Неточные совпадения
Илье Ильичу не нужно было пугаться так своего
начальника, доброго и приятного в обхождении человека: он никогда никому дурного не сделал, подчиненные были как нельзя более довольны и не желали лучшего. Никто никогда не слыхал от него неприятного слова, ни крика, ни шуму; он никогда ничего не требует, а все
просит. Дело сделать —
просит, в гости к себе —
просит и под арест сесть —
просит. Он никогда никому не сказал ты; всем вы: и одному чиновнику и всем вместе.
Подойдя в воротам, он
попросил дежурного доложить смотрителю о том, что желал бы видеть Маслову. Дежурный знал Нехлюдова и, как знакомому человеку, сообщил ему их важную острожную новость: капитан уволился, и на место его поступил другой, строгий
начальник.
Унтер-офицер этот пропустил Нехлюдова и
просил его только поскорее переговорить и отойти, чтобы не видал
начальник.
А высший
начальник, тоже смотря по тому, нужно ли ему отличиться или в каких он отношениях с министром, — или ссылает на край света, или держит в одиночном заключении, или приговаривает к ссылке, к каторге, к смерти, или выпускает, когда его
попросит об этом какая-нибудь дама.
Нехлюдов отошел и пошел искать
начальника, чтоб
просить его о рожающей женщине и о Тарасе, но долго не мог найти его и добиться ответа от конвойных. Они были в большой суете: одни вели куда-то какого-то арестанта, другие бегали закупать себе провизию и размещали свои вещи по вагонам, третьи прислуживали даме, ехавшей с конвойным офицером, и неохотно отвечали на вопросы Нехлюдова.
Наконец стало светать. Вспыхнувшую было на востоке зарю тотчас опять заволокло тучами. Теперь уже все было видно: тропу, кусты, камни, берег залива, чью-то опрокинутую вверх дном лодку. Под нею спал китаец. Я разбудил его и
попросил подвезти нас к миноносцу. На судах еще кое-где горели огни. У трапа меня встретил вахтенный
начальник. Я извинился за беспокойство, затем пошел к себе в каюту, разделся и лег в постель.
Плохой, лядащий мальчонок был; до трех лет за грудного выдавала и раз нарвалась:
попросила на улице у проходившего
начальника сыскной полиции Эффенбаха помочь грудному ребенку.
Поселенцы селения Сиска подали окружному
начальнику такое прошение: «
Просим покорнейше ваше высокоблагородие отпустить нам рогатого скота для млекопитания в вышеупомянутую местность и женского пола для устройства внутреннего хозяйства».
— Относительно служащих я согласен с вами, а поэтому
попрошу вас оставить меня: я говорю с вами как ваш
начальник.
На другой день, часу в восьмом вечера, Афимья подала Райнеру карточку, на которой было написано: «Коллежский советник Иван Бенедиктович Петровский». Райнер
попросил г. Петровского. Это был человек лет тридцати пяти, блондин, с чисто выбритым благонамеренным лицом и со всеми приемами благонамереннейшего департаментского
начальника отделения. Мундирный фрак, в котором Петровский предстал Райнеру, и анненский крест в петлице усиливали это сходство еще более.
— До
начальника губернии, — начал он каким-то размышляющим и несколько лукавым тоном, — дело это, надо полагать, дошло таким манером: семинарист к нам из самых этих мест, где убийство это произошло, определился в суд; вот он приходит к нам и рассказывает: «Я, говорит, гулял у себя в селе, в поле… ну, знаете, как обыкновенно молодые семинаристы гуляют… и подошел, говорит, я к пастуху
попросить огня в трубку, а в это время к тому подходит другой пастух — из деревни уж Вытегры; сельский-то пастух и спрашивает: «Что ты, говорит, сегодня больно поздно вышел со стадом?» — «Да нельзя, говорит, было: у нас сегодня ночью у хозяина сын жену убил».
