Неточные совпадения
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет, а о костромских и саратовских
много говорится. Жаль, однако ж, что вы не
читаете писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень
много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите,
прочту?
Осип, слуга, таков, как обыкновенно бывают слуги несколько пожилых лет. Говорит сурьёзно, смотрит несколько вниз, резонер и любит себе самому
читать нравоучения для своего барина. Голос его всегда почти ровен, в разговоре с барином принимает суровое, отрывистое и несколько даже грубое выражение. Он умнее своего барина и потому скорее догадывается, но не любит
много говорить и молча плут. Костюм его — серый или синий поношенный сюртук.
― Ах, как же! Я теперь чувствую, как я мало образован. Мне для воспитания детей даже нужно
много освежить в памяти и просто выучиться. Потому что мало того, чтобы были учителя, нужно, чтобы был наблюдатель, как в вашем хозяйстве нужны работники и надсмотрщик. Вот я
читаю ― он показал грамматику Буслаева, лежавшую на пюпитре ― требуют от Миши, и это так трудно… Ну вот объясните мне. Здесь он говорит…
Воспоминание о жене, которая так
много была виновата пред ним и пред которою он был так свят, как справедливо говорила ему графиня Лидия Ивановна, не должно было бы смущать его; но он не был спокоен: он не мог понимать книги, которую он
читал, не мог отогнать мучительных воспоминаний о своих отношениях к ней, о тех ошибках, которые он, как ему теперь казалось, сделал относительно ее.
Он знал тоже, что
многие мужские большие умы, мысли которых об этом он
читал, думали об этом и не знали одной сотой того, что знала об этом его жена и Агафья Михайловна.
Она, так же как и племянница г-жи Шталь, Aline, про которую ей
много рассказывала Варенька, будет, где бы ни жила, отыскивать несчастных, помогать им сколько можно, раздавать Евангелие,
читать Евангелие больным, преступникам, умирающим.
Хотя в ее косвенных взглядах я
читал что-то дикое и подозрительное, хотя в ее улыбке было что-то неопределенное, но такова сила предубеждений: правильный нос свел меня с ума; я вообразил, что нашел Гётеву Миньону, это причудливое создание его немецкого воображения, — и точно, между ими было
много сходства: те же быстрые переходы от величайшего беспокойства к полной неподвижности, те же загадочные речи, те же прыжки, странные песни…
Он сделался бледен как полотно, схватил стакан, налил и подал ей. Я закрыл глаза руками и стал
читать молитву, не помню какую… Да, батюшка, видал я
много, как люди умирают в гошпиталях и на поле сражения, только это все не то, совсем не то!.. Еще, признаться, меня вот что печалит: она перед смертью ни разу не вспомнила обо мне; а кажется, я ее любил как отец… ну, да Бог ее простит!.. И вправду молвить: что ж я такое, чтоб обо мне вспоминать перед смертью?
Меж ими всё рождало споры
И к размышлению влекло:
Племен минувших договоры,
Плоды наук, добро и зло,
И предрассудки вековые,
И гроба тайны роковые,
Судьба и жизнь в свою чреду, —
Всё подвергалось их суду.
Поэт в жару своих суждений
Читал, забывшись, между тем
Отрывки северных поэм,
И снисходительный Евгений,
Хоть их не
много понимал,
Прилежно юноше внимал.
Но те, которым в дружной встрече
Я строфы первые
читал…
Иных уж нет, а те далече,
Как Сади некогда сказал.
Без них Онегин дорисован.
А та, с которой образован
Татьяны милый идеал…
О
много,
много рок отъял!
Блажен, кто праздник жизни рано
Оставил, не допив до дна
Бокала полного вина,
Кто не дочел ее романа
И вдруг умел расстаться с ним,
Как я с Онегиным моим.
Володя заметно важничал: должно быть, он гордился тем, что приехал на охотничьей лошади, и притворялся, что очень устал. Может быть, и то, что у него уже было слишком
много здравого смысла и слишком мало силы воображения, чтобы вполне наслаждаться игрою в Робинзона. Игра эта состояла в представлении сцен из «Robinson Suisse», [«Швейцарского Робинзона» (фр.).] которого мы
читали незадолго пред этим.
Читаю, друг мой, и, конечно,
много не понимаю; да оно, впрочем, так и должно быть: где мне?
— Нынче
много этих мошенничеств развелось, — сказал Заметов. — Вот недавно еще я
читал в «Московских ведомостях», что в Москве целую шайку фальшивых монетчиков изловили. Целое общество было. Подделывали билеты.
— А я
читал. Нынче, впрочем, очень
много нигилистов распространилось; ну да ведь оно и понятно; времена-то какие, я вас спрошу? А впрочем, я с вами… ведь вы, уж конечно, не нигилист! Отвечайте откровенно, откровенно!
