Неточные совпадения
Старший брат был тоже недоволен меньшим. Он не разбирал, какая это была
любовь, большая или
маленькая, страстная или не страстная, порочная или непорочная (он сам, имея детей, содержал танцовщицу и потому был снисходителен на это); по он знал, что это
любовь ненравящаяся тем, кому нужна нравиться, и потому не одобрял поведения брата.
Но главное общество Щербацких невольно составилось из московской дамы, Марьи Евгениевны Ртищевой с дочерью, которая была неприятна Кити потому, что заболела так же, как и она, от
любви, и московского полковника, которого Кити с детства видела и знала в мундире и эполетах и который тут, со своими
маленькими глазками и с открытою шеей в цветном галстучке, был необыкновенно смешон и скучен тем, что нельзя было от него отделаться.
— Вот мужчина говорит. В
любви нет больше и
меньше. Люблю дочь одною
любовью, ее — другою.
Войдя в
маленький кабинет Кити, хорошенькую, розовенькую, с куколками vieux saxe, [старого саксонского фарфора,] комнатку, такую же молоденькую, розовенькую и веселую, какою была сама Кити еще два месяца тому назад, Долли вспомнила, как убирали они вместе прошлого года эту комнатку, с каким весельем и
любовью.
Он пел
любовь,
любви послушный,
И песнь его была ясна,
Как мысли девы простодушной,
Как сон младенца, как луна
В пустынях неба безмятежных,
Богиня тайн и вздохов нежных;
Он пел разлуку и печаль,
И нечто, и туманну даль,
И романтические розы;
Он пел те дальные страны,
Где долго в лоно тишины
Лились его живые слезы;
Он пел поблеклый жизни цвет
Без
малого в осьмнадцать лет.
Что ж! ежели ее верования могли бы быть возвышеннее, ее жизнь направлена к более высокой цели, разве эта чистая душа от этого
меньше достойна
любви и удивления?
Когда я стараюсь вспомнить матушку такою, какою она была в это время, мне представляются только ее карие глаза, выражающие всегда одинаковую доброту и
любовь, родинка на шее, немного ниже того места, где вьются
маленькие волосики, шитый белый воротничок, нежная сухая рука, которая так часто меня ласкала и которую я так часто целовал; но общее выражение ускользает от меня.
Лонгрен поехал в город, взял расчет, простился с товарищами и стал растить
маленькую Ассоль. Пока девочка не научилась твердо ходить, вдова жила у матроса, заменяя сиротке мать, но лишь только Ассоль перестала падать, занося ножку через порог, Лонгрен решительно объявил, что теперь он будет сам все делать для девочки, и, поблагодарив вдову за деятельное сочувствие, зажил одинокой жизнью вдовца, сосредоточив все помыслы, надежды,
любовь и воспоминания на
маленьком существе.
Одинцова произнесла весь этот
маленький спич [Спич (англ.) — речь, обычно застольная, по поводу какого-либо торжества.] с особенною отчетливостью, словно она наизусть его выучила; потом она обратилась к Аркадию. Оказалось, что мать ее знавала Аркадиеву мать и была даже поверенною ее
любви к Николаю Петровичу. Аркадий с жаром заговорил о покойнице; а Базаров между тем принялся рассматривать альбомы. «Какой я смирненький стал», — думал он про себя.
Но теперь, когда мысли о смерти и
любви облекались гневными словами
маленькой, почти уродливой девушки, Клим вдруг почувствовал, что эти мысли жестоко ударили его и в сердце и в голову.
Подсчитав все
маленькие достоинства Варвары, он не внес в свое отношение к ней ничего нового, но чувство недоверия заставило его присматриваться к ней более внимательно, и скоро он убедился, что это испытующее внимание она оценивает как
любовь.
Его волновал вопрос: почему он не может испытать ощущений Варвары? Почему не может перенести в себя радость женщины, — радость, которой он же насытил ее? Гордясь тем, что вызвал такую
любовь, Самгин находил, что ночами он получает за это
меньше, чем заслужил. Однажды он сказал Варваре...
Почему-то невозможно было согласиться, что Лидия Варавка создана для такой
любви. И трудно было представить, что только эта
любовь лежит в основе прочитанных им романов, стихов, в корне мучений Макарова, который становился все печальнее,
меньше пил и говорить стал
меньше да и свистел тише.