начальник губернии опять при этом прослезился, но что привело его в неописанный восторг, это — когда Пиколова явилась в костюме сумасшедшей Офелии. Она, злодейка, прежде и не показалась ему в этом наряде, как он ни
просил ее о том…
Начальник губернии как бы заржал даже от волнения: такое впечатление произвела она на него своею поэтическою наружностью и по преимуществу еще тем, что платье ее обгибалось около всех почти форм ее тела…
Из одного этого приема, что
начальник губернии
просил Вихрова съездить к судье, а не послал к тому прямо жандарма с ролью, видно было, что он третировал судью несколько иным образом, и тот действительно был весьма самостоятельный и в высшей степени обидчивый человек. У диких зверей есть, говорят, инстинктивный страх к тому роду животного, которое со временем пришибет их. Губернатор, не давая себе отчета, почему-то побаивался судьи.
— Не погубите! — начал он мелодраматическим голосом. — Я отец семейства, у меня жена теперь умирает, я сам почти помешанный какой-то, ничего не могу сообразить. Уезжайте теперь, не доканчивайте вашего дела, а потом я соображу и
попрошу о чем-нибудь для себя
начальника губернии.
Ты пишешь, что стараешься любить своих
начальников и делать им угодное. Судя по воспитанию, тобою полученному, я иного и не ожидала от тебя. Но знаешь ли, друг мой, почему
начальники так дороги твоему сердцу, и почему мы все,tous tant que nous sommes, [все, сколько нас ни на есть (франц.)] обязаны любить данное нам от бога начальство?
Прошу тебя, выслушай меня.
— Его превосходительство, господин
начальник училища,
просит зайти к нему на квартиру ровно в час. Он имеет нечто сказать господам офицерам, но, повторяю со слов генерала, что это не приказание, а предложение. Счастливого пути-с. Благодарю покорно.
Предав с столь великим почетом тело своего патрона земле, молодой управляющий снова явился к
начальнику губернии и доложил тому, что единственная дочь Петра Григорьича, Катерина Петровна Ченцова, будучи удручена горем и поэтому не могшая сама приехать на похороны, поручила ему почтительнейше
просить его превосходительство, чтобы все деньги и бумаги ее покойного родителя он приказал распечатать и дозволил бы полиции, совместно с ним, управляющим, отправить их по почте к госпоже его.
На этом месте разговор по необходимости должен был прерваться, потому что мои путники въехали в город и были прямо подвезены к почтовой станции, где Аггей Никитич думал было угостить Мартына Степаныча чайком, ужином, чтобы с ним еще побеседовать; но Пилецкий решительно воспротивился тому и, объяснив снова, что он спешит в Петербург для успокоения Егора Егорыча,
просил об одном, чтобы ему дали скорее лошадей, которые вслед за громогласным приказанием Аггея Никитича: «Лошадей, тройку!» — мгновенно же были заложены, и Мартын Степаныч отправился в свой неблизкий вояж, а Аггей Никитич, забыв о существовании всевозможных контор и о том, что их следует ревизовать, прилег на постель, дабы сообразить все слышанное им от Пилецкого; но это ему не удалось, потому что дверь почтовой станции осторожно отворилась, и пред очи своего
начальника предстал уездный почтмейстер в мундире и с лицом крайне оробелым.
Независимо от того, Тулузов явился к секретарю дворянского депутатского собрания и
просил его вместе с подвластными ему чиновниками быть на погребении его превосходительства, как бывшего их благодетеля и
начальника, присоединив к сему еще и другую просьбу: принять трапезу, которая последует за погребением.
Отправился ретивый
начальник по начальству. Видит: дом, где
начальник живет, новой краской выкрашен; швейцар — новый, курьеры — новые. А наконец и сам
начальник — с иголочки. От прежнего
начальника вредом пахло, а от нового — пользою. Прежний
начальник сопел, новый — соловьем щелкает. Улыбается, руку жмет, садиться
просит… Ангел!
— А важивала — так тебе и книги в руки. Стало быть, и входы и выходы — все должно быть тебе известно. Смотри же, помести его, да
начальников низенько
попроси — вот так!
— Понимаешь ли ты, что я, я, твой
начальник, призвал тебя с тем, чтоб
просить у тебя прощения! Чувствуешь ли ты это? Кто ты передо мной? червяк! меньше червяка: ты арестант! а я — божьею милостью [Буквальное выражение, впрочем в мое время употреблявшееся не одним нашим майором, а и многими мелкими командирами, преимущественно вышедшими из нижних чинов. (Примеч. автора.)] майор. Майор! понимаешь ли ты это?
