Неточные совпадения
Он видел, что старик повар улыбался, любуясь ею и слушая ее неумелые, невозможные приказания; видел, что Агафья Михайловна задумчиво и ласково покачивала головой на новые распоряжения молодой барыни в кладовой, видел, что Кити была необыкновенно мила, когда она, смеясь и плача, приходила к нему объявить, что девушка
Маша привыкла считать ее барышней и оттого ее
никто не слушает.
Нет, братцы, так любить, как русская душа, — любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал Бог, что ни есть в тебе, а… — сказал Тарас, и
махнул рукой, и потряс седою головою, и усом моргнул, и сказал: — Нет, так любить
никто не может!
Хорошо. А отчего, когда Обломов сделался болен, она
никого не впускала к нему в комнату, устлала ее войлоками и коврами, завесила окна и приходила в ярость — она, такая добрая и кроткая, если Ваня или
Маша чуть вскрикнут или громко засмеются?
— Он солгал. Я — не мастер давать насмешливые прозвища. Но если кто проповедует честь, то будь и сам честен — вот моя логика, и если неправильна, то все равно. Я хочу, чтоб было так, и будет так. И
никто,
никто не смей приходить судить меня ко мне в дом и считать меня за младенца! Довольно, — вскричал он,
махнув на меня рукой, чтоб я не продолжал. — А, наконец!
То же самое, впрочем, бывало, когда он говорил по-немецки, и при этом всегда
махал рукой пред лицом своим, как бы ища ухватить потерянное словечко, и уж
никто не мог бы принудить его продолжать начатую речь, прежде чем он не отыщет пропавшего слова.
Мы все надеялись, что Дерсу убьет что-нибудь, но напрасно. Выстрелов не было слышно. После полудня долина расширилась. Здесь мы нашли маленькую, едва заметную тропинку. Она шла влево на север, пересекая кочковатое болото. Голод давал себя чувствовать. Все шли молча,
никто не хотел разговаривать. Вдруг я увидел Дерсу: он тихонько переходил с места на место, нагибался и что-то подбирал с земли. Я окликнул его. Он
махнул мне рукой.
Кроме
Маши и равнявшихся ей или превосходивших ее простотою души и платья, все немного побаивались Рахметова: и Лопухов, и Кирсанов, и все, не боявшиеся
никого и ничего, чувствовали перед ним, по временам, некоторую трусоватость. С Верою Павловною он был очень далек: она находила его очень скучным, он никогда не присоединялся к ее обществу. Но он был любимцем
Маши, хотя меньше всех других гостей был приветлив и разговорчив с нею.
«Темного» карцера не было,
никто нас туда не отводил, и мы проводили время просто где-нибудь в пустом классе. Это было очень удобно, особенно для невыучивших урока, но пользовались этим редко: так жутко было ощущение этой минуты… Того же результата, впрочем, можно было добиться иначе: стоило раскрыть ножик и начать чистить ногти. Самаревич принимался, как тощий ветряк на порывистом ветре,
махать руками, называл ученика негодяем и высылал из класса.
Больше всего доставлял хлопот дорогой тестюшка, с которым
никто не мог управиться, кроме Галактиона. Старших дочерей он совсем не признавал, да и любимицу Харитину тоже. Раз ночью с ним сделалось совсем дурно. Стерегший гостя Вахрушка только
махал руками.
Он и во гневе не терял разума, говорит дедушке: «Брось кистень, не
махай на меня, я человек смирный, а что я взял, то бог мне дал и отнять
никому нельзя, и больше мне ничего у тебя не надо».
Петр Елисеич неожиданно смутился,
помахал платком и торопливо ушел в свой кабинет, а Нюрочка так и осталась с раскрытым ртом от изумления. Вообще, что-то случилось, а что — Нюрочка не понимала, и
никто ей не мог ничего объяснить. Ей показалось только, что отец точно испугался, когда она пожаловалась на Домнушку.
— Да и не пойду ни за кого, не люблю
никого, хоть убей меня до смерти за него, — проговорила
Маша, вдруг разливаясь слезами.
Заводы остались неосмотренными, да об этом теперь
никто и не заботился, даже сам генерал, который, кажется,
махнул на все рукой.
