Горький вкус родных рябинок

Арина Бугровская (2024)

Когда половина жизненной дороги уже пройдена, Аришка останавливается, чтобы перевести дыхание, и оглядывается назад. Детство. Советское, деревенское. Кажется, что счастливое и беззаботное. Но это — поверхностное впечатление, и оно не совсем верное. Зачастую дети предоставлены сами себе, а взрослые заняты своими важными делами. «Целы будут» — машут легкомысленно рукой занятые, но весёлые мамы. А дети и не всегда оказываются «целы». Советские люди. Добрые, отзывчивые, справедливые, готовы всегда прийти на помощь. Так? Да, и так часто бывало. И по-другому. Аришка-подросток оказалась в трудной ситуации. И окружающие не прочь утопить её в грязи, в которую она, споткнувшись, упала. Но и выбраться ей тоже помогли люди. Взрослой Аришке тоже досталось немало. И, по привычке, она опять рассчитывает прежде всего на себя. И снова напрасно. Ведь мир, как говорится, не без добрых людей.

27

В доме, напротив бабушкиного и чуть наискосок, жила-была бабушка Мотя, старушка необщительная и мрачноватая. И вот к ней приехала её внучка Натка, девчонка, полная противоположных качеств, весёлая и коммуникабельная. Разумеется, приехала не одна, а с родителями, но те, как-то быстро погостили и отправились дальше, а Натку оставили на целое лето. И Аришка быстро, практически мгновенно, подружилась с Наткой.

Ещё она была невысокой и доброй. В первые минуты знакомства сообщила:

— Слушай, какую я песенку знаю:

Я балерина,

Я из Берлина,

Смотрите тут-тут-тут,

Смотрите там-там-там.

А здесь не дам.

А почему? А потому,

Что я мадам.

В процессе исполнения нужно было поднимать подол платья спереди, потом сзади, поворачиваясь к зрителям попой и вертя ею, и, наконец, скрещивать руки на груди, прикрывая её (грудь).

Аришке сия самодеятельность понравилась, и она быстро её выучила, а потом показывала далее всем своим. То есть, как могла, способствовала распространению искусства.

По вечерам Аришка с Наткой бегали босиком по дороге, поднимая пыль изо всех сил. И это было и красиво — пыль в свете заката, и приятно ногам.

Днём лепили куличики прямо на дороге.

Недалеко от дома бабушки Моти дорога делала поворот и яму. В яме часто бывала вода, после дождей не успевала высохнуть, и на склоне этой дороги хорошо было заниматься лепкой. Всё под рукой или в шаговой доступности. Песок — пожалуйста, вся дорога — сплошной жёлтый песок, вода — рядом, украшения — да кругом цветы, растения, украшай на здоровье. Аришка, Натка и другие желающие часами ползали на коленях, создавая красоту.

Машины ездили крайне редко. Но всё же ездили. И вот, заслышав рёв мотора, девичьи сердца вздрагивали, только бы к ним не повернула. И, бывало, поворачивала к ним.

Девочки расходились по сторонам, уступая дорогу четырёхколёсному монстру. Руки, ноги, колени, волосы, платья, лица были мокрыми и в песке, как у всякого творческого человека, занятого этим видом деятельности.

Мрачные глаза внимательно смотрели на колёса, сначала пытаясь предугадать их траекторию, а потом беспомощно наблюдали, как они сминают и расплющивают их поделки.

Трудно представить себе чувства шофёра, когда он среди множества зол старался выбрать наименьшее, и, может быть, виновато вглядывался в девичьи расстроенные лица. Но девочки не винили шофёра. Они его и не замечали. Просто какая-то лихая неизбежность обрушивалась на их труды, и как только эта неизбежность протарахтевала дальше, бросались к своим работам и восстанавливали, что можно было восстановить, или творили сначала. И можно было уже быть более-менее спокойными, потому что, как молния не ударяет дважды в одно и то же место, так и машины редко дважды в день проезжают по этой дороге.