Любовь с первой страницы

Анастасия Таммен (2024)

Мелани работает в книжном магазине в шотландской деревушке и втайне ото всех пишет свой первый любовный роман. Есть одна загвоздка — весь её опыт общения с мужчинами сводится к двум поцелуям. Слишком мало, чтобы написать жаркие постельные сцены. Но как удачно, что Джейми, горячий телеоператор Би-би-си, заглядывает в книжный, чтобы купить подарок сестре. У Мелани появляется шанс задать ему миллион животрепещущих вопросов. А у Джейми… показать ей, как все бывает не только на страницах книг, но и в жизни.

Глава 4. Джейми

— Идиот! Кретин! Ненавижу!

Один за другим на мою голову и спину обрушивались удары. Они не были болезненными, я их толком не замечал, потому что меня били подушкой. Зато рассерженный голос Оливии грозился разорвать мои барабанные перепонки. Я перевернулся на бок, прижал одно ухо к кровати, а второе закрыл ладонью.

— Как ты посмел сесть пьяным за руль? Где были твои мозги?

— У меня все под контролем.

Очередной удар пришелся на лицо, и я поморщился, не открывая глаз.

— Я работала в отделении скорой помощи! Я видела таких умников, как ты. То есть то, что от них оставалось!

Я осторожно приоткрыл один глаз. Оливия возвышалась надо мной, держа двумя руками закинутую на плечо подушку. Её грудь судорожно вздымалась, и тяжелое дыхание вырывалось из гневно раздутых ноздрей.

— Оли, не бузи, ничего же не случилось.

Я еле успел закрыть глаза, как на мое лицо обрушился ещё один шлепок.

— Я поседела за эту чертову ночь! Все больницы по три раза обзвонила. Места себе не находила. Глаз до рассвета не сомкнула.

— А родители?

— А что родители?

— Они хоть чуть-чуть волновались?

Вместе ответа — поджатые губы. Понятно. Ну, чего удивляться-то? Я — нерадивый сын, сплошное разочарование.

Я отвернулся и тут же получил смачный удар подушкой по затылку.

— Джейми, я не хочу хоронить тебя в закрытом гробу!

На последнем слове ее голос сорвался, и чувство стыда обрушилось на меня, как лавина. Я сел на кровати и поднял на Оливию полный раскаяния взгляд.

— Извини.

— Извини? — задохнулась она от возмущения и снова огрела подушкой по голове. — Думаешь, этого достаточно? В прошлом месяце я шесть часов помогала хирургу собирать раздробленную ногу и руку одного байкера. И знаешь что? У нас не вышло! Сначала пришлось отнять ногу, а потом руку, а потом началось общее заражение…

Она всхлипнула. Я протянул к ней руки, но она осталась на месте, смотря на них. Оливия задрожала, и слезы покатились по её раскрасневшимся щекам.

— У тебя красивые руки, Джейми… — между всхлипами выдавила она.

Стыд уже душил меня. Я откинул одеяло и поднялся с кровати, чтобы обнять сестру. На мне всегда были боксеры, спортивные штаны и футболка. Я привык к этому с детства, когда во сне еще скидывал с себя одеяло. Сколько бы родители не занимались модернизацией замка, здесь всегда стоял жуткий холод.

После секундного колебания Оливия прижалась к моей груди.

— Пообещай, что этого не повториться, — пролепетала она, вытирая нос о мою белую футболку.

— Обещаю.

— Самым дорогим поклянись!

— Это тобой, что ли?

Она усмехнулась сквозь слезы.

— Просто не делай этого больше никогда, ладно?

Наверное, разбейся я насмерть, родители бы переживали только о двух вещах: мама о платье для похорон, а отец о реакции СМИ. Но у Оливии разбилось бы сердце.

Я поцеловал её в лоб, покачивая из стороны в сторону в объятиях, как в детстве, когда ей снились кошмары, а я прибегал её утешить.

— Оли, давай уедем? Ну их, этих родителей. Я взял отпуск, у тебя закончилась ординатура. Может, махнем на Миконос и там отметим твой день рождения?

