Неточные совпадения
Она сказала с ним несколько слов, даже спокойно улыбнулась на его
шутку о выборах, которые он назвал «наш парламент». (Надо было улыбнуться, чтобы показать, что она
поняла шутку.) Но тотчас же она отвернулась к княгине Марье Борисовне и ни разу
не взглянула на него, пока он
не встал прощаясь; тут она посмотрела на него, но, очевидно, только потому, что неучтиво
не смотреть на человека, когда он кланяется.
Эффект, производимый речами княгини Мягкой, всегда был одинаков, и секрет производимого ею эффекта состоял в том, что она говорила хотя и
не совсем кстати, как теперь, но простые вещи, имеющие смысл. В обществе, где она жила, такие слова производили действие самой остроумной
шутки. Княгиня Мягкая
не могла
понять, отчего это так действовало, но знала, что это так действовало, и пользовалась этим.
— Да, но без
шуток, — продолжал Облонский. — Ты
пойми, что женщина, милое, кроткое, любящее существо, бедная, одинокая и всем пожертвовала. Теперь, когда уже дело сделано, — ты
пойми, — неужели бросить ее? Положим: расстаться, чтобы
не разрушить семейную жизнь; но неужели
не пожалеть ее,
не устроить,
не смягчить?
Левин
понял, что это была
шутка, но
не мог улыбнуться.
Кроме того, он был уверен, что Яшвин уже наверное
не находит удовольствия в сплетне и скандале, а
понимает это чувство как должно, то есть знает и верит, что любовь эта —
не шутка,
не забава, а что-то серьезнее и важнее.
— Вот тебе! вот тебе!.. Бросим его, коли он
шуток не понимает… Пойдемте вниз, — сказал Сережа, неестественно засмеявшись.
Чебаков. Как вы, Бальзаминов,
шуток не понимаете!
— Нет, ты строг к себе. Другой счел бы себя вправе, после всех этих глупых
шуток над тобой… Ты их знаешь, эти записки… Пусть с доброй целью — отрезвить тебя, пошутить — в ответ на твои
шутки. — Все же — злость, смех! А ты и
не шутил… Стало быть, мы, без нужды, были только злы и ничего
не поняли… Глупо! глупо! Тебе было больнее, нежели мне вчера…
Нехлюдов
не понял, но Марья Павловна объяснила ему, что это знаменитая математическая проблема определения отношения трех тел: солнца, луны и земля, и что Крыльцов шутя придумал это сравнение с отношением Нехлюдова, Катюши и Симонсона. Крыльцов кивнул головой в знак того, что Марья Павловна верно объяснила его
шутку.
— Простите меня… — начал Миусов, обращаясь к старцу, — что я, может быть, тоже кажусь вам участником в этой недостойной
шутке. Ошибка моя в том, что я поверил, что даже и такой, как Федор Павлович, при посещении столь почтенного лица захочет
понять свои обязанности… Я
не сообразил, что придется просить извинения именно за то, что с ним входишь…
— Помилосердуйте, ведь это
не шутка! Вы, может быть, хмельны. Вы можете же, наконец, говорить,
понимать… иначе… иначе я ничего
не понимаю!
Мы, конечно,
понимали, что это
шутка, но
не могли
не чувствовать, что теперь вся наша семья непонятным образом зависит от этого человека с металлическими пуговицами и лицом, похожим на кляксу.
Удар ябеднику был нанесен на глазах у всего Гарного Луга… Все
понимали, что дело завязалось
не на
шутку: Банькевич отправился на «отпуст» к чудотворной иконе, что делал всегда в особенно серьезных случаях.
Люди разгружали лодку, сушили одежду и грелись у огня. Лица их были серьезны. Каждый
понимал, что мы только что избегли смертельной опасности и потому было
не до
шуток.
Не понимаю, почему людям в таком же, как я, положении
не приходит такая же мысль в голову, хоть бы только для
шутки?
Словом, вы
понимаете, в чем заключается все это дело, и
не будете расточать лишних
шуток.
Неприличных
шуток и намеков я, разумеется,
не понял и в бесстыдном обращении прислуги видел только грубость и дерзость, замеченную мною у мальчиков в народном училище.
Во всем этом, разумеется, она многого
не понимала, но, тем
не менее, все это заметно возвысило понятия ее: выйти, например, замуж за какого-нибудь господина «анхвицера», как сама она выражалась для
шутки, она уже
не хотела, а всегда мечтала иметь мужем умного и образованного человека, а тут в лице Вихрова встретила еще и литератора.
