Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш дом был первый в столице и чтоб у меня в комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти и
нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах,
как хорошо!
А вот вам, Лука Лукич, так,
как смотрителю учебных заведений,
нужно позаботиться особенно насчет учителей.
Анна Андреевна. У тебя вечно какой-то сквозной ветер разгуливает в голове; ты берешь пример с дочерей Ляпкина-Тяпкина. Что тебе глядеть на них? не
нужно тебе глядеть на них. Тебе есть примеры другие — перед тобою мать твоя. Вот
каким примерам ты должна следовать.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим,
как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в
какой мере
нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий. О, черт возьми!
нужно еще повторять!
как будто оно там и без того не стоит.
Хлестаков. Ты растолкуй ему сурьезно, что мне
нужно есть. Деньги сами собою… Он думает, что,
как ему, мужику, ничего, если не поесть день, так и другим тоже. Вот новости!
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты должен помнить, что жизнь
нужно совсем переменить, что твои знакомые будут не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои будут с самым тонким обращением: графы и все светские… Только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо,
какого в хорошем обществе никогда не услышишь.
Артемий Филиппович. Смотрите, чтоб он вас по почте не отправил куды-нибудь подальше. Слушайте: эти дела не так делаются в благоустроенном государстве. Зачем нас здесь целый эскадрон? Представиться
нужно поодиночке, да между четырех глаз и того…
как там следует — чтобы и уши не слыхали. Вот
как в обществе благоустроенном делается! Ну, вот вы, Аммос Федорович, первый и начните.
Хлестаков. Да что ж жаловаться? Посуди сам, любезный,
как же? ведь мне
нужно есть. Этак могу я совсем отощать. Мне очень есть хочется; я не шутя это говорю.
Анна Андреевна. Ну вот, уж целый час дожидаемся, а все ты с своим глупым жеманством: совершенно оделась, нет, еще
нужно копаться… Было бы не слушать ее вовсе. Экая досада!
как нарочно, ни души!
как будто бы вымерло все.
Городничий. Чш! (Закрывает ему рот.)Эк
как каркнула ворона! (Дразнит его.)Был по приказанию!
Как из бочки, так рычит. (К Осипу.)Ну, друг, ты ступай приготовляй там, что
нужно для барина. Все, что ни есть в долге, требуй.
На минуту Боголепов призадумался,
как будто ему еще
нужно было старый хмель из головы вышибить. Но это было раздумье мгновенное. Вслед за тем он торопливо вынул из чернильницы перо, обсосал его, сплюнул, вцепился левой рукою в правую и начал строчить...
— Я не буду судиться. Я никогда не зарежу, и мне этого нe
нужно. Ну уж! — продолжал он, опять перескакивая к совершенно нейдущему к делу, — наши земские учреждения и всё это — похоже на березки, которые мы натыкали,
как в Троицын день, для того чтобы было похоже на лес, который сам вырос в Европе, и не могу я от души поливать и верить в эти березки!
Еще отец, нарочно громко заговоривший с Вронским, не кончил своего разговора,
как она была уже вполне готова смотреть на Вронского, говорить с ним, если
нужно, точно так же,
как она говорила с княгиней Марьей Борисовной, и, главное, так, чтобы всё до последней интонации и улыбки было одобрено мужем, которого невидимое присутствие она
как будто чувствовала над собой в эту минуту.
Ему не
нужно было очень строго выдерживать себя, так
как вес его
как раз равнялся положенным четырем пудам с половиною; но надо было и не потолстеть, и потому он избегал мучного и сладкого.
Кити видела, что с мужем что-то сделалось. Она хотела улучить минутку поговорить с ним наедине, но он поспешил уйти от нее, сказав, что ему
нужно в контору. Давно уже ему хозяйственные дела не казались так важны,
как нынче. «Им там всё праздник — думал он, — а тут дела не праздничные, которые не ждут и без которых жить нельзя».
Левин слушал слова, и они поражали его. «
Как они догадались, что помощи, именно помощи? — думал он, вспоминая все свои недавние страхи и сомнения. Что я знаю? что я могу в этом страшном деле, — думал он, — без помощи? Именно помощи мне
нужно теперь».
— Он всё не хочет давать мне развода! Ну что же мне делать? (Он был муж ее.) Я теперь хочу процесс начинать.
Как вы мне посоветуете? Камеровский, смотрите же за кофеем — ушел; вы видите, я занята делами! Я хочу процесс, потому что состояние мне
нужно мое. Вы понимаете ли эту глупость, что я ему будто бы неверна, с презрением сказала она, — и от этого он хочет пользоваться моим имением.
