Неточные совпадения
Городничий (бьет себя по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил,
глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик
не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Хлестаков. Я уж
не помню твоих
глупых счетов. Говори, сколько там?
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими
глупыми расспросами!
не дадите ни слова поговорить о деле. Ну что, друг, как твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из чего же ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они? А? Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой
глупый: до тех пор, пока
не войдет в комнату, ничего
не расскажет!
Анна Андреевна. Ну вот, уж целый час дожидаемся, а все ты с своим
глупым жеманством: совершенно оделась, нет, еще нужно копаться… Было бы
не слушать ее вовсе. Экая досада! как нарочно, ни души! как будто бы вымерло все.
Не пьют, а также маются,
Уж лучше б пили,
глупые,
Да совесть такова…
Мычит корова
глупая,
Пищат галчата малые.
Кричат ребята буйные,
А эхо вторит всем.
Ему одна заботушка —
Честных людей поддразнивать,
Пугать ребят и баб!
Никто его
не видывал,
А слышать всякий слыхивал,
Без тела — а живет оно,
Без языка — кричит!
Теперь, как виноватая,
Стою перед соседями:
Простите! я была
Спесива, непоклончива,
Не чаяла я,
глупая,
Остаться сиротой…
Ой ласточка! ой
глупая!
Не вей гнезда под берегом,
Под берегом крутым!
Что день — то прибавляется
Вода в реке: зальет она
Детенышей твоих.
Ой бедная молодушка!
Сноха в дому последняя,
Последняя раба!
Стерпи грозу великую,
Прими побои лишние,
А с глазу неразумного
Младенца
не спускай!..
—
Я
не сержусь на
глупого,
Я сам над ним смеюсь!»
«Какой ты добрый!» — молвила
Сноха черноволосая
И старика погладила
По белой голове.
С козою с барабанщицей
И
не с простой шарманкою,
А с настоящей музыкой
Смотрели тут они.
Комедия
не мудрая,
Однако и
не глупая,
Хожалому, квартальному
Не в бровь, а прямо в глаз!
Шалаш полным-полнехонек.
Народ орешки щелкает,
А то два-три крестьянина
Словечком перекинутся —
Гляди, явилась водочка:
Посмотрят да попьют!
Хохочут, утешаются
И часто в речь Петрушкину
Вставляют слово меткое,
Какого
не придумаешь,
Хоть проглоти перо!
Ночь тихая спускается,
Уж вышла в небо темное
Луна, уж пишет грамоту
Господь червонным золотом
По синему по бархату,
Ту грамоту мудреную,
Которой ни разумникам,
Ни
глупым не прочесть.
Как вы ни бейтесь,
глупыеЧто на роду написано,
Того
не миновать!
Эх! эх! придет ли времечко,
Когда (приди, желанное!..)
Дадут понять крестьянину,
Что розь портрет портретику,
Что книга книге розь?
Когда мужик
не Блюхера
И
не милорда
глупого —
Белинского и Гоголя
С базара понесет?
Ой люди, люди русские!
Крестьяне православные!
Слыхали ли когда-нибудь
Вы эти имена?
То имена великие,
Носили их, прославили
Заступники народные!
Вот вам бы их портретики
Повесить в ваших горенках,
Их книги прочитать…
Софья. Подумай же, как несчастно мое состояние! Я
не могла и на это
глупое предложение отвечать решительно. Чтоб избавиться от их грубости, чтоб иметь некоторую свободу, принуждена была я скрыть мое чувство.
Стародум. Детям? Оставлять богатство детям? В голове нет. Умны будут — без него обойдутся; а
глупому сыну
не в помощь богатство. Видал я молодцов в золотых кафтанах, да с свинцовой головою. Нет, мой друг! Наличные деньги —
не наличные достоинства. Золотой болван — все болван.
— Что же! — возражали они, — нам глупый-то князь, пожалуй, еще лучше будет! Сейчас мы ему коврижку в руки: жуй, а нас
не замай!
— Что ты! с ума, никак, спятил! пойдет ли этот к нам? во сто раз
глупее были — и те
не пошли! — напустились головотяпы на новотора-вора.
— Я уж на что глуп, — сказал он, — а вы еще
глупее меня! Разве щука сидит на яйцах? или можно разве вольную реку толокном месить? Нет,
не головотяпами следует вам называться, а глуповцами!