— Нет, Раиса Павловна… Я слышал, как она сказала генералу, что желает быть здесь полной хозяйкой и
никому не позволит угощать Евгения Константиныча обедом. Генерал ее начал было усовещивать, что настоящая хозяйка здесь вы, а она так посмотрела на генерала, что тот только
махнул рукой.
Кто из нас мимо пройдет — я или Саша, или из слуг, кого он знал подобрее к нему, — то он сейчас
машет, манит к себе, делает разные знаки, и разве только когда кивнешь ему головою и позовешь его — условный знак, что в доме нет
никого постороннего и что ему можно войти, когда ему угодно, — только тогда старик тихонько отворял дверь, радостно улыбался, потирал руки от удовольствия и на цыпочках прямо отправлялся в комнату Покровского.
Рассказчик умолк и поник головою. Его
никто не тревожил; казалось, все были проникнуты уважением к святой скорби его последних воспоминаний; но прошла минута, и Иван Северьяныч сам вздохнул, как рукой
махнул; снял с головы свой монастырский колпачок и, перекрестясь, молвил...
«Ах ты, — думаю, — милушка; ах ты, милушка!» Кажется, спроси бы у меня за нее татарин не то что мою душу, а отца и мать родную, и тех бы не пожалел, — но где было о том думать, чтобы этакого летуна достать, когда за нее между господами и ремонтерами невесть какая цена слагалась, но и это еще было все ничего, как вдруг тут еще торг не был кончен, и
никому она не досталась, как видим, из-за Суры от Селиксы гонит на вороном коне борзый всадник, а сам широкою шляпой
машет и подлетел, соскочил, коня бросил и прямо к той к белой кобылице и стал опять у нее в головах, как и первый статуй, и говорит...
Парень воротился, выпил, не переводя дух, как небольшой стакан, целую ендову. В толпе опять засмеялись. Он тоже засмеялся,
махнул рукой и скрылся. После мужиков следовала очередь баб.
Никто не выходил.
Александр сидел как будто в забытьи и все смотрел себе на колени. Наконец поднял голову, осмотрелся —
никого нет. Он перевел дух, посмотрел на часы — четыре. Он поспешно взял шляпу,
махнул рукой в ту сторону, куда ушел дядя, и тихонько, на цыпочках, оглядываясь во все стороны, добрался до передней, там взял шинель в руки, опрометью бросился бежать с лестницы и уехал к Тафаевой.
Об этих своих странных мучениях он
никому не признавался. Только раз — Венсану. И тот сказал,
махнув рукой...
Меж тем Передонов выбрался в полутемную прихожую, отыскал кое-как пальто и стал его надевать. От страха и волнения он не попадал в рукава.
Никто не пришел ему помочь. Вдруг откуда-то из боковой двери выбежала Юлия, шелестя развевающимися лентами, и горячо зашептала что-то,
махая руками и прыгая на цыпочках. Передонов не сразу ее понял.
— Опять за свое! Ты что ни говори ему, он все свое поет! — воскликнул Глеб,
махнув рукою. — Я ж те говорю —
никто другой, слышь, я говорю: не твоя, выходит, об этом забота; знаю я, каков ты есть такой, мое это дело! Коли зову, стало, толк в этом вижу!..
И
никто не смотрел на сапожника, когда он, смеясь и шутя, учил
Машу варить обед, убирать комнату, а потом садился работать и шил до поздней ночи, согнувшись в три погибели над худым, грязным сапогом.
— Бить тебя уж
никто теперь не будет, — вдруг сказала
Маша Пашке, глядя на него с завистью.
Вот и третий! Да их тут полон лес! Это уж, надо быть, самый настоящий! И хмель у меня соскочил. Кричать аль нет! Да чего кричать! Кроме лешего,
никто не откликнется. (
Машет рукой на Аристарха). Наше место свято! (Шепчет). Не действует! Ну, теперь капут.
Она нуждалась в нравственной поддержке — это было очевидно.
