Неточные совпадения
— И, кроме того, Иноков
пишет невозможные стихи, просто, знаете, смешные стихи. Кстати, у меня накопилось несколько аршин стихотворений местных поэтов, — не хотите ли посмотреть? Может быть, найдете что-нибудь для воскресных
номеров. Признаюсь, я плохо понимаю новую поэзию…
Из 7-го
номера пишу тебе два слова, добрый, сердечный друг. Вчера утром сюда приехал и сегодня отправляюсь в дальнейший путь. Эта даль должна, наконец, меня с тобой сблизить. До сих пор благополучно с Ваней путешествуем. Менее двух суток досюда спутник мой не скучает и на станциях не болтает с бабами. Они его называют: говорок — и меня преследуют вопросами об нем…
Радуй меня иногда твоим письмом. Не все же
писать бумаги за
номерами. Доволен ли ты вице-директорством? Много говорил о тебе с Бачмановым, он очень мне понравился.
А Пущин не
писал бы в сентябре 1841 г., что стихотворения, опубликованные в мае, нигде не напечатаны: майский
номер «Современника» мог быть уже в сентябре в Сибири, а тем более в ноябре.]
Макар Григорьев тоже иногда заходил к Павлу в
номера, принося к нему письма от полковника, который почему-то все-таки считал вернее
писать к Макару Григорьеву, чем прямо на квартиру к сыну.
В ближайшую субботу он идет в отпуск к замужней сестре Соне, живущей за Москвой-рекой, в Мамонтовском подворье. В пустой аптекарский пузырек выжимает он сок от целого лимона и новым пером
номер 86
пишет довольно скромное послание, за которым, однако, кажется юнкеру, нельзя не прочитать пламенной и преданной любви...
Писал в этой газете в начале литературной юности А.П. Чехов,
писал А.В. Амфитеатров и, кажется, даже Вас. Ив. Немирович-Данченко. Детей А.Я. Липскерова репетировал бывавший часто у Чехова студент Н.Е. Эфрос, он и уговорил Чехова дать в газету повесть, которая и была напечатана в нескольких
номерах «Новостей дня».
Часу в десятом вечера, окончив
писать, я вышел в коридор, чтобы поразмяться, и, к великому своему удивлению, увидал, что как раз против моего
номера отпирал дверь только что вернувшийся домой старик-коневод Василий Степанович, у которого когда-то, в дни скитаний и приключений моей молодости, я работал в зимовнике, заявив ему, что перед этим я служил в цирке при лошадях.
В «Русских ведомостях» изредка появлялись мои рассказы. Между прочим, «
Номер седьмой», рассказ об узнике в крепости на острове среди озер. Под заглавием я
написал: «Посвящаю Г.А. Лопатину», что, конечно, прочли в редакции, но вычеркнули. Я посвятил его в память наших юных встреч Герману Лопатину, который тогда сидел в Шлиссельбурге, и даже моего узника звали в рассказе Германом. Там была напечатана даже песня «Слушай, Герман, друг прекрасный…»
— Я бы принес, Николай Иванович, да ведь вы подведете, как тогда с Гужоном было, он сдал вам объявление, а вы в том же
номере и
написали, что завод Гужона всю Москву-реку заразил из потайных труб нечистотами.
Вот что
пишет в том
номере «Revue des Revues», в котором собраны письма о войне, знаменитый академик Дусэ на вопрос редактора о его взгляде на войну...
— Да-с, а теперь я
напишу другой рассказ… — заговорил старик, пряча свой
номер в карман. — Опишу молодого человека, который, сидя вот в такой конурке, думал о далекой родине, о своих надеждах и прочее и прочее. Молодому человеку частенько нечем платить за квартиру, и он по ночам
пишет,
пишет,
пишет. Прекрасное средство, которым зараз достигаются две цели: прогоняется нужда и догоняется слава… Поэма в стихах? трагедия? роман?
Умер он не в своем отделении гостиницы Дюссо, где останавливался, приезжая в Москву, как
писали все газеты, а в
номерах «Англия».
