Сказки старых переулков

Алексей Котейко (2025)

Если ненадолго остановиться и как следует прислушаться, можно услышать истории, которые тихонько нашёптывает сам Город. Об улицах и переулках — залитых солнцем или заполненных туманом, в цветущих садах, сугробах или палой листве. О домах, которые живут долго, и успевают многое повидать на своём веку. И, конечно же, о людях — тех, кто есть сейчас, кто был прежде, или ещё будет. Ведь только люди наполняют Город голосами, смехом и печалью, мечтами и снами. Это истории о самом могущественном из волшебников: Времени. И о самой могущественной из сил: Любви. Это сказки для взрослых, которые ещё не до конца забыли, каково это — быть детьми и верить в сказку.

История третья. «Новости домовой крысы»

Это было давно, ещё в те времена, когда по Городу ходили трамваи с открытыми площадками, а мужчины носили строгие костюмы и мягкие широкополые шляпы. Тогда ни одна из улиц, особенно тех, что располагались в центре, не обходилась без звонких голосов мальчишек-газетчиков.

Они имели особую привилегию сновать со своими бумажными пачками повсюду, чиркая по пальто встречных дам свежей типографской краской, и выкрикивая на ходу последние новости из самых крупных заголовков первой страницы. Для такой профессии, кроме хорошего голоса, нужны были ещё резвые ноги, бойко подвешенный язык и твёрдые кулаки — потому что между конкурирующими редакциями случались и драки, и даже сходки «стенка на стенку», которые разгоняли под свист и окрики квартальные.

В газетчики набирали с двенадцати до пятнадцати лет. Младшие по возрасту просто не могли утащить за собой тяжёлую сумку, старшие — либо переходили в печатники, либо сами пополняли ту стаю ос с чернильными жалами, которая вилась денно и нощно по Городу в поисках новостей. И лишь очень немногие оставались в газетчиках, принимая командование когортой отчаянных уличных мальчишек. Этих, некоронованных королей, первых лиц после редактора и начальника отдела распространения, независимо от их настоящего имени прозывали Суслик. Потому что, подобно сусликам, они вынюхивали и выслеживали перемены вокруг, только вместо пронзительного свиста извещали о последних новостях громкими зазывами.

Доход мальчишек был примерно одинаков. Кто-то успевал распродать больше, кто-то меньше, одним везло, другим не очень, но в целом каждый был не в обиде. И каково же было удивление этой негласной уличной гильдии, когда в редакции «Зелёного Фонаря» обнаружился Мышь.

Худенький и щуплый, с бледно-русыми, почти серыми волосами, внимательным взглядом тёмных глаз и залатанной, но всё-таки аккуратной одёжке, мальчишка явился к воротам типографии ранним июльским утром.

Грузчики дремали в ожидании новых распоряжений, и даже их бригадир Бамбула развалился на катушках чистой бумаги. В сонном жужжании мух где-то далеко стрекотала пишущая машинка: это в своём кабинете, комнате с тремя стенами из мелких стеклянных квадратов — две на склад, одна на улицу — трудился начальник отдела распространения.

— Я хочу у вас работать, — заявил паренёк, едва лишь переступив порог и поздоровавшись.

— А сумка к земле не согнёт? — усмехнулся НачРас, окидывая взглядом посетителя.

Вместо ответа тот взял из горки у стены верхнюю сумку, до отказа набитую свежим выпуском, и повесил её себе на грудь. Потом подумал и, видимо, для полноты картины, точно так же украсил спину.

— Ну-ну, — хмыкнул НачРас, и мальчишку приняли.

* * *

Про своё настоящее имя он никому не говорил, поэтому не было ничего удивительного в том, что когда новенького, неизвестно, собственно, почему, окрестили «Мышь», это прозвище вскоре приклеилось к нему наглухо. Мышь выходил, как и остальные, на улицы, тащил свою часть тиража (правда, ему было строго запрещено «выделывать фокусы с двумя сумками разом»), продавал её, сдавал монеты — и снова отправлялся на улицы с полной пачкой газет. После окончания смены мальчишкам выдавали плату, и они разбегались по домам.

Мышь быстро стал своим и привык к ритму жизни газетчика, будто ничего другого он от рождения и не знал. А потом Мышь вдруг стал продавать больше.

Причём с этим «больше» выходила какая-то странность: уходил и возвращался Мышь с такими же, как у всех, сумками «Зелёного Фонаря», но сдавал в кассу десяток-другой лишних крон. И откуда они брались — было совершенно непонятно.