Маша уехала, доктор Благово был в Петербурге, и в городе не оставалось
никого, кроме меня, кто бы мог сказать ей, что она права. Она пристально вглядывалась мне в лицо, стараясь прочесть мои тайные мысли, и если я при ней задумывался и молчал, то она это принимала на свой счет и становилась печальна. Приходилось все время быть настороже, и когда она спрашивала меня, права ли она, то я спешил ответить ей, что она права и что я глубоко ее уважаю.
Никто из нас, детей, разумеется, и воображения не имел, что такое наша Ольга Федотовна могла быть этому суровому старику в тяжелой золотой шапке, которою он все как будто
помахивал. Мы только всё дергали Ольгу Федотовну потихоньку за платье и беспрестанно докучали ей расспросами, что значит то и что значит это? На все эти вопросы она отвечала нам одно...
Маша. Мне хочется каяться, милые сестры. Томится душа моя. Покаюсь вам и уж больше
никому, никогда… Скажу сию минуту. (Тихо.) Это моя тайна, но вы все должны знать… Не могу молчать…
— Не спрашивайте! —
махнул рукой дьякон. — Нечистый попутал: иди да иди… Вот и пошел, и чуть в кукурузе не помер от страха. Но теперь, слава богу, слава богу… Я весьма вами доволен, — бормотал дьякон. — И наш дедка-тарантул будет доволен… Смеху-то, смеху! А только я прошу вас убедительно,
никому не говорите, что я был тут, а то мне, пожалуй, влетит в загривок от начальства. Скажут: дьякон секундантом был.
Он повернулся и быстро пустился назад по той же дороге; взойдя на двор, он, не будучи
никем замечен, отвязал лучшую лошадь, вскочил на нее и пустился снова через огород, проскакал гумно,
махнул рукою удивленной хозяйке, которая еще стояла у дверей овина, и, перескочив через ветхий, обвалившийся забор, скрылся в поле как молния; несколько минут можно было различить мерный топот скачущего коня… он постепенно становился тише и тише, и наконец совершенно слился с шепотом листьев дубравы.
Одевали ее к венцу, песни пели, косу девичью расчесывая под честной венец; благословляли образами сначала мать с Костиком, потом барин с барыней; она
никому ни словечка не промолвила, даже плачущую
Машу молча поцеловала и поставила ее на пол.
Маша(окликает). Константин Гаврилыч! Константин Гаврилыч! (Осматриваясь.) Нет
никого. Старик каждую минуту все спрашивает, где Костя, где Костя… Жить без него не может…
Маша. Я страдаю.
Никто,
никто не знает моих страданий! (Кладет ему голову на грудь, тихо.) Я люблю Константина.
Уж такие батенька были, что это страх! как на них найдет. За безделицу подчас так разлютуются, что только держись.
Никому спуска нет. А в другой раз — так и ничего. Это было по комплекции их: хоть и за дело, так тише мокрой курицы: сидят себе, да только глазами хлопают. Тогда-то маменька могли им всю правду высказывать, а они в ответ только рукою
машут.
Ненила Макарьевна изъявила свое сожаление, как водится; вслед за ней изъявил что-то г. Перекатов. «Я
никому не хочу мешать, — хотел сказать Кистер
Маше, проходя мимо, но вместо того наклонился, шепнул: — Будьте счастливы… прощайте… берегитесь…» — и скрылся.
Маша (одна; смотрит в окно и кланяется). Павлин Иваныч, здравствуйте! Что? Говорите громче, здесь
никого нет.
Александра Ивановна. Да вот ты растолкуй ей это. Она никогда не поймет, да и я не пойму, и
никто в мире не поймет, чтобы надо было заботиться о чужих людях, а своих детей бросить. Вот это ты
Маше растолкуй.
Говоривший плавно
помахивал рукой в такт своим словам; его глаза горели под очками, и хотя Тихон Павлович плохо понимал то, что говорил этот господин, однако он узнал из его речи, что покойник был беден, хотя двадцать лет он неустанно трудился на пользу людей, что у него не было семьи, что при жизни
никто им не интересовался и
никто его не ценил и что он умер в больнице, одинокий, каким был всю свою жизнь.