— Ты знаешь, какая там жара в августе?

— Не жарче, чем в этом аду. Ну хорошо, давай тогда в Эдинбург!

Она всхлипнула, потирая нос, и отпустила на шаг.

— Я не могу уехать.

У меня волосы встали дыбом на затылке. Значит, мне не показалось. Мы собрались у родителей не просто так.

— Что случилось?

— Я… я не собираюсь выходить на работу в частую клинику. Даже в Эдинбург обратно не вернусь.

— Ты решила бросить медицину? — в совершенной растерянности спросил я.

Оливия мечтала стать врачом с рождения. Она делала кардиограммы куклам, выписывала кроликам клубнику в качестве лекарства против глистов, заклеивала девяносто процентов моего тела пластырями от укусов комаров. И, конечно, мы все очень радовались, когда ей предложили работу в лучшей приватной клинике Шотландии.

— Нет! Ради этого я готова рискнуть всем!

— Тогда в чем дело?

Мне не нравилось стоять посреди спальни и не понимать, что происходит. Кто-то обидел мою сестру? Она забеременела от какого-то безответственного придурка? В клинике передумали? Господи, из кого мне надо вытрясти душу, чтобы все исправить?

Оливия перебирала пальцами волосы, перекинутые через одно плечо, и явно тянула время.

— Сразу после для рождения я уезжаю в Африку по программе «Врачи без границ», — наконец призналась она. — Мою заявку одобрили.

Мне стало одновременно горячо и холодно.

— Ты уедешь из Шотландии?

Она кивнула.

— Но… — Я перебрал в уме все, что знал об этой программе. — Если я не ошибаюсь, продолжительность минимум год!

Ещё один кивок.

Мой пульс подскочил, кровь зашумела в ушах.

— И давно ты об этом знаешь?

— Месяц, — прошептала она, опустив глаза в пол.

Матерь Божья…

— Как ты могла утаивать такое от меня?

Мы всегда были искренними друг с другом. Я должен был иметь право голоса при выборе этого опасного пути. Бог знает, куда её забросят! Может, там даже питьевой воды не будет. А как же её светлая кожа? Она сгорит и вся облезет. А вдруг там эпидемия? Военное восстание? Мое воображение рисовало одну кошмарную картинку за другой. Сердце бешено колотилось о ребра.

Оливия положила теплую ладонь на мою грудь.

— Со мной все будет в порядке.

Паническая атака, а это определено должна была быть она, ослабила свою хватку. Как сквозь туман в голове проступила мысль: вместо того, чтобы обхаживать богачей в частной клинике, Оливия будет работать с людьми, остро нуждающимися в медицинской помощи. Это было правильно… Но она догадывалась, что я буду волноваться, и молчала. Глупая девчонка. Я сгреб ее в охапку, чувствуя, как к глазам подступают слезы.

— Значит, в Греции ей жарко, а в Африке нормально… Ну-ну…

Она хихикнула.

— Я должна признаться родителям. Не могу уехать, не объяснившись. Джейми, я понимаю, как тебе тут тошно, но, пожалуйста, останься со мной. Мне страшно. Я смогу все рассказать, только если ты будешь рядом.

Я обреченно вздохнул.

— Ты используешь мою безграничную любовью против меня.

— Спасибо, Джейми.

Я поцеловал её в лоб. Мой желудок требовательно заурчал, а потом я припомнил, чем закончился вчерашний ужин.

— Как Пенелопа?

— Ещё бледнее обычного. Не понимаю, как она терпит Маркуса.

— Вопрос на миллион. Или сто миллионов. Не помню размер её приданного.

— Как будто деньги все решают, — покачала головой Оливия. — Ладно, не наше дело. Я буду ждать тебя в столовой.

— Хорошо, я только душ приму.

Под струями воды, такими горячими, что кожу пощипывало, я пытался привести мысли в порядок. Что на меня нашло вчера? Я подвел сестру и напугал Мелани.

