По следам утопленниц

А Калина (2024)

Таинственный мир окутал эти места. Утопленники и призраки гуляют под покровом ночи, пугая загулявшихся людей. Кто же управляет этой нежитью и не дает давно усопшим найти и после смерти покой?

Глава 11

11. Вернуть обещанное.

— Подглядела всего лишь раз по дурости, в щелочку, а он возьми дверь-то и раскрой. Да как кулаком в глаз вдарит. Ох, перед людьми стыдно. Подгляд, он и есть подгляд. А об чем говорили они, так и не разобрала. Только рожи злые были, что аж жуть. Теперь шепчется народ, пальцем на меня показывают. А я что, прокаженная что ли?…

За занавеской слышался скрипучий жалкий бабий голос. Марфа уже давно открыла глаза, но решила пока не подавать виду, тем более у Ершихи была гостья. Сама же Ершиха, плотно прикрыла кровать занавескою, чтобы гостья не задавала лишних вопросов, к то муже, баба та была, как оказалось очень любопытная по природе.

–… И страшно, а все равно слушаю. Что ж мне делать с этим наваждением? Тянет слушать, как зачарованную. Бывает такое, заставляю себя не слушать, а меня всю крутит, все зачешется. Дай ты мне зелья какого-нибудь от этого. Страдаю я. Так и до греха дойдет, побьет народ то меня когда-нибудь, — продолжала жалобно баба.

— Нет от этого зелья. Сама себя держи, — говорила Ершиха, — Что же тебе, совсем заняться нечем, что ты соседей подслушиваешь? Муж-то твой где? На войну вроде не ходил, дети у тебя при тебе. Не пойму, зачем жизнь тебе чужая?

— Ох, муж-то дома. Да при живом муже, словно бобылиха живу. Сидит он днями и ночами в своей мастерской, ложки-плошки мастерит на продажу, а до меня и дела нет, будто и не меня вовсе. И сынков моих к делу приобщил, что и лишний раз словом перемолвить не с кем, все в делах они. А мне хоть волком вой, никто не услышит…

— От одиночества душа твоя мается. А ты возьми и делом займись.

— Да делов то у меня полный дом, да разве это меня утешит?

— Ну, а в церковь ты ходила? Молишься богу?

— Что ты?! Да разве отцу Алексию до бабьих бед? У него мы завсегда грешницы! И ходить туда я перестала, все дома больше молюсь. Помоги ты мне. Не к кому идти то больше. Только ты и осталась, как последняя надежда.

Наступила тишина, Ершиха думала. Потом вскочив с места, она стала, что-то высматривать среди трав, висящих под потолком:

— Так, так… знаю я, чем тебе помочь. Только приходи ты завтра. Слышишь? Завтра приходи, после обеда.

Баба тяжело встала со скамейки, подошла к Ершихе, глубоко в пояс поклонилась ей:

— Спасибо тебе, матушка ты наша, спасительница…

— Иди, иди…

Как только дверь закрылась, Марфа осторожно встала с кровати и раскрыла занавеску:

— Долго я спала, стыд-то какой.

Ершиха не обратила на неё внимания, а отщипывала травы в глиняную миску и с ними прошла к столу.

— Обыскались меня наверное… — продолжала Марфа.

— Никто не искал, — вдруг ответила Ершиха, — Не дурак-то свекор твой. Знает, куда тебя послал.

Марфа прошла к столу и посмотрела в окно, где уже начинало смеркаться:

— Ох, батюшки, да я же целый день проспала! — она схватила руками свою голову и повернулась к Ершихе, — Что же ты меня не разбудила?

— А зачем будить-то? Спала и спала. Дрыхла без задних ног. Небось, и забыла, когда в последний раз высыпалась? Чего сокрушаться?

— Да что ты говоришь такое! У меня же сын есть! Как он целый день там без меня?

— И без тебя нянек полный дом. Не мешай ты мне, сядь, не дури.

Марфа плюхнулась на стул и, уронив голову на грудь, стала качаться из стороны в сторону. Ершиха подняла на неё глаза и строго сказала:

— А, ну, брось! Вон, лучше молока выпей! Кому говорю! Сама Сорока свежее мне принесла. Слышала, небось, её исповедь?

Марфа медленно подняла голову и посмотрела на кувшин, стоящий перед её глазами на столе.

— Сорока, есть Сорока, — продолжила Ершиха, — Все сплетни собирает по селу, а потом страдает, что за это хвост ей повыщипывали. Вон, как Легаев ей приложил. Решила подслушать разговоры чужие, вот и получила. Он, то, небось, и не думал, что за дверью баба стоит.

— Ты ей средство обещала какое-то дать… — тихо напомнила Марфа, не отрывая взгляда от кувшина.