Он задумчиво сидел в креслах, в своей лениво-красивой позе, не замечая, что вокруг него делалось, не слушая, что говорилось. Он с
любовью рассматривал и гладил свои
маленькие, белые руки.
Но отчего же так? Ведь она госпожа Обломова, помещица; она могла бы жить отдельно, независимо, ни в ком и ни в чем не нуждаясь? Что ж могло заставить ее взять на себя обузу чужого хозяйства, хлопот о чужих детях, обо всех этих мелочах, на которые женщина обрекает себя или по влечению
любви, по святому долгу семейных уз, или из-за куска насущного хлеба? Где же Захар, Анисья, ее слуги по всем правам? Где, наконец, живой залог, оставленный ей мужем,
маленький Андрюша? Где ее дети от прежнего мужа?
Кружок — да это пошлость и скука под именем братства и дружбы, сцепление недоразумений и притязаний под предлогом откровенности и участия; в кружке, благодаря праву каждого приятеля во всякое время и во всякий час запускать свои неумытые пальцы прямо во внутренность товарища, ни у кого нет чистого, нетронутого места на душе; в кружке поклоняются пустому краснобаю, самолюбивому умнику, довременному старику, носят на руках стихотворца бездарного, но с «затаенными» мыслями; в кружке молодые, семнадцатилетние
малые хитро и мудрено толкуют о женщинах и
любви, а перед женщинами молчат или говорят с ними, словно с книгой, — да и о чем говорят!
— Да, Настенька, и я не
меньше тебя рад: теперь не расстанемся; переезжай жить ко мне, — сказал Кирсанов, увлеченный чувством сострадательной
любви, и, сказавши, тотчас же вспомнил: как же я сказал ей это? ведь она, вероятно, еще не догадывается о близости кризиса?
Я мало видел больше гармонических браков, но уже это и не был брак, их связывала не
любовь, а какое-то глубокое братство в несчастии, их судьба тесно затягивалась и держалась вместе тремя
маленькими холодными ручонками и безнадежной пустотою около и впереди.
Я торопился оторваться от
маленькой кучки людей, тесно сжившихся, близко подошедших друг к другу, связанных глубокой
любовью и общим горем.
Мы встречали Новый год дома, уединенно; только А. Л. Витберг был у нас. Недоставало
маленького Александра в кружке нашем, малютка покоился безмятежным сном, для него еще не существует ни прошедшего, ни будущего. Спи, мой ангел, беззаботно, я молюсь о тебе — и о тебе, дитя мое, еще не родившееся, но которого я уже люблю всей
любовью матери, твое движение, твой трепет так много говорят моему сердцу. Да будет твое пришествие в мир радостно и благословенно!»
Наружность у Антония (так звали ябедника) была необыкновенно сладостная. Круглая фигура, большой живот,
маленькая лысая голова, сизый нос и добродушные глаза, светившиеся
любовью к ближним. Когда он сидел в кресле, сложив пухлые руки на животе, вращая большими пальцами, и с тихой улыбкой глядел на собеседника, — его можно было бы принять за олицетворение спокойной совести. В действительности это был опасный хищник.
Некоторое время я бродил ощупью по книге, натыкаясь, точно на улице, на целые вереницы персонажей, на их разговоры, но еще не схватывая главного: струи диккенсовского юмора. Передо мною промелькнула фигурка
маленького Павла, его сестры Флоренсы, дяди Смоля, капитана Тудля с железным крючком вместо руки… Нет, все еще неинтересно… Тутс с его
любовью к жилетам… Дурак… Стоило ли описывать такого болвана?..
Любовь Андреевна. Детская, милая моя, прекрасная комната… Я тут спала, когда была
маленькой… (Плачет.) И теперь я как
маленькая… (Целует брата, Варю, потом опять брата.) А Варя по-прежнему все такая же, на монашку похожа. И Дуняшу я узнала… (Целует Дуняшу.)
Появление отца для Наташки было настоящим праздником. Яша
Малый любил свое гнездо какой-то болезненной
любовью и ужасно скучал о детях. Чтобы повидать их, он должен был сделать пешком верст шестьдесят, но все это выкупалось радостью свиданья. И Наташка, и
маленький Петрунька так и повисли на отцовской шее. Особенно ластилась Наташка, скучавшая по отце более сознательно. Но Яша точно стеснялся радоваться открыто и потихоньку уходил с ребятишками куда-нибудь в огород и там пестовал их со слезами на глазах.