Мелани…

При воспоминаниях о ней в груди образовалась ноющая пустота. Почему Мелани оттолкнула меня, если таяла от желания у меня в руках?

Мои родители были правы — я безответный и такой же целеустремленный, как панда, но до вчерашней ночи каждая женщина добровольно запрыгивала в мою постель и всегда покидала её удовлетворенной. С Мелани же все пошло не по плану. В своем любовном романе она мечтала о сексе с рыжим парнем, но почему-то вышвырнула меня из книжного.

Я вылез из душа и протер запотевшее зеркало. Сбрил рыжую щетину, решив, что, может, Мелани не понравилось, как жесткие волоски на скулах и подбородке царапали ее кожу? Нет, чушь собачья. Дело было в чем-то другом. Её поведение сбивало с толку. Может быть, из-за литра виски, плескавшегося вчера у меня в желудке, мой компас сбился, и вместо страстного секса ей требовались скучные ухаживаниями и кольцо на безымянном пальце? Нет-нет, это противоречило всему, что она рассказала.

В гардеробной я оделся в свежие джинсы и белую майку и собрался отправиться в столовую, чтобы утолить адский голод, но не сдвинулся с места. Сколько я не приказывал себе развернуться и уйти, руки тянулись к дверцам верхней полки. А может, там внутри уже ничего и не осталось? Может, театральный костюм сожрала моль? Смешок сорвался с губ. Глупости. Слуги вылизывали каждый уголок замка и, видимо, даже регулярно стирали все мои шмотки. Если его не выкинули, то он все ещё там.

Я взялся за бронзовые ручки, чтобы открыть полку, но опять помедлил. Что мне дадут эти разорванные лоскуты? Только разбередят старые раны. А они не зажили… Только покрылись коркой, которую отец сдирал раз за разом.

Всю младшую школу я играл в театральных постановках: то в адаптации «Золушки», где получил роль принца, то в «Спящей красавицы», где скакал на белом коне из швабры, покрытой белой тканью. Но я никогда не звал родителей на представления: мама была занята на светских раутах, а отец — в дистиллерии. Только в пятом классе, бесконечно гордый тем, что мне дали роль Гамлета, я пригласил их, ничего не объяснив заранее. Мне очень нравилось, как учитель поставил пьесу Шекспира, и я был доволен тем, как сам отображал метания принца на сцене. Именно поэтому я хотел удивить родителей и показать им, что, собственно, не такой уж и никчемный по сравнению с братом.

Представление прошло без запинок и закончилось десяти минутными овациями. Я парил от счастья над сценой и высматривал родителей в зале, но в последнем ряду почему-то увидел только маму. Отца я увидел позднее, когда дошел со всеми актерами до класса, который служил нам гримеркой. Он стоял перед закрытой дверью и сжимал кулаки. Его лицо было покрыто пятнами гнева. Ещё никогда в жизни мне не было так страшно, как при взгляде на него.

Случившееся смазалось в одно ужасное пятно…

Я резко развернулся и широкими шагами направился прочь из гардеробной.

В столовой рядом с Оливией сидела Пенелопа, и если сестра уплетала за обе щеки обильно политый клубничным вареньем круассан, то золовка щипала пустую пшеничную булочку без особого аппетита.

— Доброе утро, — сказал я.

Пенелопа вздрогнула, быстро глянула на меня, а потом снова опустила глаза. Я пересек столовую и опустился на колени перед ней.

— Пенелопа, мне очень жаль, что я спровоцировал Маркуса.

— Не стоит, — перебила она. — Каждый имеет право говорить то, что считает нужным.

— Но не тогда, когда причиняет своими словами боль.

Она сцепила пальцы на животе. Под тонкой кожей на тыльной стороне ладоней сильнее проступили синие вены.

— Маркус — мой муж и он никогда не обидит меня намеренно.

Я беззвучно выругался и беспомощно посмотрел на сестру. Может, у нее был какой-то толковый совет, как вразумить Пенелопу? Она пожала плечами, отрицательно качнув головой. Прекрасно. Снова обернувшись к золовке, я открыл рот, но она отодвинула свой стул и поднялась.