Таких примеров
много в мире:
Не любит узнавать никто себя в сатире.
Я даже видел то вчера:
Что Климыч на-руку не чист, все это знают;
Про взятки Климычу
читают,
А он украдкою кивает на Петра.
Так как она любила
читать и уже
много читала, у нее была возможность сравнивать живых с умершими и настоящих с выдуманными.
— Нет, — сказала она. — Это — неприятно и нужно кончить сразу, чтоб не мешало. Я скажу коротко: есть духовно завещание — так? Вы можете
читать его и увидеть: дом и все это, — она широко развела руками, — и еще
много, это — мне, потому что есть дети, две мальчики. Немного Димитри, и вам ничего нет. Это — несправедливо, так я думаю. Нужно сделать справедливо, когда приедет брат.
— Тут
много подчеркнуто, — сказал Дронов, шелестя бумагой, и начал
читать возбужденно, взвизгивая...
Покуривая, он снова стал
читать план и нашел, что — нет, нельзя давать слишком
много улик против Безбедова, но необходимо, чтоб он знал какие-то Маринины тайны, этим знанием и будет оправдано убийство Безбедова как свидетеля, способного указать людей, которым Марина мешала жить.
Самгин сердито отмахнулся от насилия книжных воспоминаний. Бердников тоже
много читал. Но кажется, что прочитанное крепко спаялось в нем с прожитым, с непосредственным опытом.
— Да, мутновато!
Читают и слушают пророков, которые пострашнее. Чешутся. Души почесывают. У
многих душа живет под мышками. — И, усмехнувшись, она цинично добавила, толкнув Клима локтем...
Клим впервые видел так близко и в такой массе народ, о котором он с детства столь
много слышал споров и
читал десятки печальных повестей о его трудной жизни.
Но не без зависти и с досадой Клим должен был признать, что Гогин все-таки человек интересный, он
много читал,
много знает и владеет своими знаниями так же ловко, как ловко носит свой костюм.
Это не мешало ей кушать, и Самгин подумал, что, если она так же легко и с таким вкусом
читает, она действительно
много читает. Ее мамаша кушала с таким увлечением, что было ясно: ее интересы, ее мысли на сей час не выходят за пределы тарелки. Фроленков и Денисов насыщались быстро, пили часто и перебрасывались фразами, и было ясно, что Денисов — жалуется, а Фроленков утешает...
— «Поликушку»
читала, «Сказку о трех братьях», «
Много ли человеку земли надо» —
читала. У нас, на черной лестнице, вчера
читали.
— Странно все. Появились какие-то люди… оригинального умонастроения. Недавно показали мне поэта — здоровеннейший парень! Ест так
много, как будто извечно голоден и не верит, что способен насытиться.
Читал стихи про Иуду, прославил предателя героем. А кажется, не без таланта. Другое стихотворение — интересно.
— Нет еще.
Многие — сватаются, так как мы — дама с капиталом и не без прочих достоинств. Вот что сватаются — скушно! А вообще — живу ничего!
Читаю. Английский язык учу, хочется в Англии побывать…
— Ты
много читаешь? — спросил он.
Дудорова и Эвзонов особенно
много знали авторов, которых Самгин не
читал и не испытывал желания ознакомиться с ними.
Он опасался выступать в больших собраниях, потому что видел:
многие из людей владеют искусством эристики изощреннее его, знают больше фактов,
прочитали больше книг.
— Я
много читаю, — ответила она и широко улыбнулась, янтарные зрачки разгорелись ярче — Но я с Аристотелем, так же как и с Марксом, — не согласна: давления общества на разум и бытия на сознание — не отрицаю, но дух мой — не ограничен, дух — сила не земная, а — космическая, скажем.
Это оказалось правдой: утром в «Губернских ведомостях» Самгин
прочитал высокопарно написанный некролог «скончавшегося от
многих ран, нанесенных безумцами в день, когда сей муж, верный богу и царю, славословил, во главе тысяч»…
«Всякого заинтересовала бы. Гедонизм. Чепуха какая-то. Очевидно —
много читала. Говорит в манере героинь Лескова. О поручике вспомнила после всего и равнодушно. Другая бы ужасалась долго. И — сентиментально… Интеллигентские ужасы всегда и вообще сентиментальны… Я, кажется, не склонен ужасаться. Не умею. Это — достоинство или недостаток?»