Последняя
любовь угасавшей жизни теперь сосредоточивалась на жигале Мосее и
маленькой Нюрочке.
— Да, прости меня, я тебя очень обидела, — повторила Лиза и, бросаясь на грудь Гловацкой, зарыдала, как
маленький ребенок. — Я скверная, злая и не стою твоей
любви, — лепетала она, прижимаясь к плечу подруги.
Наконец-то, наконец, он как-то определился писарем в магистрат и побирал там
маленькие, невинные взяточки, которые, не столько по
любви к пьянству, сколько по слабости характера, тотчас же после присутствия пропивал с своими магистратскими товарищами в трактире «Адрианополь» купца Лямина.
— Скажите, ну разве будет для вашей сестры, матери или для вашего мужа обидно, что вы случайно не пообедали дома, а зашли в ресторан или в кухмистерскую и там насытили свой голод. Так и
любовь. Не больше, не
меньше. Физиологическое наслаждение. Может быть, более сильное, более острое, чем всякие другие, но и только. Так, например, сейчас: я хочу вас, как женщину. А вы
— Очень уж велика!.. Могла бы быть и
меньше! — подхватил Вихров. — Ну, а еще какой-нибудь другой истории
любви, Гаврило Емельяныч, не знаешь ли? — прибавил он.
Странен был для меня и Алеша: он любил ее не
меньше, чем прежде, даже, может быть, и сильнее, мучительнее, от раскаяния и благодарности. Но в то же время новая
любовь крепко вселялась в его сердце. Чем это кончится — невозможно было предвидеть. Мне самому ужасно любопытно было посмотреть на Катю. Я снова обещал Наташе познакомиться с нею.
Я вновь взглянул на нее, но на этот раз не столько с
любовью, сколько с любопытством. Такая
маленькая, худенькая, совсем-совсем куколка — и вдруг говорит:"большие деньги","нажива"…
Последний месяц меня очень состарил — и моя
любовь, со всеми своими волнениями и страданиями, показалась мне самому чем-то таким
маленьким, и детским, и мизерным перед тем другим, неизвестным чем-то, о котором я едва мог догадываться и которое меня пугало, как незнакомое, красивое, но грозное лицо, которое напрасно силишься разглядеть в полумраке…
Ничего этого тогда для меня не существовало; был только
маленький мальчик, в сердце которого встряхнули два разнородных чувства: гнев и
любовь, — так сильно, что это сердце замутилось, как мутятся от толчка в стакане две отстоявшиеся разнородные жидкости.
Я любил ее страстно, и она платила мне такою же
любовью; но установившийся взгляд на меня, как на отпетого
маленького разбойника, воздвиг и между нами высокую стену.
А теперь все пойдут грустные, тяжелые воспоминания; начнется повесть о моих черных днях. Вот отчего, может быть, перо мое начинает двигаться медленнее и как будто отказывается писать далее. Вот отчего, может быть, я с таким увлечением и с такою
любовью переходила в памяти моей малейшие подробности моего
маленького житья-бытья в счастливые дни мои. Эти дни были так недолги; их сменило горе, черное горе, которое бог один знает когда кончится.
Все
маленькие уловки были употреблены на это: черное шелковое платье украсилось бантиками из пунцовых лент; хорошенькая головка была убрана спереди буклями, и надеты были очень миленькие коралловые сережки; словом, она хотела в этом гордом и напыщенном доме генеральши явиться достойною
любви Калиновича, о которой там, вероятно, уже знали.
Он хвалил направление нынешних писателей, направление умное, практическое, в котором, благодаря бога, не стало капли приторной чувствительности двадцатых годов; радовался вечному истреблению од, ходульных драм, которые своей высокопарной ложью в каждом здравомыслящем человеке могли только развивать желчь; радовался, наконец, совершенному изгнанию стихов к ней, к луне, к звездам; похвалил внешнюю блестящую сторону французской литературы и отозвался с уважением об английской — словом, явился в полном смысле литературным дилетантом и, как можно подозревать, весь рассказ о Сольфини изобрел, желая тем показать молодому литератору свою симпатию к художникам и
любовь к искусствам, а вместе с тем намекнуть и на свое знакомство с Пушкиным, великим поэтом и человеком хорошего круга, — Пушкиным, которому, как известно, в дружбу напрашивались после его смерти не только люди совершенно ему незнакомые, но даже печатные враги его, в силу той невинной слабости, что всякому
маленькому смертному приятно стать поближе к великому человеку и хоть одним лучом его славы осветить себя.