Ханы боялись русских, боялись принять хазават, и ханша послала меня с сыном, с вторым, с Умма-Ханом, в Тифлис
просить у главного русского
начальника помощи от Гамзата.
Менялись главные
начальники, менялись директоры, мелькали
начальники отделения, а столоначальник четвертого стола оставался тот же, и все его любили, потому что он был необходим и потому что он тщательно скрывал это; все отличали его и отдавали ему справедливость, потому что он старался совершенно стереть себя; он все знал, все помнил по делам канцелярии; у него справлялись, как в архиве, и он не лез вперед; ему предлагал директор место
начальника отделения — он остался верен четвертому столу; его хотели представить к кресту — он на два года отдалил от себя крест,
прося заменить его годовым окладом жалованья, единственно потому, что столоначальник третьего стола мог позавидовать ему.
Так, в одной жалобе, посланной им в Петербург на местного губернатора, он писал без запятых и точек: «в бытность мою в губернском городе на выборах я однажды встретился с господином
начальником губернии и был изруган им подлецом и мошенником», а в другой раз, в просьбе, поданной в уголовную палату, устроил, конечно с умыслом, в разных местах подчистки некоторых слов в таком порядке, что получил возможность в конце прошения написать следующую оговорку: «а что в сем прошении по почищенному написано, что судившие меня, члены, уголовной, палаты, все, до, одного, взяточники, подлецы, и, дураки, то это все верно и
прошу в том не сомневаться…»
Когда
начальник кончил говорить, Евсей тихо
попросил его о переводе в другой город.
Тогда Николя, опять забежав в канцелярию к Феодосию Иванычу,
попросил его повлиять на
начальника своего.
Читатель, может быть, заметил, что почтенный правитель дел несколько изменил тон обращения с своим
начальником, и причина тому заключалась в следующем: будучи лет пять статским советником, Феодосий Иваныч имел самое пламенное и почти единственное в жизни желание быть произведенным в действительные статские советники, и вот в нынешнем году он решился было
попросить Оглоблина представить его к этому чину; но вдруг тот руками и ногами против того: «Да не могу!..
Тебе кланяется твой бывший
начальник, генерал Б. У него недостает одного адъютанта, но он не торопится заместить эту ваканцию и
просил меня об этом тебя уведомить.
— Да, да! в самом деле! Господин пятисотенный
начальник! извольте распустить вашу команду да милости
прошу ко мне на чашку чаю; а ты ступай за нами в избу.
— То есть, — подхватил
начальник отряда, — и ваша ученость хочет выпить стаканчик? Милости
просим! Ну, что? — продолжал он, обращаясь к подходящему офицеру, — наши пленные ушли?
— Вот и вино! — перервал
начальник отряда, откупоривая бутылку, которую вместе с серебряными стаканами подал ему казачий урядник. — Милости
просим, господа, по чарке вина, за здоровье воина-семинариста.
— Да!.. С письмом, где Ефим Федорович
просит меня определить графа Хвостикова на одно вакантное место. Я давным-давно знаю графа лично… всегда разумел его за остроумного бонмотиста и человека очень приятного в обществе; но тут вышел такой случай, что лет пятнадцать тому назад он уже служил у меня и занимал именно это место, которого теперь искал, и я вынужденным был… хоть никогда не слыл за жестокого и бессердечного
начальника… был принужден заставить графа выйти в отставку.
— Если вы говорите со мной таким тоном, то я не могу продолжать, — сказал он. — И
прошу вас никогда так не выражаться в моем присутствии о
начальниках. Вы должны с уважением относиться к властям.
«Дежурный штаб-офицер
просит вас ответить, для докладу его пр-у
начальнику штаба, согласны ли вы быть прикомандированным к корпусному штабу».
— Каков молодец! он уже недоволен своим положением и
просит другого! Беспокоит главного
начальника и архиерея. Трется попасть в амишки! — стали говорить одни, а другие прибавляли...