Подозрение в накручивании цены отпало сразу: горожане своё право знали, и случись подобный казус, газета скорее понесла бы убытки, чем стала работать с новым доходом. «Фонарь» слыл в Городе неплохим, но непритязательным листком утреннего и вечернего тиража, в котором собирались самые последние новости и слухи. Выше головы редакция прыгать не собиралась, превращаться во что-то вроде «Вечернего Бульвара» или «Альманаха Джентльмена» — тем более, ведь для таких радикальных перемен требовалось слишком много вложений. И, тем не менее, доходы росли.

Мышь на расспросы НачРаса только хмурился и молчал. Не помогли ни уговоры, ни даже угрозы, и мальчишку оставили в покое. НачРас велел проводить прибыль по бухгалтерии как за допечатку дополнительного тиража (такое нередко случалось, потому что выходил «Зелёный Фонарь» числом всегда нерегулярным), а остальное оставил на волю случая.

Случай не замедлил представиться.

Мальчишки из «Жёлтой Лампы» во главе со своим Сусликом решили «проучить» Мыша, и подкараулили его на одном из тихих перекрёстков близ центра, где было так удобно срезать угол, торопясь в редакцию за свежей пачкой. Паренёк сопротивлялся отчаянно, но силы были неравны. Его, как и случайно оказавшихся с ним вместе двоих ребят из «Фонаря» уже повалили на землю, когда из внутреннего кармана Мыша выскочила большая крыса.

Если быть совсем точным, это был крыс, очень сытый и лоснящийся. Зверёк зыркнул по сторонам своими глазками-бусинками, и с отчаянным писком бросился в атаку, вцепившись вражескому Суслику прямо в большой палец правой руки. Парень завопил, стараясь стряхнуть отважного крыса. Мальчишки из его ватаги растерянно остановились, перестав лупить поверженного противника, а Мышь вдруг вскочил и бросился вслед за крысом на ближайшего из «ламповцев».

Началась кутерьма. Крыс скакал вокруг тузивших друг друга газетчиков, в воздухе летали обрывки пачек последнего тиража, смешиваясь друг с другом, а трое «фонарей» теперь отчаянно задавали жару обидчикам, будто подбадриваемые своим неожиданным союзником.

Наверное, дело всё равно закончилось бы хорошей трёпкой для Мыша и его приятелей, но тут подоспела ещё одна компания ребят из «Фонаря», а почти след в след за ними и квартальный, одним грозным свистом заставивший драку порскнуть во все стороны. На месте стычки остался только Мышь, бережно перевязывавший разорванным на полоски платком крыса — у зверька было разорвано ухо, а вместо хвоста торчал коротенький обрубок. Крыс, впрочем, всё ещё храбро попискивал, но постепенно успокаивался на руках у хозяина.

* * *

— Крыса? Да не может этого быть! Что ты за ерунду мелешь, будто я несмышлёныш какой.

— Я говорю абсолютно серьёзно. Крыса, большая серая крыса без хвоста.

НачРас, редактор и ещё один мужчина, молодой, лет тридцати пяти, с мягкой улыбкой и приятным лицом, сидели в кабинете редактора «Зелёного Фонаря». На столе остыли три чашки недопитого кофе, в пепельнице возвышалась горка окурков, и сейчас редактор как раз раскуривал новую папиросу:

— Подожди, давай сначала.

Молодой пожал плечами и развёл руки: мол, слушаю и повинуюсь.

— Он не ходит на бульвар, ты уверен?

— Уверен.

— И в парк?

— Да.

— Хм.

— То-то и оно! — НачРас задумчиво почесал затылок. — Иначе всё было бы просто и объяснимо. У тамошней публики всегда нет времени ждать сдачу, и они не любят медяки. Правда, едва ли кто-то с бульвара станет читать «Фонарь»…

— Ну, не настолько уж мы… — начал редактор.

— Да при чём здесь «насколько» или «не насколько» мы! Дело в другом.

— Именно, — подтвердил молодой.

— Тогда куда, ты говоришь?

— На угол Третьей Ярмарочной улицы и Театрального переулка.

— Центр, конечно, но не чтобы прямо уж… Или я не о том переулке подумал? — редактор выпустил облачко дыма.

— О том самом.

— Хм. Ну, допустим, здесь недалеко, он оборачивается быстро, мальчик способный и шустрый.