Малому чуть не сорок лет, и не может жить без
любви!
— А все от
любви! — прервал Петр Иваныч. — Какое глупое занятие: предоставь его какому-нибудь Суркову. А ты дельный
малый: можешь заняться чем-нибудь поважнее. Полно тебе гоняться за женщинами.
Ему противно было слушать, как дядя, разбирая
любовь его, просто, по общим и одинаким будто бы для всех законам, профанировал это высокое, святое, по его мнению, дело. Он таил свои радости, всю эту перспективу розового счастья, предчувствуя, что чуть коснется его анализ дяди, то, того и гляди, розы рассыплются в прах или превратятся в назем. А дядя сначала избегал его оттого, что вот, думал,
малый заленится, замотается, придет к нему за деньгами, сядет на шею.
Наконец, ежели вы не умерли, любящая жена ваша, которая не спала двадцать ночей во время вашей болезни (что она беспрестанно вам повторяет), делается больна, чахнет, страдает и становится еще
меньше способна к какому-нибудь занятию и, в то время как вы находитесь в нормальном состоянии, выражает свою
любовь самоотвержения только кроткой скукой, которая невольно сообщается вам и всем окружающим.
Но это изречение не прекратило спора, а только навело меня на мысль, что сторона
Любовь Сергеевны и моего друга была неправая сторона. Хотя мне было несколько совестно присутствовать при
маленьком семейном раздоре, однако и было приятно видеть настоящие отношения этого семейства, выказывавшиеся вследствие спора, и чувствовать, что мое присутствие не мешало им выказываться.
Но я почему-то не решился сказать ему прямо свои предположения о том, как будет хорошо, когда я, женившись на Сонечке, буду жить в деревне, как у меня будут
маленькие дети, которые, ползая по полу, будут называть меня папой, и как я обрадуюсь, когда он с своей женой,
Любовью Сергеевной, приедет ко мне в дорожном платье… а сказал вместо всего этого, указывая на заходящее солнце: «Дмитрий, посмотри, какая прелесть!»
— Вы правы. Я сам вижу, что надоел вам своим приставанием. Это было бестактно. Лучше уже
маленькая дружба, чем большая, но лопнувшая
любовь.
Но вовсе не она виновата в том, что
любовь у людей приняла такие пошлые формы и снизошла просто до какого-то житейского удобства, до
маленького развлечения.
— Да-а, — протянул генерал наконец. — Может быть, это просто ненормальный
малый, маниак, а — почем знать? — может быть, твой жизненный путь, Верочка, пересекла именно такая
любовь, о которой грезят женщины и на которую больше не способны мужчины. Постой-ка. Видишь, впереди движутся фонари? Наверно, мой экипаж.
Такой
любви Миропа Дмитриевна, без сомнения, не осуществила нисколько для него, так как чувство ее к нему было больше практическое, основанное на расчете, что ясно доказало дальнейшее поведение Миропы Дмитриевны, окончательно уничтожившее в Аггее Никитиче всякую склонность к ней, а между тем он был человек с душой поэтической, и нравственная пустота томила его; искания в масонстве как-то не вполне удавались ему, ибо с Егором Егорычем он переписывался редко, да и то все по одним только делам; ограничиваться же исключительно интересами службы Аггей Никитич никогда не мог, и в силу того последние года он предался чтению романов, которые доставал, как и другие чиновники, за
маленькую плату от смотрителя уездного училища; тут он, между прочим, наскочил на повесть Марлинского «Фрегат «Надежда».
Марью Станиславовну больше всего обидели слова Аггея Никитича, что она его презирает. «Так для чего же я с ним сошлась? — пробежало в ее
маленькой голове. — Не из-за денег же его!.. Я для него разъехалась с мужем, надо мной вот тот же камер-юнкер и даже Рамзаев подсмеиваются за мою
любовь к нему, а он ничего этого не понимает и за какой-то вздор еще капризничает!»
Вы сами, Катрин, знаете и испытали чувство
любви и, полагаю, поймете меня, если я Вам скажу, что во взаимной
любви с этой крестьянкой я очеловечился: я перестал пить, я работаю день и ночь на самой
маленькой службе, чтобы прокормить себя и кроткую Аксюту.
Но ты тоже оказался, как и все,
маленьким, подозрительным собственником в
любви, недоверчивым и унизительно-ревнивым.