Неточные совпадения
К дьячку с семинаристами
Пристали: «Пой „Веселую“!»
Запели молодцы.
(Ту песню —
не народную —
Впервые спел сын Трифона,
Григорий, вахлакам,
И с «Положенья» царского,
С народа крепи снявшего,
Она по пьяным праздникам
Как плясовая пелася
Попами и дворовыми, —
Вахлак ее
не пел,
А, слушая, притопывал,
Присвистывал; «Веселою»
Не в шутку называл...
Прости ж и ты, мой спутник странный,
И ты, мой верный идеал,
И ты, живой и постоянный,
Хоть малый труд. Я с вами знал
Всё, что завидно для поэта:
Забвенье жизни в бурях света,
Беседу сладкую друзей.
Промчалось много, много дней
С тех пор, как юная Татьяна
И с ней Онегин в смутном сне
Явилися
впервые мне —
И даль свободного романа
Я сквозь магический кристалл
Еще
не ясно различал.
Дни мчались: в воздухе нагретом
Уж разрешалася зима;
И он
не сделался поэтом,
Не умер,
не сошел с ума.
Весна живит его:
впервыеСвои покои запертые,
Где зимовал он, как сурок,
Двойные окна, камелек
Он ясным утром оставляет,
Несется вдоль Невы в санях.
На синих, иссеченных льдах
Играет солнце; грязно тает
На улицах разрытый снег.
Куда по нем свой быстрый бег...
Ее сестра звалась Татьяна…
Впервые именем таким
Страницы нежные романа
Мы своевольно освятим.
И что ж? оно приятно, звучно;
Но с ним, я знаю, неразлучно
Воспоминанье старины
Иль девичьей! Мы все должны
Признаться: вкусу очень мало
У нас и в наших именах
(
Не говорим уж о стихах);
Нам просвещенье
не пристало,
И нам досталось от него
Жеманство, — больше ничего.
Таковое начало
не предвещало мне ничего доброго. Однако ж я
не терял ни бодрости, ни надежды. Я прибегнул к утешению всех скорбящих и,
впервые вкусив сладость молитвы, излиянной из чистого, но растерзанного сердца, спокойно заснул,
не заботясь о том, что со мною будет.
И вдруг мы с нею оба обнялись и, ничего более
не говоря друг другу, оба заплакали. Бабушка отгадала, что я хотел все мои маленькие деньги извести в этот день
не для себя. И когда это мною было сделано, то сердце исполнилось такою радостию, какой я
не испытывал до того еще ни одного раза. В этом лишении себя маленьких удовольствий для пользы других я
впервые испытал то, что люди называют увлекательным словом — полное счастие, при котором ничего больше
не хочешь.
— Зачем говорю? — переспросила она после паузы. — В одной оперетке поют: «Любовь? Что такое — любовь?» Я думаю об этом с тринадцати лет, с того дня, когда
впервые почувствовала себя женщиной. Это было очень оскорбительно. Я
не умею думать ни о чем, кроме этого.
Клим давно знал, что мать
не любит Лидию, но так решительно она
впервые говорила о ней.
Слезы текли скупо из его глаз, но все-таки он ослеп от них, снял очки и спрятал лицо в одеяло у ног Варвары. Он
впервые плакал после дней детства, и хотя это было постыдно, а — хорошо: под слезами обнажался человек, каким Самгин
не знал себя, и росло новое чувство близости к этой знакомой и незнакомой женщине. Ее горячая рука гладила затылок, шею ему, он слышал прерывистый шепот...
Как будто они
впервые услыхали эту весть, и Самгин
не мог
не подумать, что раньше радость о Христе принималась им как смешное лицемерие, а вот сейчас он почему-то
не чувствует ничего смешного и лицемерного, а даже и сам небывало растроган, обрадован.
Ему
не ответили. Клим думал: как поступит царь? И чувствовал, что он
впервые думает о царе как о существе реальном.
«Почти старик уже. Он
не видит, что эти люди относятся к нему пренебрежительно. И тут чувствуется глупость: он должен бы для всех этих людей быть ближе, понятнее студента». И, задумавшись о Дьяконе, Клим
впервые спросил себя:
не тем ли Дьякон особенно неприятен, что он, коренной русский церковник, сочувствует революционерам?
Когда я
впервые увидал этот мятеж огня, безумнейшее, безгласнейшее волшебство миллионов радуг, —
не стыжусь сознаться — струсил я!
На этот вопрос он
не стал искать ответа, ибо,
впервые откровенно признав ее власть, смутился.
Паровоз сердито дернул, лязгнули сцепления, стукнулись буфера, старик пошатнулся, и огорченный рассказ его стал невнятен.
Впервые царь
не вызвал у Самгина никаких мыслей,
не пошевелил в нем ничего, мелькнул, исчез, и остались только поля, небогато покрытые хлебами, маленькие солдатики, скучно воткнутые вдоль пути. Пестрые мужики и бабы смотрели вдаль из-под ладоней, картинно стоял пастух в красной рубахе, вперегонки с поездом бежали дети.