— Пенелопа…

Она обошла меня и направилась к выходу из столовой. Отличное начало дня, ничего не скажешь.

— Не понять мне ее, — пробормотал я, усаживаясь на свободное место.

— Муж и жена — одна сатана, — сказала Оливия.

В этом сестра была права. Именно поэтому Маркус крутил Пенелопой, как хотел.

Откуда-то снаружи донеслись предупреждающие сигналы, словно перед домом парковался грузовик, а следом послышались обрывки мужской речи.

— Что происходит? — спросил я Оливию.

— Сегодня началась подготовка к Играм горцев, — ответила сестра. Её сотовый заиграл тихую мелодию и она, нахмурившись, приложила его к уху. — Извини, Джейми, это руководитель программы. Я должна ответить.

С этими словами она покинула столовую, а я проглотил тост с лимонным джемом, вытер руки об атласную салфетку и подошел к окну. Слева от дома на большой территории, служившей парковкой, стояло пять микроавтобусов и четыре грузовика. Задняя дверь одного из них была откинута, а четверо мужчин в синих комбинезонах вытаскивали из него сложенные шатры.

Как я мог забыть, что из года в год Игры горцев проводились накануне дня рождение Оливии? А значит, в ближайшее время вокруг замка будет стоять кутерьма, пока она не достигнет апогея, когда здесь соберутся тысячи шотландцев и туристов. Отец мог бы организовывать Игры в любой день года, но неизменно выбирал середину августа из-за самой хорошей погоды. Сам по себе праздник, призванный чтить шотландскую культуру, мне нравился. Перетягивать канат, метать бревна и танцевать под волынку — это всегда весело. Но из-за этого день рождения Оливии отходил на второй план. Это злило меня раньше и злит не меньше сейчас. Да, мы выросли, но, черт побери, почему нельзя хотя бы раз уделить все внимание дочери?

— Наконец-то ты соизволил проснуться, — раздался голос отца за спиной.

Я резко обернулся, желая бросить в ответ колкость, но, увидев, в сопровождении кого он появился, поражено открыл рот.

— Ангус?

Главный репортер областной газеты улыбался мне от уха до уха. Пышные усы забавно контрастировали с блестящей лысиной. Рядом с ним стоял паренек лет шестнадцати. На носу, лбу и подбородке красной россыпью сидели прыщи. Чертов подростковый возраст. У обоих на шее висели фотокамеры, а в руках они держали блокноты с остро заточенными карандашами. Моего любимого наставника явно сопровождал новый практикант. Давным-давно я точно так же ходил за ним хвостом, пытаясь разобраться, хочу ли стать репортером.

— Джейми, мелкий засранец! — с искренним энтузиазмом воскликнул Ангус.

Оставив отца позади, он пошел в мою сторону, раскинув руки. Время оставило след на его лице: вокруг проницательных карих глаз собрались морщинки-лучики, а у носа залегли глубокие складки.

— Тебя не узнать! — воскликнул Ангус, обрушиваясь на меня с медвежьими объятиями.

— Но ты-то смог, — улыбнулся я.

— Вымахать вымахал, но все еще язык без костей, — довольно хмыкнул он.

К нам подошли отец и щуплый паренек, который не сводил восхищенного взгляда со своего ментора.

— Это Эндрю, — кивнул на практиканта Ангус. — Он пытается понять, насколько он безнадежен. А это Джейми…

Ангус замолчал, видимо, прикидывая, как представить меня, и ему на помощь пришел отец.

— Джейми — обычный оператор в ток-шоу Би-би-си про одиноких фермеров, которые ищут свою любовь.

Он словно наотмашь ударил меня по лицу. Щеки охватило нестерпимым жаром.

На самом деле я не стыдился работать в ток-шоу «Любовь-морковь». Формат напоминал передачу «Холостяк», только не с одним кандидатом, а с пятью, и у нас все было искренне: с настоящими чувствами и даже свадьбами. Точнее так было, пока шоу вела Роуз. После её ухода мы как будто потеряли душу. Новую телеведущую интересовали только рейтинги, которые, ей назло, все падали и падали.