Он тотчас же показал вид, что
не заметил этих слов,
не понял их настоящего смысла, и, разумеется, отделался
шуткой.
Всякое убийство я
пойму, а истязание —
шутки ради —
не понимаю!
— Говор у вас как будто
не русский! — объяснила мать, улыбаясь,
поняв его
шутку.
— Я служил и буду служить знанию, — нахмурился я:
шуток я
не люблю и
не понимаю, а у R-13 есть дурная привычка шутить.
Не даю ему ни продохнуть, ни проглянуть, все ему своим картузом по морде тесто размазываю, слеплю, зубным скрежетом в трепет привожу, пугаю, а по бокам с обеих сторон нагайкой деру, чтобы
понимал, что это
не шутка…
Молодому инженеру сделалось
не на
шутку грустно: тут только он
понял, что любил эту женщину.
— Именно, — подхватила Настенька, — и в нем всегда была эта наклонность. Форма ему иногда закрывала глаза на такое безобразие, которое должно было с первого же разу возмутить душу. Вспомни, например, хоть свои отношения с князем, — прибавила она Калиновичу, который очень хорошо
понимал, что его начинают унижать в споре, а потому рассердился
не на
шутку.
— Все еще
не понимаешь! А затем, мой милый, что он сначала будет с ума сходить от ревности и досады, потом охладеет. Это у него скоро следует одно за другим. Он самолюбив до глупости. Квартира тогда
не понадобится, капитал останется цел, заводские дела пойдут своим чередом… ну,
понимаешь? Уж это в пятый раз я с ним играю
шутку: прежде, бывало, когда был холостой и помоложе, сам, а
не то кого-нибудь из приятелей подошлю.
— Вот видно, что ты иностранка (ничего
не могло быть обиднее для Катеньки названия иностранки, с этой-то целью и употребила его Любочка), — перед этаким таинством, — продолжала она с важностью в голосе, — и ты меня нарочно расстраиваешь… ты бы должна
понимать… это совсем
не шутка…
— Как вы смеете говорить, смеяться над нами? — заговорил я вдруг, подходя к нему очень близко и махая руками, — как вы смеете смеяться над чувствами, которых
не понимаете? Я вам этого
не позволю. Молчать! — закричал я и сам замолчал,
не зная, что говорить дальше, и задыхаясь от волнения. Дубков сначала удивился; потом хотел улыбнуться и принять это в
шутку, но, наконец, к моему великому удивлению, испугался и опустил глаза.
Зина вскрывает конверт и долго старается
понять хоть что-нибудь в этом письме.
Шутка? Мистификация? Или, может быть, кто-нибудь перепутал письма и конверты? — Папочка! Я ничего
не понимаю, — говорит она и протягивает письмо отцу.
— Нет,
не желаю! — отказался резко Егор Егорыч, которого начинал
не на
шутку бесить покровительственный тон Батенева, прежде обыкновенно всегда льстившего всем или смешившего публику. — И о чем мне просить князя? — продолжал он. — Общее наше дело так теперь принижено, что говорить о том грустно, тем паче, что
понять нельзя, какая причина тому?
Опричники,
поняв царскую
шутку, громко захохотали, а Михеич, в изумлении, посмотрел на царя,
не смеется ли и он, но на лице Иоанна
не было улыбки.
— Да разве это — всерьез? Это мы
шутки ради помазали тебя! А она — да что же ее
не бить, коли она — гулящая? Жен бьют, а таких и подавно
не жаль! Только это все — баловство одно! Я ведь
понимаю — кулак
не наука!
Но она столь умна, что нимало этим
не обиделась: она
поняла, что сие
шуткой сказано, и, обняв меня, только тихо, но прегорько заплакала.
— Вот — умер человек, все знали, что он — злой, жадный, а никто
не знал, как он мучился, никто. «Меня добру-то забыли поучить, да и
не нужно было это, меня в жулики готовили», — вот как он говорил, и это —
не шутка его, нет! Я знаю! Про него будут говорить злое, только злое, и зло от этого увеличится —
понимаете? Всем приятно помнить злое, а он ведь был
не весь такой,
не весь! Надо рассказывать о человеке всё — всю правду до конца, и лучше как можно больше говорить о хорошем — как можно больше!
Понимаете?
В груди у меня словно оборвалось что-то.