Он помнил, что
впервые эта мысль явилась у него, в Петербурге, вслед за письмом Никоновой, и был уверен: явилась
не потому, что он испугался чего-то.
Они десятками появлялись из всех переулков и шли
не шумно, приглядываясь ко всему, рассматривая здания, магазины, как чужие люди; точно
впервые посетив город, изучали его.
Становилось темнее, с гор повеяло душистой свежестью, вспыхивали огни, на черной плоскости озера являлись медные трещины. Синеватое туманное небо казалось очень близким земле, звезды без лучей, похожие на куски янтаря,
не углубляли его.
Впервые Самгин подумал, что небо может быть очень бедным и грустным. Взглянул на часы: до поезда в Париж оставалось больше двух часов. Он заплатил за пиво, обрадовал картинную девицу крупной прибавкой «на чай» и
не спеша пошел домой, размышляя о старике, о корке...
Он
впервые пожалел о том, что, слишком поглощенный ею,
не создал ни в обществе, ни среди адвокатов прочных связей.
Клим
впервые видел, как яростно дерутся мальчики, наблюдал их искаженные злобой лица, оголенное стремление ударить друг друга как можно больнее, слышал их визги, хрип, — все это так поразило его, что несколько дней после драки он боязливо сторонился от них, а себя,
не умевшего драться, почувствовал еще раз мальчиком особенным.
Лицо Инокова стало суровым, он прищурил глаза, и Клим
впервые заметил, что ресницы его красиво загнуты вверх. В речах Инокова он
не находил ничего вымышленного, даже чувствовал нечто родственное его мыслям, но думал...
«Он
не сомневается в своем праве учить, а я
не хочу слышать поучений». Самгиным овладевала все более неприятная тревога: он понимал, что, если разгорится спор, Кутузов легко разоблачит, обнажит его равнодушие к социально-политическим вопросам. Он
впервые назвал свое отношение к вопросам этого порядка — равнодушным и даже сам
не поверил себе: так ли это?
— Это — неправда! — гневно возразил Клим, чувствуя, что у него дрожат ноги. — Ты ни слова
не говорила мне…
впервые слышу! Что ты делаешь? — возмущенно спросил он.
Во втором случае случилось настоящее чудо: в середине XIX в.
впервые открылась настоящая истина об историческом процессе, которая
не есть только «надстройка» и отражение экономики.
— Бог сжалился надо мной и зовет к себе. Знаю, что умираю, но радость чувствую и мир после стольких лет
впервые. Разом ощутил в душе моей рай, только лишь исполнил, что надо было. Теперь уже смею любить детей моих и лобызать их. Мне
не верят, и никто
не поверил, ни жена, ни судьи мои;
не поверят никогда и дети. Милость Божию вижу в сем к детям моим. Умру, и имя мое будет для них незапятнано. А теперь предчувствую Бога, сердце как в раю веселится… долг исполнил…
Впервые после многих лет забитости почувствовалось, что доброе и человеческое
не до конца изгибло, что человеческий образ, даже искаженный,
не перестает быть человеческим образом.
Сомнения! — разве совместима речь о сомнениях с мыслью о вечно ликующих детях? Сомнения — ведь это отрава человеческого существования. Благодаря им человек
впервые получает понятие о несправедливостях и тяготах жизни; с их вторжением он начинает сравнивать, анализировать
не только свои собственные действия, но и поступки других. И горе, глубокое, неизбывное горе западает в его душу; за горем следует ропот, а отсюда только один шаг до озлобления…
Года четыре, до самой смерти отца, водил Николай Абрамыч жену за полком; и как ни злонравна была сама по себе Анфиса Порфирьевна, но тут она
впервые узнала, до чего может доходить настоящая человеческая свирепость. Муж ее оказался
не истязателем, а палачом в полном смысле этого слова. С утра пьяный и разъяренный, он способен был убить, засечь, зарыть ее живою в могилу.
Книгу эту я считаю
не самым совершенным, но самым вдохновенным своим произведением, и в ней
впервые нашла себе выражение моя оригинальная философская мысль.
И старую свою мысль я воспринимал как
впервые рожденную,
не как образовавшуюся во мне традицию мысли.
Если
не ошибаюсь, тогда я
впервые запомнил слово «тиран».
В пансионе Окрашевской учились одни дети, и я чувствовал себя там ребенком. Меня привозили туда по утрам, и по окончании урока я сидел и ждал, пока за мной заедет кучер или зайдет горничная. У Рыхлинскогс учились
не только маленькие мальчики, но и великовозрастные молодые люди, умевшие уже иной раз закрутить порядочные усики. Часть из них училась в самом пансионе, другие ходили в гимназию. Таким образом я с гордостью сознавал, что
впервые становлюсь членом некоторой корпорации.