— Фью-ю-ю! — свистнул Гаврилов и
махнул рукой. — Теперь катит-заливается — до Иркутского
никто уж не остановит. А там…
Переглядев бумажки, игумен заговорил было с паломником, назвал его и любезненьким и касатиком; но «касатик», не поднимая головы,
махнул рукой, и среброкудрый Михаил побрел из кельи на цыпочках, а в сенях строго-настрого наказал отцу Спиридонию самому не входить и
никого не пускать в гостиную келью, не помешать бы Якиму Прохорычу.
Она топала ногами,
махала руками и кричала так, точно ее режут. Потом, видя, что
никто не слушает её стонов и не думает везти ее домой, Тася с быстротой молнии бросилась к двери и, широко распахнув ее, готовилась убежать отсюда без оглядки, как вдруг громкий крик испуга вырвался из её груди. Три большие лохматые зверя с грозным рычанием бросились к девочке. Это были три огромные собаки, которыми господин Злыбин, так звали хозяина-фокусника, потешал публику.
— Та-та-та! — перебил Теркин и
махнул рукой. Без жалких слов, Павла Захаровна, без жалких слов… Я вам нужен. И кроме меня в эту минуту
никто у Ивана Захарыча лесной его дачи за хорошую цену не купит. Только наша компания может это себе позволить. И усадьбу с парком компания не купит без моего особого ходатайства. Следственно, извольте выбирать: или сделайте порядочное дело и не обижайте ни в чем не повинной девушки, не развращайте ее, да еще так предательски…
Митя надел, как ризу, пестрое одеяло и повел нас вокруг аналоя, Миша и Володя шли сзади, держа над нами венцы из березовых веток. Остальные пели „Исайе, ликуй!“ Дальше
никто слов не знал, и все время пели только эти два слова. Потом Митя велел нам поцеловаться. Я растерялся и испуганно взглянул на
Машу. Она, спокойно улыбаясь, обняла меня за шею и поцеловала в губы.
Все творят крестное знамение и, как будто оживленные благодатию, несутся за вождем, которому
никто не имеет силы противиться. Вера сильна в душах простых. Неприятель сдержан, и вскоре бой восстановлен. Вадбольский творит чудеса и, как богатыри наших сказок, «где
махнет рукой, там вырубает улицу, где повернется с лошадью, там площадь». Конница неприятельская опозорена им; но то, что он выигрывает над нею, похищает у него славная пехота шведская. И ему не устоять, если не приспеет помощь!..
— Ни про что не прознает он, — успокоил ее Яков Потапович. — Провожу я тебя до дому.
Маша тебя там дожидается, проводит тебя в опочивальню, заснешь ты и все шитым да крытым останется… За себя, за
Машу и за остальных я ручаюсь: звуком
никто не обмолвится.
— Полно,
Маша. Брось ты эти слова,
никто никого не имеет права презирать! Ты могла бы сама выгнать меня за то, что я позволил себе насильно ворваться в твою интимную жизнь…
Грудь ее готова была разорваться, но она превозмогла себя,
махнула ему платком, и пошли они оба в разные стороны с тем, чтобы, может быть, никогда не свидеться.
Никто из них не заметил, что за ними наблюдал зоркий глаз соглядатая.
Несмотря на то что баронесса
махала из окна платком, давая знать, чтобы прекратили неровный бой, и приказала выставить над домом флаг в знак покорности, Густав не хотел
никого слушаться, не сдавался в плен с ничтожным отрядом своим и, казалось, искал смерти.
Вскочила княжна на резвые ноги, туда-сюда глянула. Кот под лавкой урчит — ходит, о подол трется, над головой князь Удал в расстройстве чувств шагает, а боле
никого и не слыхать. Выскочила она на крыльцо, — Терек под горой поигрывает, собачка на цепу хвостом
машет, княжне голос подает: «Не сплю, мол, не тревожься»… Кто ж в фортку, однако, пел?
Привязала свита коней к орешнику, король широкой походкой вперед идет, камыш раздвигает, ручья ищет. Ан был, да весь высох… Всмотрелся король в чащобу, видит — незнакомая малая хатка под дубом стоит, дым не дымит, пес не скулит, будто и нет
никого.
Махнул он перчаткой, свита да стража за им пошла. Видят — дверь в сенях пасть раззявила, хочь свисти, хочь стучи,
никто, девкин сын, не откликается.