― Ах,
как же! Я теперь чувствую,
как я мало образован. Мне для воспитания детей даже
нужно много освежить в памяти и просто выучиться. Потому что мало того, чтобы были учителя,
нужно, чтобы был наблюдатель,
как в вашем хозяйстве нужны работники и надсмотрщик. Вот я читаю ― он показал грамматику Буслаева, лежавшую на пюпитре ― требуют от Миши, и это так трудно… Ну вот объясните мне. Здесь он говорит…
— Следовательно, ты находишь, что его
нужно прекратить? — перебил его Алексей Александрович. — Но
как? — прибавил он, сделав непривычный жест руками пред глазами, — не вижу никакого возможного выхода.
Он не вспоминал теперь,
как бывало прежде, всего хода мысли (этого не
нужно было ему).
— О, нет! —
как будто с трудом понимая, — сказал Вронский. — Если вам всё равно, то будемте ходить. В вагонах такая духота. Письмо? Нет, благодарю вас; для того чтоб умереть, не
нужно рекомендаций. Нешто к Туркам… — сказал он, улыбнувшись одним ртом. Глаза продолжали иметь сердито-страдающее выражение.
— Непременно ты возьми эту комнатку, — сказала она Вронскому по-русски и говоря ему ты, так
как она уже поняла, что Голенищев в их уединении сделается близким человеком и что пред ним скрываться не
нужно.
Кити с гордостью смотрела на своего друга. Она восхищалась и ее искусством, и ее голосом, и ее лицом, но более всего восхищалась ее манерой, тем, что Варенька, очевидно, ничего не думала о своем пении и была совершенно равнодушна к похвалам; она
как будто спрашивала только:
нужно ли еще петь или довольно?
—
Как я рада, что вы пришли, — сказала ему Долли с испуганною улыбкой, встречая его в проходной гостиной, — мне
нужно поговорить с вами. Сядемте здесь.
Что бы он ни говорил, что бы ни предлагал, его слушали так,
как будто то, что он предлагает, давно уже известно и есть то самое, что не
нужно.
Из театра Степан Аркадьич заехал в Охотный ряд, сам выбрал рыбу и спаржу к обеду и в 12 часов был уже у Дюссо, где ему
нужно было быть у троих,
как на его счастье, стоявших в одной гостинице: у Левина, остановившегося тут и недавно приехавшего из-за границы, у нового своего начальника, только что поступившего на это высшее место и ревизовавшего Москву, и у зятя Каренина, чтобы его непременно привезти обедать.
Он забывал,
как ему потом разъяснил Сергей Иванович, тот силлогизм, что для общего блага
нужно было свергнуть губернского предводителя; для свержения же предводителя
нужно было большинство шаров; для большинства же шаров
нужно было дать Флерову право голоса; для признания же Флерова способным надо было объяснить,
как понимать статью закона.
Это было так же
нужно,
как обедать, когда есть хочется; и для этого так же
нужно,
как приготовить обед,
нужно было вести хозяйственную машину в Покровском так, чтобы были доходы.
― Да, сон, ― сказала она. ― Давно уж я видела этот сон. Я видела, что я вбежала в свою спальню, что мне
нужно там взять что-то, узнать что-то; ты знаешь,
как это бывает во сне, ― говорила она, с ужасом широко открывая глаза, ― и в спальне, в углу стоит что-то.
Княгиня подошла к мужу, поцеловала его и хотела итти; но он удержал ее, обнял и нежно,
как молодой влюбленный, несколько раз, улыбаясь, поцеловал ее. Старики, очевидно, спутались на минутку и не знали хорошенько, они ли опять влюблены или только дочь их. Когда князь с княгиней вышли, Левин подошел к своей невесте и взял ее за руку. Он теперь овладел собой и мог говорить, и ему многое
нужно было сказать ей. Но он сказал совсем не то, что
нужно было.
Вернувшись в этот день домой, Левин испытывал радостное чувство того, что неловкое положение кончилось и кончилось так, что ему не пришлось лгать. Кроме того, у него осталось неясное воспоминание о том, что то, что говорил этот добрый и милый старичок, было совсем не так глупо,
как ему показалось сначала, и что тут что-то есть такое, что
нужно уяснить.
Как ни старался Левин преодолеть себя, он был мрачен и молчалив. Ему
нужно было сделать один вопрос Степану Аркадьичу, но он не мог решиться и не находил ни формы, ни времени,
как и когда его сделать. Степан Аркадьич уже сошел к себе вниз, разделся, опять умылся, облекся в гофрированную ночную рубашку и лег, а Левин все медлил у него в комнате, говоря о разных пустяках и не будучи в силах спросить, что хотел.