— Похлопотать-те, похлопотать-те путем некому, — говорила Варвара. — Ох-тех-те…
Попросить бы кого из господ, написали бы главным
начальникам… До суда бы хоть выпустили бы! Что парня томить-то!
Тут я начал прислушиваться к разговору реверендиссима
начальника с домине Галушкинским. Первого я не понимал вовсе: конечно, он говорил настоящим латинским; домине же наш хромал на обе ноги. Тут была смесь слов: латинского, бурсацкого и чистого российского языка. Благодаря такого рода изъяснению, я легко понял, что он
просил за старших братьев поместить их в риторику, а меня, вместо инфимы,"по слабоумию", написать в синтаксис, обещая заняться мною особенно и так, чтоб я догнал братьев.
— Ну, так пиши жене, чтобы ехала. Билет даровой выхлопочу. Тут у нас дорожная будка очистится; уж
попрошу за тебя
начальника дистанции.
Дело было летом; работа нетяжелая, снегу отгребать не надо, да и поезды на той дороге редко. Обойдет Семен свою версту два раза в сутки, кое-где гайки попробует подвинтить, щебенку подровняет, водяные трубы посмотрит и идет домой хозяйство свое устраивать. В хозяйстве только у него помеха была: что ни задумает сделать, обо всем дорожного мастера
проси, а тот
начальнику дистанции доложит; пока просьба вернется, время и ушло. Стали Семен с женою даже скучать.
Я
прошу позволения у вашего превосходительства, с согласия нового
начальника, командовать бывшею моею ротою на инспекторском смотру.
Вильгельмина Федоровна. Очень просто:
проси у графа какой-нибудь высшей себе должности!.. Скажи ему, что ты унижен и оскорблен назначением Андашевского тебе в
начальники: это самолюбие благородное, а не глупое!.. Граф должен это понять.
Андашевский. Да-с, да!.. По крайней мере почин в этом ей прямо принадлежит!.. Тогда этот несчастный Вуланд помер; экспедицию его, я знал, что по многим обстоятельствам нельзя было оставить без
начальника, а между тем граф заболел, и таким образом обязанность выбора легла на мне; но я решительно не знал, кого назначить, так что говорю, наконец, об этом жене… Она мне и посоветовала. «Чего ж, говорит, тебе лучше:
попроси князя Янтарного принять это место!.. Может быть, он и согласится».
Граф. Да-с,
прошу вас и на будущее время разуметь меня таким, и если желаете служить со мной, то, во-первых, не играйте вашими брелоками!.. Я люблю дисциплину и нахожу это неприличным при разговоре с
начальником…
От скуки ли, из желания ли завершить хлопотливый день еще какой-нибудь новой хлопотой, или просто потому, что на глаза ему попадается оконце с вывеской «Телеграф», он подходит к окну и заявляет желание послать телеграмму. Взявши перо, он думает и пишет на синем бланке: «Срочная.
Начальнику движения. Восемь вагонов живым грузом. Задерживают на каждой станции.
Прошу дать скорый номер. Ответ уплочен. Малахин».
«
Прошу в жалобной книге не писать посторонних вещей. За
начальника станции Иванов 7-й».
— Ах, — говорит, — дядюшка, как же это возможно? В этакой грязи принять
начальника губернии… Это неприлично, невежливо. Я хочу его
просить остановиться у меня. Человек он мне знакомый, очень милый, и вам, — говорит, — дядюшка, будет не лишнее; все-таки у родного племянника остановится.
— Да и вы, Аким Петрович, выпейте и поздравьте, — прибавила старуха, обращаясь к столоначальнику. — Вы
начальник, он вам подчиненный. Наблюдайте сыночка-то, как мать
прошу. Да и впредь нас не забывайте, голубчик наш, Аким Петрович, добрый вы человек.
Еврея велено придержать, а от нигилиста потребовали удостоверения его личности. Он молча подал листок, взглянув на который
начальник станции резко переменил тон и
попросил его в кабинет, добавив при этом...
— Не уйдешь, брат, не уйдешь, — говорил дьякон. Нигилиста и всех нас, в качестве свидетелей,
попросили в комнату
начальника станции и сюда же внесли корзину.