожа
будет в такой дом; только учительница-то моя не совсем здорова, — Марья Алексевна говорила особенно громко, чтобы Верочка услышала и поняла появление перемирия, а сама, при всем благоговении, так и впилась глазами в гостей: — не знаю, в силах ли
будет выйти и показать
вам пробу свою на фортепьянах. — Верочка, друг мой, можешь ты выйти, или нет?
— Милое дитя мое,
вы удивляетесь и смущаетесь, видя человека, при котором
были вчера так оскорбляемы, который, вероятно, и сам участвовал в оскорблениях. Мой муж легкомыслен, но он все-таки лучше других повес.
Вы его извините для меня, я приехала к
вам с добрыми намерениями. Уроки моей племяннице — только предлог; но надобно поддержать его.
Вы сыграете что-нибудь, — покороче, — мы пойдем в вашу комнату и переговорим. Слушайте меня, дитя мое.
— Милое дитя мое, — сказала Жюли, вошедши в комнату Верочки: — ваша мать очень дурная женщина. Но чтобы мне знать, как говорить с
вами, прошу
вас, расскажите, как и зачем
вы были вчера в театре? Я уже знаю все это от мужа, но из вашего рассказа я узнаю ваш характер. Не опасайтесь меня. — Выслушавши Верочку, она сказала: — Да, с
вами можно говорить,
вы имеете характер, — и в самых осторожных, деликатных выражениях рассказала ей о вчерашнем пари; на это Верочка отвечала рассказом о предложении кататься.
— Что ж, он хотел обмануть вашу мать, или они оба
были в заговоре против
вас? — Верочка горячо стала говорить, что ее мать уж не такая же дурная женщина, чтобы
быть в заговоре. — Я сейчас это увижу, — сказала Жюли. —
Вы оставайтесь здесь, —
вы там лишняя. — Жюли вернулась в залу.
— Да, ваша мать не
была его сообщницею и теперь очень раздражена против него. Но я хорошо знаю таких людей, как ваша мать. У них никакие чувства не удержатся долго против денежных расчетов; она скоро опять примется ловить жениха, и чем это может кончиться, бог знает; во всяком случае,
вам будет очень тяжело. На первое время она оставит
вас в покое; но я
вам говорю, что это
будет не надолго. Что
вам теперь делать?
Есть у
вас родные в Петербурге?
Прийти ко мне — для
вас значит потерять репутацию; довольно опасно для
вас и то, что я уже один раз
была в этой квартире, а приехать к
вам во второй раз
было бы, наверное, губить
вас.
Между тем надобно увидеться еще с
вами,
быть может, и не раз, — то
есть, если
вы доверяете мне, Да?
— Да, вот еще счастливая мысль: дайте мне бумаги, я напишу этому негодяю письмо, чтобы взять его в руки. — Жюли написала: «Мсье Сторешников,
вы теперь, вероятно, в большом затруднении; если хотите избавиться от него,
будьте у меня в 7 часов. М. Ле-Теллье». — Теперь прощайте!
Как величественно сидит она, как строго смотрит! едва наклонила голову в ответ на его поклон. «Очень рада
вас видеть, прошу садиться». — Ни один мускул не пошевелился в ее лице.
Будет сильная головомойка, — ничего, ругай, только спаси.
— Мсье Сторешни́к, — начала она холодным, медленным тоном: —
вам известно мое мнение о деле, по которому мы видимся теперь и которое, стало
быть, мне не нужно вновь характеризовать.
Я видела ту молодую особу, о которой
был вчера разговор, слышала о вашем нынешнем визите к ним, следовательно, знаю все, и очень рада, что это избавляет меня от тяжелой необходимости расспрашивать
вас о чем — либо.
Он согласен, и на его лице восторг от легкости условий, но Жюли не смягчается ничем, и все тянет, и все объясняет… «первое — нужно для нее, второе — также для нее, но еще более для
вас: я отложу ужин на неделю, потом еще на неделю, и дело забудется; но
вы поймете, что другие забудут его только в том случае, когда
вы не
будете напоминать о нем каким бы то ни
было словом о молодой особе, о которой» и т. д.
— «Полина, я не виделась нынче с мсье Сторешником, он не
был здесь, —
вы понимаете?» — Около часа тянулось это мучительное спасание.
— Через четверть часа
вы должны
будете спешить домой, чтобы Жан застал
вас.
Но я нахожу, что женитьба на молодой особе, о которой мы говорим,
была бы выгодна для
вас.
Как женщина прямая, я изложу
вам основания такого моего мнения с полною ясностью, хотя некоторые из них и щекотливы для вашего слуха, — впрочем, малейшего вашего слова
будет достаточно, чтобы я остановилась.
Вы человек слабого характера и рискуете попасться в руки дурной женщины, которая
будет мучить
вас и играть
вами.