Анфиса (
читает). «У меня все готово. Докажите, что вы меня любите не на словах только, а на самом деле. Доказательств моей любви вы видели
много. Для вас я бросил свет, бросил знакомство, оставил все удовольствия и развлечения и живу более года в этой дикой стороне, в которой могут жить только медведи да Бальзаминовы…»
— Верьте же мне, — заключила она, — как я вам верю, и не сомневайтесь, не тревожьте пустыми сомнениями этого счастья, а то оно улетит. Что я раз назвала своим, того уже не отдам назад, разве отнимут. Я это знаю, нужды нет, что я молода, но… Знаете ли, — сказала она с уверенностью в голосе, — в месяц, с тех пор, как знаю вас, я
много передумала и испытала, как будто
прочла большую книгу, так, про себя, понемногу… Не сомневайтесь же…
— У братца есть, да они не
читают. Газеты из трактира берем, так иногда братец вслух
читают… да вот у Ванечки
много книг.
— Но, вероятно, вы
много пишете, — сказала она, —
читаете.
Читали ли вы?..
Он не чертил ей таблиц и чисел, но говорил обо всем,
многое читал, не обегая педантически и какой-нибудь экономической теории, социальных или философских вопросов, он говорил с увлечением, с страстью: он как будто рисовал ей бесконечную, живую картину знания. После из памяти ее исчезали подробности, но никогда не сглаживался в восприимчивом уме рисунок, не пропадали краски и не потухал огонь, которым он освещал творимый ей космос.
Но все эти заботы не выходили пока из магического круга любви; деятельность его была отрицательная: он не спит,
читает, иногда подумывает писать и план,
много ходит,
много ездит. Дальнейшее же направление, самая мысль жизни, дело — остается еще в намерениях.
Видал я их в Петербурге: это те хваты, что в каких-то фантастических костюмах собираются по вечерам лежать на диванах, курят трубки, несут чепуху,
читают стихи и пьют
много водки, а потом объявляют, что они артисты.
— Теперь я не помню… Святых отцов, например. Он нам с Наташей объяснял, и я
многим ему обязана… Спинозу
читали с ним… Вольтера…
Но когда он
прочитал письмо Веры к приятельнице, у него невидимо и незаметно даже для него самого, подогрелась эта надежда. Она там сознавалась, что в нем, в Райском, было что-то: «и ум, и
много талантов, блеска, шума или жизни, что, может быть, в другое время заняло бы ее, а не теперь…»
Но Райский в сенат не поступил, в академии с бюстов не рисовал, между тем
много читал,
много писал стихов и прозы, танцевал, ездил в свет, ходил в театр и к «Армидам» и в это время сочинил три вальса и нарисовал несколько женских портретов. Потом, после бешеной Масленицы, вдруг очнулся, вспомнил о своей артистической карьере и бросился в академию: там ученики молча, углубленно рисовали с бюста, в другой студии писали с торса…
Райский нашел тысячи две томов и углубился в чтение заглавий. Тут были все энциклопедисты и Расин с Корнелем, Монтескье, Макиавелли, Вольтер, древние классики во французском переводе и «Неистовый Орланд», и Сумароков с Державиным, и Вальтер Скотт, и знакомый «Освобожденный Иерусалим», и «Илиада» по-французски, и Оссиан в переводе Карамзина, Мармонтель и Шатобриан, и бесчисленные мемуары.
Многие еще не разрезаны: как видно, владетели, то есть отец и дед Бориса, не успели
прочесть их.
Но ему нравилась эта жизнь, и он не покидал ее. Дома он
читал увражи по агрономической и вообще по хозяйственной части, держал сведущего немца, специалиста по лесному хозяйству, но не отдавался ему в опеку, требовал его советов, а распоряжался сам, с помощию двух приказчиков и артелью своих и нанятых рабочих. В свободное время он любил
читать французские романы: это был единственный оттенок изнеженности в этой, впрочем, обыкновенной жизни
многих обитателей наших отдаленных углов.
— Ну, ты ее заступница! Уважает, это правда, а думает свое, значит, не верит мне: бабушка-де стара, глупа, а мы молоды, — лучше понимаем,
много учились, все знаем, все
читаем. Как бы она не ошиблась… Не все в книгах написано!
Все время, пока Борис занят был с Марфенькой, бабушка задумчиво глядела на него, опять припоминала в нем черты матери, но заметила и перемены: убегающую молодость, признаки зрелости, ранние морщины и странный, непонятный ей взгляд, «мудреное» выражение. Прежде, бывало, она так и
читала у него на лице, а теперь там было написано
много такого, чего она разобрать не могла.
С Райским говорила о литературе; он заметил из ее разговоров, что она должна была
много читать, стал завлекать ее дальше в разговор, они
читали некоторые книги вместе, но непостоянно.
Тут я вам сообщил, что у Андроникова все очень
много читают, а барышни знают
много стихов наизусть, а из «Горе от ума» так промеж себя разыгрывают сцены, и что всю прошлую неделю все
читали по вечерам вместе, вслух, «Записки охотника», а что я больше всего люблю басни Крылова и наизусть знаю.