Не хочу я володеть вами, а ищите вы себе такого князя, какого нет в свете
глупее, — и тот будет володеть вами!
Бросились они все разом в болото, и больше половины их тут потопло («многие за землю свою поревновали», говорит летописец); наконец, вылезли из трясины и видят: на другом краю болотины, прямо перед ними, сидит сам князь — да глупый-преглупый! Сидит и ест пряники писаные. Обрадовались головотяпы: вот так князь! лучшего и желать нам
не надо!
"
Глупые были пушкари, — поясняет летописец, — того
не могли понять, что, посмеиваясь над стрельцами, сами над собой посмеиваются".
—
Не знаешь ли, любезный рукосуюшко, где бы нам такого князя сыскать, чтобы
не было его в свете
глупее? — взмолились головотяпы.
— То-то! мы терпеть согласны! Мы люди привышные! А только ты, бригадир, об этих наших словах подумай, потому
не ровён час: терпим-терпим, а тоже и промеж нас
глупого человека
не мало найдется! Как бы чего
не сталось!
Напротив того, бывали другие, хотя и
не то чтобы очень
глупые — таких
не бывало, — а такие, которые делали дела средние, то есть секли и взыскивали недоимки, но так как они при этом всегда приговаривали что-нибудь любезное, то имена их
не только были занесены на скрижали, [Скрижа́ли (церковно-славянск.) — каменные доски, на которых, по библейскому преданию, были написаны заповеди Моисея.] но даже послужили предметом самых разнообразных устных легенд.
— А были мы у одного князя
глупого да у другого князя
глупого ж — и те володеть нами
не похотели!
—
Глупые вы,
глупые! — сказал он, —
не головотяпами следует вам по делам вашим называться, а глуповцами!
Не хочу я володеть
глупыми! а ищите такого князя, какого нет в свете
глупее, — и тот будет володеть вами.
Воротились добры молодцы домой, но сначала решили опять попробовать устроиться сами собою. Петуха на канате кормили, чтоб
не убежал, божку съели… Однако толку все
не было. Думали-думали и пошли искать
глупого князя.
— А как
не умели вы жить на своей воле и сами,
глупые, пожелали себе кабалы, то называться вам впредь
не головотяпами, а глуповцами.
Его
не рассердили ни вид крестьянской лошади и стригуна, топтавших его зеленя (он велел согнать их встретившемуся мужику), ни насмешливый и
глупый ответ мужика Ипата, которого он встретил и спросил: «Что, Ипат, скоро сеять?» — «Надо прежде вспахать, Константин Дмитрич», отвечал Ипат.
Если я
не понимаю, я виноват, или я
глупый или дурной мальчик», думал ребенок; и от этого происходило его испытующее, вопросительное, отчасти неприязненное выражение, и робость, и неровность, которые так стесняли Вронского.
Он, как доживший,
не глупый и
не больной человек,
не верил в медицину и в душе злился на всю эту комедию, тем более, что едва ли
не он один вполне понимал причину болезни Кити.
— Что за
глупая фантазия! Что же, она особенно как-нибудь плавает? —
не отвечая, сказала Анна.
Может быть, я хуже,
глупее их, хотя я
не вижу, почему я должен быть хуже их.
— Да, я
не в духе, и знаешь отчего? От, извини меня, твоей
глупой продажи…
— Эти
глупые шиньоны! До настоящей дочери и
не доберешься, а ласкаешь волосы дохлых баб. Ну что, Долинька, — обратился он к старшей дочери, — твой козырь что поделывает?
Сейчас же, еще за ухой, Гагину подали шампанского, и он велел наливать в четыре стакана. Левин
не отказался от предлагаемого вина и спросил другую бутылку. Он проголодался и ел и пил с большим удовольствием и еще с большим удовольствием принимал участие в веселых и простых разговорах собеседников. Гагин, понизив голос, рассказывал новый петербургский анекдот, и анекдот, хотя неприличный и
глупый, был так смешон, что Левин расхохотался так громко, что на него оглянулись соседи.
— Что делать? Эта
глупая старая мода всё еще
не выводится, — сказал Вронский.
«Вы можете затоптать в грязь», слышал он слова Алексея Александровича и видел его пред собой, и видел с горячечным румянцем и блестящими глазами лицо Анны, с нежностью и любовью смотрящее
не на него, а на Алексея Александровича; он видел свою, как ему казалось,
глупую и смешную фигуру, го когда Алексей Александрович отнял ему от лица руки. Он опять вытянул ноги и бросился на диван в прежней позе и закрыл глаза.