Мы исчезаем в темном проходе, выбираемся на внутренний двор, поднимаемся во второй этаж, я распахиваю дверь квартиры
номер шесть. Пахнуло трущобой. Яркая висячая лампа освещает большой стол, за которым
пишут, coгнувшись, косматые, оборванные, полураздетые, с опухшими лицами, восемь переписчиков.
Князь в это время шагал по Невскому. Карету он обыкновенно всегда отпускал и ездил в ней только туда, куда ему надобно было очень чистым и незагрязненным явиться. Чем ближе он подходил к своей гостинице, тем быстрее шел и, придя к себе в
номер, сейчас же принялся
писать, как бы спеша передать волновавшие его чувствования.
Долгов, разумеется, по своей непривычке
писать, не изложил печатно ни одной мысли; но граф Хвостиков начал наполнять своим писанием каждый
номер, по преимуществу склоняя общество к пожертвованиям и довольно прозрачно намекая, что эти пожертвования могут быть производимы и через его особу; пожертвований, однако, к нему нисколько не стекалось, а потому граф решился лично на кого можно воздействовать и к первой обратился Аделаиде Ивановне, у которой он знал, что нет денег; но она, по его соображениям, могла бы пожертвовать какими-нибудь ценными вещами: к несчастью, при объяснении оказалось, что у ней из ценных вещей остались только дорогие ей по воспоминаниям.
Лотохин. Скажи в конторе, чтобы фамилию Сусанны Сергевны не
писали на доске, чтобы
номера, которые она заняла, отметили за мной! Да не болтай ничего! Кто будет спрашивать, говори, что, мол, дальняя родственница барина, проездом в имение, в другую губернию, всего, мол, на один день. Завтра уезжают.
Наутро я позвал кельнера и объявил, чтобы счет мне
писали особенно.
Номер мой был не так еще дорог, чтоб очень пугаться и совсем выехать из отеля. У меня было шестнадцать фридрихсдоров, а там… там, может быть, богатство! Странное дело, я еще не выиграл, но поступаю, чувствую и мыслю, как богач, и не могу представлять себя иначе.
Не зная лично меня и не зная, кто
написал эту статейку, он сказал один раз в моем присутствии: «Никто еще, никогда не говаривал обо мне, то есть о моем даровании, так верно, как говорит, в последнем
номере „Московского вестника“, какой-то неизвестный барин».
Тот, бывало, сидит целый день у себя в
номере, в одном белье, и пьет, и
пишет письма.
Положение его в
номерах «Сербия» сложное: он ходит к мировым судьям по делам Анны Фридриховны, репетирует ее детей в учит их светским манерам, ведет квартирную книгу,
пишет счета постояльцам, читает по утрам вслух газету и говорит о политике.
От скуки ли, из желания ли завершить хлопотливый день еще какой-нибудь новой хлопотой, или просто потому, что на глаза ему попадается оконце с вывеской «Телеграф», он подходит к окну и заявляет желание послать телеграмму. Взявши перо, он думает и
пишет на синем бланке: «Срочная. Начальнику движения. Восемь вагонов живым грузом. Задерживают на каждой станции. Прошу дать скорый
номер. Ответ уплочен. Малахин».
Ему дали, для надобностей анализа, несколько стаканчиков, и он в строжайшем порядке расставил их, а
номера — первый, второй, третий… — попросил надписать студента, так как сам
писал недостаточно красиво.
Да как же было устоять, когда и в Италии, и в Испании, и в Вене, и в Берлине, и в Париже, и в Лондоне известнейшие знатоки циркового дела
писали, что такие цирковые
номера появляются лишь раз в столетие и говорят об усердной, долгой, почти невозможной тренировке.
Оставить навсегда 147
номер для романиста значит то же самое, что начать жить, а следовательно, и
писать и иметь даровую переписчицу на лиссабонских бульварах, под голубым португальским небом.