— Он вообще не оборачивается.

— То есть?

— Он стоит на этом перекрёстке.

— Стоит?!

— И торгует на одном месте.

— На одном месте?!

Редактор и НачРас изумлённо уставились на молодого. Тот, довольный произведённым эффектом, достал из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо листок, и протянул редактору.

— Посмотри сам. Вот отчёт за неделю. Угол Третьей и Театрального, у здания старой пожарной части.

— Это где ещё такой пригорочек, и стена из жёлтого кирпича с садом наверху? — спросил НачРас.

— Именно, там.

— Ну, хорошо, стоит он на одном месте. Странно, конечно. Откуда же тогда деньги? И при чём тут бред про крысу?!

— Это вовсе не бред. Деньги ему приносит крыса.

— В лапах, что ли? — редактор фыркнул, и погасил окурок в пепельнице.

— Считай, что в лапах. Или я совсем ничего не понимаю в этом мире, или крыса рассказывает мальчику новости.

Повисла тишина. Со двора доносились голоса грузчиков, глухо ухала машина в типографии, стрекотала пара печатных машинок в маленькой редакции за матовой стеклянной стенкой. Молодой человек спокойно посмотрел в глаза сначала редактору, потом начальнику отдела распространения, затем достал ещё один листочек.

— Я немного расспросил людей — тех, с кем удалось побеседовать, не вызывая подозрений. Одна женщина сказала, что узнаёт у мальчишки всякий раз новые рецепты для готовки. Старичок, выгуливавший собаку, получает у него же информацию, кто из угольщиков предлагает лучшую цену. Ещё одна женщина сменила булочника, потому что мальчишка рассказал, что он разбавляет муку молотой корой.

— И?

— Булочник тот изрядно потерял в последнее время в доходах. Я наводил справки. От него сбежала почти половина покупателей.

— Чудеса какие-то… — редактор растерянно снял очки и потёр глаза. Потом взъерошил волосы, и сразу стал похож на чуть подслеповатого доброго филина. — А при чём тут крыса?

— А вот это самое интересное. Она как раз и приносит мальчику новости, — молодой устроился в кресле поудобнее, положил ногу на ногу, и начал рассказывать. — Я узнал это совершенно случайно. Точнее даже не то, чтобы узнал, но практически уверен, что так оно и есть. Ничем другим ваши доходы объяснить просто не получается. Очевидно, что к пареньку тянутся люди, за самыми разными новостями. У него прекрасная память, но он ведь физически не может оббегать весь город за пару часов, а иногда выдаёт такие факты, которые просто не узнаешь, хорошенько не проследив за кем-то. В поле его зрения едва ли не каждый горожанин — чего стоил один рассказ, который мне поведали. Про помощника аптекаря с дальнего конца Сенной слободы, который придумал новый рецепт конфет. И ведь рецепта-то мальчишка никому не выдал, хотя лично у меня нет сомнений — он его знал. Зато помощнику аптекаря, юноше хотя и благонадёжному, но небогатому, сделал предложение финансовой помощи один кондитер. Теперь этот бывший помощник аптекаря работает у него, и быстро пошёл в гору. А узнал кондитер о конфетах как раз от нашего маленького друга.

— Ну, а это ты откуда выяснил? Только не говори, что у самого кондитера!

— У самого, — молодой человек коротко рассмеялся. — Здесь мне просто повезло. Кондитер мой старый друг, и, к слову, я узнал от него этот любопытный факт как раз незадолго до того, как ты попросил посмотреть за мальчиком.

— Ну, а крыса?

— Так вот, мне пришлось немножко схитрить. В том садике на холме, который вспомнил Симон, работает один старичок. Бывший солдат, ветеран войны. Он исполняет обязанности садовника и, надо сказать, слегка туговат на ухо. Я заплатил ему, и поменялся с ним местами на один вечер, чтобы иметь возможность быть поближе к мальчику. Ну а в сумерках куртка садовника, его кепка, немного грязи на руки и лицо…

— Понятно, понятно. И?

— Собственно, вот и всё, — молодой человек пожал плечами. — Я просто услышал, как он беседует со своей крысой. Точнее, крысом.

— Ну, это ещё ни о чём не говорит! Дети могут беседовать даже со своими игрушками!

— Да, если это в одностороннем порядке. Но он с ним вёл диалог, и я готов поклясться — крыс отвечал!