Чтобы спастись,
нужно только верить, и монахи не знают,
как это надо делать, а знает графиня Лидия Ивановна…
«
Нужно физическое движенье, а то мой характер решительно портится», подумал он и решился косить,
как ни неловко это будет ему перед братом и народом.
И увидав, что, желая успокоить себя, она совершила опять столько раз уже пройденный ею круг и вернулась к прежнему раздражению, она ужаснулась на самое себя. «Неужели нельзя? Неужели я не могу взять на себя? — сказала она себе и начала опять сначала. — Он правдив, он честен, он любит меня. Я люблю его, на-днях выйдет развод. Чего же еще
нужно?
Нужно спокойствие, доверие, и я возьму на себя. Да, теперь,
как он приедет, скажу, что я была виновата, хотя я и не была виновата, и мы уедем».
У него была способность понимать искусство и верно, со вкусом подражать искусству, и он подумал, что у него есть то самое, что
нужно для художника, и, несколько времени поколебавшись,
какой он выберет род живописи: религиозный, исторический, жанр или реалистический, он принялся писать.
Некрасивого, доброго человека,
каким он себя считал, можно, полагал он, любить
как приятеля, но чтобы быть любимым тою любовью,
какою он сам любил Кити,
нужно было быть красавцем, а главное — особенным человеком.
В конце зимы в доме Щербацких происходил консилиум, долженствовавший решить, в
каком положении находится здоровье Кити и что
нужно предпринять для восстановления ее ослабевающих сил.
Жить семье так,
как привыкли жить отцы и деды, то есть в тех же условиях образования и в тех же воспитывать детей, было несомненно
нужно.
Все ее распоряжения надо было изменять, так
как они были неисполнимы, и изменялись они Корнеем, камердинером Алексея Александровича, который незаметно для всех повел теперь весь дом Каренина и спокойно и осторожно во время одеванья барина докладывал ему, что было
нужно.
Она видела по лицу Вронского, что ему чего-то
нужно было от нее. Она не ошиблась.
Как только они вошли через калитку опять в сад, он посмотрел в ту сторону, куда пошла Анна, и, убедившись, что она не может ни слышать, ни видеть их, начал...
Нельзя было не делать дел Сергея Ивановича, сестры, всех мужиков, ходивших за советами и привыкших к этому,
как нельзя бросить ребенка, которого держишь уже на руках.
Нужно было позаботиться об удобствах приглашенной свояченицы с детьми и жены с ребенком, и нельзя было не быть с ними хоть малую часть дня.
Нужно было на его место поставить свежего, современного, дельного человека, совершенно нового, и повести дело так, чтоб извлечь из всех дарованных дворянству, не
как дворянству, а
как элементу земства, прав те выгоды самоуправления,
какие только могли быть извлечены.
Но быть гласным, рассуждать о том, сколько золотарей
нужно и
как трубы провести в городе, где я не живу; быть присяжным и судить мужика, укравшего ветчину, и шесть часов слушать всякий вздор, который мелют защитники и прокуроры, и
как председатель спрашивает у моего старика Алешки-дурачка: «признаете ли вы, господин подсудимый, факт похищения ветчины?» — «Ась?»
Он долго не мог понять того, что она написала, и часто взглядывал в ее глаза. На него нашло затмение от счастия. Он никак не мог подставить те слова,
какие она разумела; но в прелестных сияющих счастием глазах ее он понял всё, что ему
нужно было знать. И он написал три буквы. Но он еще не кончил писать, а она уже читала за его рукой и сама докончила и написала ответ: Да.
— То-то и ужасно в этом роде горя, что нельзя,
как во всяком другом — в потере, в смерти, нести крест, а тут
нужно действовать, — сказал он,
как будто угадывая ее мысль. —
Нужно выйти из того унизительного положения, в которой вы поставлены; нельзя жить втроем.
Алексей Александрович сел, чувствуя, что слова его не имели того действия, которое он ожидал, и что ему необходимо
нужно будет объясняться и что,
какие бы ни были его объяснения, отношения его к шурину останутся те же.
Степан Аркадьич,
как к всегда, не праздно проводил время в Петербурге. В Петербурге, кроме дел: развода сестры и места, ему,
как и всегда,
нужно было освежиться,
как он говорил, после московской затхлости.
Еще бывши женихом, он был поражен тою определенностью, с которою она отказалась от поездки за границу и решила ехать в деревню,
как будто она знала что-то такое, что
нужно, и кроме своей любви могла еще думать о постороннем.