Не смея, с одной стороны, предполагать, чтобы господин вице-губернатор отважился, без достаточного основания, обзывать дураком того, кого он еще накануне честил вашим превосходительством, а с другой стороны, зная, что он любил иногда пошутить (терпеть
не могу этих
шуток, в которых нельзя
понять,
шутка ли это или испытание!), я принял его слова со свойственною мне осмотрительностью.
Я
не знаю, жалко ли ей стало молодого безответного человека, терпевшего за любовь к ней насмешки,
поняла ли она, что это
не минутное увлечение,
не шутка для него, а вопрос целой жизни —
не знаю, но суровая красавица
не только благосклонно кланялась и смотрела на Алексея Степаныча, но даже заговаривала с ним; робкие, несвязные ответы, прерывающийся от внутреннего волнения голос
не казались ей ни смешными, ни противными.
— Вы что же,
не понимаете карнавальных
шуток? — спросил пьяный толстяк. — Ведь это
шутка!
В чемодане шесть колод карт и портреты вождей. Спасибо дорогим вождям, ежели бы
не они, я бы прямо с голоду издох.
Шутка сказать, в почтовом поезде от Баку до Москвы.
Понимаешь, захватил в культотделе в Баку на память пятьдесят экземпляров вождей. Продавал их по двугривенному.
— Я
не понимаю! — заявила старшая дама. — Это —
шутка?
Она была слишком веселой и сердечной женщиной для того, чтоб спокойно жить с мужем; муж ее долго
не понимал этого — кричал, божился, размахивал руками, показывал людям нож и однажды пустил его в дело, проколов кому-то бок, но полиция
не любит таких
шуток, и Стефано, посидев немного в тюрьме, уехал в Аргентину; перемена воздуха очень помогает сердитым людям.
Ее
не на
шутку начинали сердить эти злые отзывы Миклакова о князе. Положим, она сама очень хорошо знала и
понимала, что князь дурно и, может быть, даже нечестно поступает против нее, но никак
не желала, чтобы об этом говорили посторонние.
Как
не понял, когда даже шухардинские половые — и те догадались, что русские досужие люди над тобой
шутки шутят, — дурак!
На задней палубе толклось несколько башкир. Они держались особняком,
не понимая остроумной русской речи. Это были те самые, которые три дня тому назад лакомились «веселой скотинкой». Кравченко попробовал было заговорить с одним, но скоро отстал: башкиры были настолько жалки, что никакая
шутка не шла с языка, глядя на их бронзовые лица.
Товарищи продолжали мне завидовать, а Елагин, уже пятнадцатилетний болван и повеса, которого сестры прогоняли из нашего общества, хмурился на меня
не на
шутку и отпускал какие-то язвительные намеки, которых я решительно
не понимал.
Хозяин и кучер были похожи. И тот и другой ничего
не боялись и никого
не любили кроме себя, и за это все любили их. Феофан ходил в красной рубахе и плисовых штанах и поддевке. Я любил, когда он, бывало, в праздник, напомаженный, в поддевке, зайдет в конюшню и крикнет: «Ну, животина, забыла!» и толконет рукояткой вилок меня по ляжке, но никогда
не больно, а только для
шутки. Я тотчас же
понимал шутку и, прикладывая ухо, щелкал зубами.
Я взял карточку и,
не посмотрев, сунул в карман. Я
понимал, что это
шутка, игра, у меня явилось желание поддержать честь старого, доброго кондотьера, каким я считал себя в тайниках души.
Олешунин. Да, тайны, тайны. Помилуйте, разве я
не понимаю… Только ведь обидно… Я в секрете, в самом глубоком секрете буду таить… Но за что же такие
шутки, когда… вот меня любят… Ведь вы меня любите?
Олешунин. Помилуйте! Чему же удивляться? (Очень свободно садится на диван.) Я себе цену знаю, Зоя Васильевна. Ведь где же этим господам Пьерам и Жоржам
понять меня! Оттого они и позволяют себе разные глупые
шутки. Но я на них
не претендую; они слишком мелки. Вот теперь посмотрели бы они на меня!
— Вот, подите вы, ха-ха-ха! Кажется,
не первый десяток живем мы с этою барышней, а никогда она
не может
понять, когда я
шутку шучу и когда говорю в суриозе! Да и вы, почтеннейший, кажется, недоумеваете… Ха-ха-ха! Значит, вы еще старика Ратча
не знаете!
Эльчанинов ничего
не мог
понять. Он догадался, впрочем, что Анна Павловна уехала к графу Сапеге, о котором он слышал от многих. Но зачем уехала, и как одна, и в тот именно день, когда назначено было свидание? Ему сделалось
не на
шутку грустно и досадно.