Женитьба на ней несмотря на низкость ее происхождения и, сравнительно с
вами, бедность, очень много двинула бы вперед вашу карьеру: она,
будучи введена в большой свет, при ваших денежных средствах, при своей красоте, уме и силе характера, заняла бы в нем блестящее место; выгоды от этого для всякого мужа понятны.
Я сильно сомневаюсь, чтобы она приняла вашу руку; но если бы она приняла ее, это
было бы очень выгодно для
вас.
— Как бы то ни
было, он сделает
вам предложение, я советую
вам принять его.
Жюли стала объяснять выгоды:
вы избавитесь от преследований матери,
вам грозит опасность
быть проданной, он не зол, а только недалек, недалекий и незлой муж лучше всякого другого для умной женщины с характером,
вы будете госпожею в доме.
Что нужно мне
будет, я не знаю;
вы говорите: я молода, неопытна, со временем переменюсь, — ну, что ж, когда переменюсь, тогда и переменюсь, а теперь не хочу, не хочу, не хочу ничего, чего не хочу!
— Я не знаю, — ведь я вчера поутру, когда вставала, не знала, что мне захочется полюбить
вас; за несколько часов до того, как полюбила
вас, не знала, что полюблю, и не знала, как это я
буду чувствовать, когда полюблю
вас.
Самолюбие
было раздражено вместе с сладострастием. Но оно
было затронуто и с другой стороны: «она едва ли пойдет за
вас» — как? не пойдет за него, при таком мундире и доме? нет, врешь, француженка, пойдет! вот пойдет же, пойдет!
— Маменька,
вы что-то хотите сделать надо мною, вынуть ключ из двери моей комнаты, или что-нибудь такое. Не делайте ничего: хуже
будет.
— Maman, это не принято нынче; я не маленький мальчик, чтоб
вам нужно
было водить меня за руку. Я сам знаю, куда иду.
— Maman, будемте рассуждать хладнокровно. Раньше или позже жениться надобно, а женатому человеку нужно больше расходов, чем холостому. Я бы мог, пожалуй, жениться на такой, что все доходы с дома понадобились бы на мое хозяйство. А она
будет почтительною дочерью, и мы могли бы жить с
вами, как до сих пор.
— Я
была до сих пор очень довольна
вами, Павел Константиныч: но теперь интриги, в которых
вы, может
быть, и не участвовали, могут заставить меня поссориться с
вами.
—
Вам должна
быть известна моя воля… Я не могу согласиться на такой странный, можно сказать, неприличный брак.
— Так
было, ваше превосходительство, что Михаил Иванович выразили свое намерение моей жене, а жена сказала им, что я
вам, Михаил Иванович, ничего не скажу до завтрего утра, а мы с женою
были намерены, ваше превосходительство, явиться к
вам и доложить обо всем, потому что как в теперешнее позднее время не осмеливались тревожить ваше превосходительство. А когда Михаил Иванович ушли, мы сказали Верочке, и она говорит: я с
вами, папенька и маменька, совершенно согласна, что нам об этом думать не следует.
—
Вы увидите, что нисколько не странно; подумайте, может
быть, и отгадаете.
—
Вы не можете отгадать, — я
вам скажу. Это очень просто и натурально; если бы в
вас была искра благородного чувства,
вы отгадали бы. Ваша любовница, — в прежнем разговоре Анна Петровна лавировала, теперь уж нечего
было лавировать: у неприятеля отнято средство победить ее, — ваша любовница, — не возражайте, Михаил Иваныч,
вы сами повсюду разглашали, что она ваша любовница, — это существо низкого происхождения, низкого воспитания, низкого поведения, — даже это презренное существо…
— Я и не употребляла б их, если бы полагала, что она
будет вашею женою. Но я и начала с тою целью, чтобы объяснить
вам, что этого не
будет и почему не
будет. Дайте же мне докончить. Тогда
вы можете свободно порицать меня за те выражения, которые тогда останутся неуместны по вашему мнению, но теперь дайте мне докончить. Я хочу сказать, что ваша любовница, это существо без имени, без воспитания, без поведения, без чувства, — даже она пристыдила
вас, даже она поняла все неприличие вашего намерения…
— Но если так, я прошу у
вас одной пощады:
вы теперь еще слишком живо чувствуете, как я оскорбил
вас… не давайте мне теперь ответа, оставьте мне время заслужить ваше прощение! Я кажусь
вам низок, подл, но посмотрите,
быть может, я исправлюсь, я употреблю все силы на то, чтоб исправиться! Помогите мне, не отталкивайте меня теперь, дайте мне время, я
буду во всем слушаться
вас!
Вы увидите, как я покорен;
быть может,
вы увидите во мне и что-нибудь хорошее, дайте мне время.