На этих произведениях Банькевича я
впервые знакомился с особенностями ябеднического стиля, но, конечно, мое изложение дает лишь отдаленное понятие об его красотах. Особенно поражало обилие патетических мест. Старый ябедник, очевидно,
не мог серьезно рассчитывать на судейскую чувствительность; это была бескорыстная дань эстетике, своего рода полет чистого творчества.
Я сидел на лежанке ни жив ни мертв,
не веря тому, что видел:
впервые при мне он ударил бабушку, и это было угнетающе гадко, открывало что-то новое в нем, — такое, с чем нельзя было примириться и что как будто раздавило меня. А он всё стоял, вцепившись в косяк, и, точно пеплом покрываясь, серел, съеживался. Вдруг вышел на середину комнаты, встал на колени и,
не устояв, ткнулся вперед, коснувшись рукою пола, но тотчас выпрямился, ударил себя руками в грудь...
И
не больше ли свободы было на Западе, где боролись за свободу и где
впервые утвердились дорогие Хомякову свобода совести и мысли?
Впервые японцы появились на юге Сахалина лишь в начале этого столетия, но
не раньше.
Я начну с Александровской долины, с селений, расположенных на реке Дуйке. На Северном Сахалине эта долина была первая избрана для поселений
не потому, что она лучше всех исследована или отвечает целям колонизации, а просто случайно, благодаря тому обстоятельству, что она была ближайшей к Дуэ, где
впервые возникла каторга.
Но как приятны весной и летом эти неблагозвучные хриплые звуки, особенно когда они
впервые начнут раздаваться, что, впрочем, никогда
не бывает рано; довольно поднявшаяся трава и зазеленевшие кусты — вот необходимое условие для дергуновой песни, поистине похожей на какое-то однообразное дерганье.
Впоследствии узнал я об его женитьбе и камер-юнкерстве; и то и другое как-то худо укладывалось во мне: я
не умел представить себе Пушкина семьянином и царедворцем; жена красавица и придворная служба пугали меня за него. Все это вместе, по моим понятиям об нем,
не обещало упрочить его счастия. [Весь дальнейший текст Записок Пущина опубликован
впервые В. Е. Якушкиным («Русские ведомости», 1899, № 143).]
Такой это был простой и искренний привет, что
не смешал он доктора и
не сконфузил, а только с самого его приезда в Москву от этих слов ему
впервые сделалось веселее и отраднее.
Лиза нимало
не ошиблась, назвав его «дурачком» после меревского бала, на котором Пархоменко
впервые показался в нашем романе.
Все это
не объяснялось,
не разошлось вследствие формального разлада, а так, бросило то, что еще так недавно считало своим главным делом, и сидело по своим норам. Некоторые, впрочем, сидели и
не в своих норах, но из наших знакомых эта доля выпала только Персиянцеву, который был взят тотчас по возвращении домой, в тот день, когда Арапов расстрелял своего барсука, а Бычков увлекся
впервые родительскою нежностью к отрасли своего естественного брака.
Перед Гловацкой уже опять
не было прежней Лизы, перед нею снова была Лиза, уязвившая ее чистое сердце
впервые отверженным без всякой вины чувством.
Коля Гладышев был
не один, а вместе с товарищем-одноклассником Петровым, который
впервые переступал порог публичного дома, сдавшись на соблазнительные уговоры Гладышева. Вероятно, он в эти минуты находился в том же диком, сумбурном, лихорадочном состоянии, которое переживал полтора года тому назад и сам Коля, когда у него тряслись ноги, пересыхало во рту, а огни ламп плясали перед ним кружащимися колесами.
Это было поручено тетушке Татьяне Степановне, которая все-таки была подобрее других и
не могла
не чувствовать жалости к слезам больной матери,
впервые расстающейся с маленькими детьми.
И стало ей жалко и совестно, и совладела она с своим страхом великиим и с своим сердцем робкиим девичьим, и заговорила она голосом твердыим: «Нет,
не бойся ничего, мой господин добрый и ласковый,
не испугаюсь я больше твоего вида страшного,
не разлучусь я с тобой,
не забуду твоих милостей; покажись мне теперь же в своем виде давишнем; я только
впервые испугалася».
Скопин-Шуйский»
впервые была поставлена в 1835 году в Александринском (ныне имени А.С.Пушкина) театре Кергель неточно цитирует слова Ляпунова, обращенные к шведскому воеводе Делагарди:] тоже растет
не по дням, а по часам!..
Тогда я воображаю себя в пансионе, где я
впервые научилась скрывать письма (и представь себе, это были письма Butor'a, который еще в пансионе «соследил» меня, как он выражался на своем грубом жаргоне), и жду, пока Butor
не уляжется после обеда спать.
Никогда, никогда, даже в Париже, мое сердце
не билось с такой силой, как в тот момент, когда святая Москва
впервые открылась моим глазам.
Как будто
впервые всех поразила мысль, что существует какой-то процесс, без которого пашня
не производит хлеба, луга — травы.