Эту
глупую улыбку он
не мог простить себе. Увидав эту улыбку, Долли вздрогнула, как от физической боли, разразилась, со свойственною ей горячностью, потоком жестоких слов и выбежала из комнаты. С тех пор она
не хотела видеть мужа.
«
Не для нужд своих жить, а для Бога. Для какого Бога? И что можно сказать бессмысленнее того, что он сказал? Он сказал, что
не надо жить для своих нужд, то есть что
не надо жить для того, что мы понимаем, к чему нас влечет, чего нам хочется, а надо жить для чего-то непонятного, для Бога, которого никто ни понять, ни определить
не может. И что же? Я
не понял этих бессмысленных слов Федора? А поняв, усумнился в их справедливости? нашел их
глупыми, неясными, неточными?».
«Ну что, — думали чиновники, — если он узнает только просто, что в городе их вот-де какие
глупые слухи, да за это одно может вскипятить
не на жизнь, а на самую смерть».
Разве мы
не знаем сами, что есть много презренного и
глупого в жизни?
Чем кто ближе с ним сходился, тому он скорее всех насаливал: распускал небылицу,
глупее которой трудно выдумать, расстроивал свадьбу, торговую сделку и вовсе
не почитал себя вашим неприятелем; напротив, если случай приводил его опять встретиться с вами, он обходился вновь по-дружески и даже говорил: «Ведь ты такой подлец, никогда ко мне
не заедешь».
— Мне совестно наложить на вас такую неприятную комиссию, потому что одно изъяснение с таким человеком для меня уже неприятная комиссия. Надобно вам сказать, что он из простых, мелкопоместных дворян нашей губернии, выслужился в Петербурге, вышел кое-как в люди, женившись там на чьей-то побочной дочери, и заважничал. Задает здесь тоны. Да у нас в губернии, слава богу, народ живет
не глупый: мода нам
не указ, а Петербург —
не церковь.
В продолжение этого времени он имел удовольствие испытать приятные минуты, известные всякому путешественнику, когда в чемодане все уложено и в комнате валяются только веревочки, бумажки да разный сор, когда человек
не принадлежит ни к дороге, ни к сиденью на месте, видит из окна проходящих плетущихся людей, толкующих об своих гривнах и с каким-то
глупым любопытством поднимающих глаза, чтобы, взглянув на него, опять продолжать свою дорогу, что еще более растравляет нерасположение духа бедного неедущего путешественника.
— Улинька! Павел Иванович сейчас сказал преинтересную новость. Сосед наш Тентетников совсем
не такой
глупый человек, как мы полагали. Он занимается довольно важным делом: историей генералов двенадцатого года.
— Выжил
глупый старик из ума, и больше ничего, — сказал генерал. — Только я
не вижу, чем тут я могу пособить.
Конечно, взглянувши оком благоразумного человека, он видел, что все это вздор, что
глупое слово ничего
не значит, особливо теперь, когда главное дело уже обделано как следует.
Губернаторша, сказав два-три слова, наконец отошла с дочерью в другой конец залы к другим гостям, а Чичиков все еще стоял неподвижно на одном и том же месте, как человек, который весело вышел на улицу, с тем чтобы прогуляться, с глазами, расположенными глядеть на все, и вдруг неподвижно остановился, вспомнив, что он позабыл что-то и уж тогда
глупее ничего
не может быть такого человека: вмиг беззаботное выражение слетает с лица его; он силится припомнить, что позабыл он, —
не платок ли? но платок в кармане;
не деньги ли? но деньги тоже в кармане, все, кажется, при нем, а между тем какой-то неведомый дух шепчет ему в уши, что он позабыл что-то.
Еще
не успеешь открыть рта, как они уже готовы спорить и, кажется, никогда
не согласятся на то, что явно противуположно их образу мыслей, что никогда
не назовут
глупого умным и что в особенности
не согласятся плясать по чужой дудке; а кончится всегда тем, что в характере их окажется мягкость, что они согласятся именно на то, что отвергали,
глупое назовут умным и пойдут потом поплясывать как нельзя лучше под чужую дудку, — словом, начнут гладью, а кончат гадью.