— Честно говоря, я думаю попросить шеф-реда дать мне другое место, — признался я, подавляя желание приложить ладони к горящим щекам.

— Почему ты не рассказал об этом раньше? — спросил отец с проблеском заинтересованности. — Хочешь пойти на повышение?

— Мне не нравится новая ведущая.

Отец нетерпеливо выдохнул.

— Это работа, а не кружок по интересам, Джейми. — Он глянул на наручные часы. — Ладно, я пойду. Кто-то же должен нести ответственность за происходящее. Нужно дать указания, где расставить шатры. — Он направился к выходу, но обернулся на пороге. — Ангус, я надеюсь, что вы правильно и всесторонне осветите Игры горцев, а также подчеркнете наши усилия и гостеприимство.

Ангус холодно улыбнулся.

Пытаясь разрядить обстановку, я обратился к пареньку.

— Как твоя практика? Помню, когда я проходил ее, Ангус гонял меня и в хвост, и в гриву до мозолей на ногах и пальцах. Быть везде первым, писать как можно точнее. Он рвал на крохотные кусочки любую статью, если в ней было хотя бы одно лишнее слово.

— Иногда Ангус снится мне с кнутом в руках, — косясь на своего наставника, признался мальчишка.

Я хмыкнул.

— Люблю честность.

— Эндрю не так уж и плох, — признался Ангус.

Он знал, каким должен быть репортер и требовал от своих подопечных абсолютной самоотдачи. Во времена своей молодости он работал военным корреспондентом на Ближнем Востоке и, наверное, так бы и мотался по горячим точкам, если бы его жена Маргарет не родила близнецов. Ради того, чтобы болеть за них на футбольных матчах и помогать им стать порядочным мужчинами, он согласился осесть в этом захолустье, писать статьи для местной газеты и натаскивать сопливых подростков.

— Слушай, Джейми, — начал Ангус, — а ты надолго в наших краях?

Нехорошее предчувствие холодом распространилось от солнечного сплетения по телу, но я заставил себя ответить:

— На две недели.

— О! — Ангус вытащил мобильник из нагрудного кармана и открыл календарь. — Это очень здорово! Ты помнишь ту старенькую видеокамеру, на которой я вводил тебя в курс дела?

— Она ещё не развалилась на части?

— Представь себе, — хмыкнул Ангус. — Мы запустили новый сайт и добавляем туда видеорепортажи. Может, проведешь для Эндрю мастер-класс от профи Би-би-си? Это поднимет его на новый уровень!

— Это я-то профи? — рассмеялся я. — Ты явно преувеличиваешь. У тебя гораздо больше опыта.

— Может быть, но во время проведения Игр состоится забастовка железнодорожников в сорока милях отсюда. Признаюсь честно, сейчас повышение зарплат этих людей меня очень волнует. С выходом из ЕС финансовое положение в стране сильно пошатнулось. Но ты слышал своего отца, ему нужна огромная хвалебная статья, и по его просьбе начальство взяло меня в оборот. А вот если ты сварганишь статью, как я тебя учил, и заодно возьмешь под свое крыло Эндрю, я смогу сделать свою работу.

— Ты шутишь, да?

— На такую ерунду у меня нет времени. Что скажешь?

Я перевел взгляд на подростка. Он чесал прыщ на кончике носа карандашом.

Последнюю статью я написал двенадцать лет назад во время практики. Свои знания оператора я прибрел практическим путем и действовал больше интуитивно. Просто чувствовал, как надо.

— Джейми, соглашайся.

Я спрятал руки в кармах куртки.

— Вряд ли у меня будет время.

Ангус поджал губы. Это выглядело так, будто вместо рта у него усы. Однако смешно не стало. Я чувствовал, что он разочарован во мне, но лучше сейчас, чем потом, когда Эндрю бесцельно проведет со мной два дня.

Ангус быстро нацарапал свой номер в блокноте и вырвал страницу.

— Позвони мне, если передумаешь.