Вензель «душки» вырезывается перочинным ножом на «тируаре» (пюпитре), а некоторые выцарапывают его булавкой на руке или
пишут чернилами ее
номер, потому что каждая из нас в институте записана под известным
номером.
По ее милости я хожу раздет, живу в дешевом
номере, питаюсь ерундой,
пишу бледными чернилами.
Агапов, ласково и торжествующе улыбаясь, ходил с милиционером по крестьянским хатам и отбирал свою мебель, посуду и белье. Вечерами же
писал в контрразведку длинный доклад с характеристикою всех дачников и крестьян. Бубликов немедленно высадил из квартиры княгиню Андожскую. Все комнаты своей гостиницы он сдал наехавшим постояльцам. Круглая голова его, остриженная под нолевой
номер, сияла, как арбуз, облитый прованским маслом.
Второй час ночи. Я сижу у себя в
номере и
пишу заказанный мне фельетон в стихах. Вдруг отворяется дверь, и в
номер совсем неожиданно входит мой сожитель, бывший ученик М-ой консерватории, Петр Рублев. В цилиндре, в шубе нараспашку, он напоминает мне на первых порах Репетилова; потом же, когда я всматриваюсь в его бледное лицо и необыкновенно острые, словно воспаленные глаза, сходство с Репетиловым исчезает.
С ним я работал и над романом. Каждый вечер он приходил ко мне в мой студенческий
номер и
писал под мою диктовку почти что стенографически.
И вот однажды
пишут мне из дома, из Тулы, что одна знакомая Конопацких читала в старом
номере журнала «Модный свет» стихотворение В. Викентьева «Раздумье».
Сел
писать новый, только что задуманный рассказец — „Загадка“.
Писал его с медленною радостью, наслаждаясь, как уверенно-спокойно работала голова. Послал во „Всемирную иллюстрацию“. Напечатали в ближайшем
номере. И гонорар прислали за оба рассказа. Вот уж как! Деньги платят. Значит, совсем уже, можно сказать, писатель.
— Да нешто выкуришь этакого? Задолжал за три месяца, уж мы и денег не просим, уходи только, сделай милость… Мировой присудил ему
номер очистить, а он и на апелляцию и на кассацию, да так и тянет… Горе да и только! Господи, а человек-то какой! Молодой, красивый, умственный… Когда не выпивши, лучше и человека не надо. Намедни пьян не был и весь день родителям письма
писал.
Георгий Дмитриевич. Одним словом, она была с ним на свидании, у него в
номерах. Она говорит, что ходила затем, чтобы дать ему по морде, и дала! Он, видишь ли, уже два года пристает к ней, умоляет,
пишет письма…
При самом выезде из Парижа она
написала письмо Савину, но при формальности передачи писем арестантам он получил его тогда, когда она уже второй день жила в шикарном
номере «Европейской гостиницы» в Петербурге.
По уходе де Грене — это было утром, Савин тотчас же
написал остававшемуся в Рудневе Петру, чтобы он рассчитал людей, забрал некоторые вещи из усадьбы и ехал в Москву, где и дожидался бы его в «Славянском Базаре», так как он, Савин, уезжает в Кишинев, куда, по его предположению, уехала Маргарита Николаевна, но оставляет
номер за собою.
В
номере Саши появились полицейские и лекаря с фельдшерами и стали
писать протокол. Мы оказались лишними, и нас попросили удалиться. Его раздевали и осматривали его вещи при одних понятых, в числе которых был коридорный Марко и наш полковой доктор, да один офицер в виде депутата. Денег, разумеется, не нашли.
Жених и невеста вышли из кабинета. В этот же вечер было решено до времени не объявлять о помолвке, а
написать дяде и сестре в Шестово. Княжна Лида принялась
писать письма. Князь со своей стороны
написал брату. Письма были отправлены с тем же нарочным, который был прислан в город князем Александром Павловичем заказать
номер в гостинице «Гранд-Отель» и уведомить князя Дмитрия о визите к нему Николая Леопольдовича Гиршфельда.