— Чудеса в решете! — редактор снова закурил. НачРас потёр щетинистый подбородок и задумчиво пробормотал:

— Да кто его знает… Но ведь работает…

* * *

А мальчишка в это время сидел на краешке той самой кирпичной стены, прислонившись к забору маленького сада, и, болтая ногами над смутно видневшейся в сумерках, метрах в двух под ним, мостовой, ел булку. Рядом сидел крыс с оторванным хвостом и рваным ухом. Крыс получил свою порцию булки, которую теперь уплетал, держа в передних лапах.

— Ага… Значит, девять.

Писк.

— Да-да, извини. Десять. Ладно, слазаем завтра, и всё отнесём на место. А он точно туда не придёт?

Писк.

— В «Утке и олене»? Может, дядюшка Жюв помог бы нам…

Писк.

— Ну ладно, раз ты уверен, то пойдём, — Мышь достал потрепанный блокнотик и огрызок карандаша. — Так, теперь дальше: что готовят завтра у губернатора?

Писк. Писк. Писк.

— Подожди, не спеши так!

Писк.

— Знаю, знаю, я стараюсь, но ты думаешь, это просто — выучить все эти закорючки, и потом их правильно писать…

Писк.

— А иначе никаких булок. Кто будет платить за нас? Бабушка Марфа добрая, и не выгонит, но ей ведь тоже нужно покупать уголь на зиму, и кормить внуков, и ещё…

Писк.

— Да знаю, знаю. «Кому я рассказываю!» Ладно, что с губернатором?

Писк. Писк.

— Свежий? Ну, заменим на укроп, вкус от этого не пострадает.

Писк.

— Тут ты прав.

Писк.

— Ага. И сколько?

Писк. Писк. Писк…

* * *

Это было давно, ещё в те времена, когда по Городу ходили трамваи с открытыми площадками, а мужчины носили строгие костюмы и мягкие широкополые шляпы. И лет через десять-двенадцать после того, как трое таких мужчин беседовали в кабинете редактора «Зелёного Фонаря».

Худой высокий парень осторожно прикрыл за собой дверь и стал разуваться на коврике. Он специально не зажигал света, и даже почти не шуршал, но всё равно послышались лёгкие быстрые шаги, и в дверном проёме, ведшем из коридора в гостиную, появилась девушка.

— Извини. Я тебя разбудил? — шёпотом спросил он.

— Нет, — так же шёпотом ответила девушка, и улыбнулась.

— А маленького?

— Не бойся, он спит, а я вышивала, и ждала тебя.

Он улыбнулся. Девушка подошла, уткнулась в плечо куртки, пахнущей свежей краской, бумагой, машинным маслом и недорогими папиросами. Парень обнял её, они поцеловались.

— Как сегодня?

— Хорошо. Старик Симон слегка ворчит, но ты ведь его знаешь, он всегда ворчит под хорошее настроение.

— А главный?

— На Рождество мы запускаем вторую линию, и у «Фонаря» будет уже четыре листка. Гравюры, два цвета…

— Это же здорово! — она бесшумно похлопала в ладоши, приподнялась на цыпочки и чмокнула его в щёку. — Иди, мой руки и умывайся, я накрою на стол.

Он вернулся из маленькой ванной с руками, пахнущими цветочным мылом, уже не в куртке, а только в рубашке с закатанными рукавами. Прошёл через гостиную в маленькую спаленку, где рядом с кроватью в колыбельке спал ребёнок. На комоде в углу дремал седой старый крыс с обрубком хвоста. Он поднял голову с лап, посмотрел на человека и тихонько пискнул.

— Спасибо, дружище…

Парень достал из нагрудного кармана кусочек сухаря и отдал крысу. Малыш в колыбельке заворочался, открыл глаза и что-то радостно загукал. Отец взял его на руки, подошёл с сыном к комоду.

Малыш попытался дотянуться до крыса, но тот спокойно продолжал грызть сухарик. Когда не осталось ни крошки, крыс вытянул любопытную мордочку, обнюхал маленькую руку, и несколько раз пискнул. Малыш гукнул в ответ и сунул кулачок в рот. Крыс повернул голову к парню, снова пискнул.

— Знаю. Это хорошо.

Он уложил сына обратно в колыбельку, посадил крыса себе на плечо и, прежде чем выйти из комнаты, ещё раз наклонился над снова заснувшим сыном:

— А что, хорошее прозвище — Мышь-младший? Как считаешь?

Писк.

— И я так думаю.