— Обещать, не обещала, но сделаю. Только от болтовни средств нет, а вот для поднятия силы мужской — имеется. Уж и муж её вроде не старик, а сил уже нет, вот она и мается. Так что, на время дело поправимое, а дальше, как сама она решит. Знамо дело, любое лишнее любопытство от скуки происходит. А Сороку я читаю, как книгу, не затейливая она баба. Все у неё просто. Вот только не по себе мне от внезапной ярости Легаева. Не хорошее что-то обсуждали. Как бы Сорока не права оказалась. Уж больно чутко она опасность чувствует.

— Зачем ты мне это рассказываешь? Разве не в секрете должна это держать?

— От тебя-то? Не-ет, ты баба не болтащая, все в себе держишь. Да я и неспроста говорю тебе это. Ты на ус наматывай, а там уж и видно будет, зря я тебе рассказала, или — нет.

Больше Ершиха ничего не сказала. Замолчав, она принялась за свою обыкновенную работу и не отрывалась от дел, пока солнце полностью не исчезло за горизонтом. Отложив сразу ступку, ложки и миски в сторону, она прошла к Марфе и легонько дотронулась до её плеча:

— Зря не поела. Теперь уж пора. Вставай.

Медленно встав с места, Марфа прошла за Ершихой из дома. Та, привычно развела костер, указала женщине на чурбак, чтобы та присела. Несмотря на первые дни августа, уже тянуло сыростью с болот, и было очень зябко. Марфа от холода поежилась и руками обняла себя, чтобы как то согреться.

— Озябла? Сейчас принесу накинуть… — Ершиха бросилась в дом и вернулась оттуда уже с шалью, хоть и местами уже съеденная молью, но все-таки так же способное согреть озябшее тело.

Никогда Марфа еще не была на болоте в вечернее время. Все вокруг как будто окутало мистическими звуками: лягушачий хор вперемешку с треском костра, крики выпи, писк комаров, ночное пение неизвестных птиц, прячущихся в рогозе и в лесу, что близ болота. Бултых, бултых — резвились на болоте лягушки. Рванные клочья тумана плыли, словно призраки по болоту, а там на другой стороне туман стоял сплошной стеной, как будто закрывал от всего мира что-то неведомое. А небо то, небо! Такое чистое, такое яркое, усыпанное звездами, которые появлялись то тут, то там, вспыхивая яркой вспышкой, как будто радостно приветствуя гостя.

— Боишься, как погляжу? — вдруг спросила Ершиха, вороша угли в костре палкой и отмахиваясь другой рукой от комаров.

— Боюсь…, — еще больше кутаясь в шаль, ответила Марфа.

— Не бойся раньше времени. Еще, не известно придет ли она сюда. А то может опять душа её подастся в деревню.

— А как же узнать?

— То неизвестно. Бывает, сама земля мне говорит, а бывает и молчит.

Марфа осторожно посмотрела на Ершиху. Красивая женщина стояла перед ней. И как только она умудрилась ни разу замуж не выйти? Высокая, статная, хоть и сорокалетняя женщина, имела тугую косу ниже пояса из черных, как проволока, волос. Кожа была её смугла, глаза карие, большие, горящие в ночи, как у кошки. Нос на лице её был тонкий, длинный, немного с горбинкой, но придавал он ей какую-то породистость, какой не было ни у кого в округе. Одетая в мужские штаны и женскую старую полинявшую кофту, она гордо смотрела в сторону болота, и ничего в ней не выдавало страха.

— Чего смотришь? — вдруг спросила Ершиха, заметив на себе её взгляд.

Марфа отвела глаза в сторону:

— Ничего. Вот еще…

— Обидчивая. Вижу, о чем думаешь. Да зря. Предлагали мне замуж и не один раз, да я отказалась. За все платить в этой жизни надо, у всего своя цена. Я свою высоко заплатила.

— Как же так жить можно? Баба без мужа и детей — уже не баба, а так… остаток.

— Дуреха. Жаль мне тебя. Каждый в праве жить, как ему сердце и совесть велит. Или раба ты, чья то? Или Спиридона ты любила? Любила его? А-а-а, вижу, терпела и смерти его ждала. Не грех ли это?

— Бог с тобой, зачем ты напраслину наговариваешь! — Марфа резко встала с чурбака — Не желала я ему смерти!

— Сядь ты! Не ты его убила, а пуля вражья. А не пуля, так змий зеленый все равно бы его забрал. Судьба у него такая была. Да сядь ты!

Марфа села обратно на чурбак:

— Не любила его никогда — это правда. Только без него и сына моего — бы не было. Тебе этого никогда не понять, — сказав это, Марфа отвела взгляд в сторону.

— Любите, вы бабы, тыкать всех своим геройством. А в чем оно? В терпение? В смирение? Много ли это дало тебе и другим подобным?

— На то и бабы, так жить нам заповедано, наше это бремя, — сухо отвечала Марфа.

— Молись, голубка, чтобы не испытать горечь утраты, которую я испытала. Молись своему богу, голубка. Вот когда очи-то мои полностью открылись. Да и желать врагу такого не могу. Как будто умерла и заново родилась тогда, только душу вернуть мою забыли. Воет она теперь, где то средь этих болот.

Марфа вдруг испытала такой стыд, что щеки её покрылись багровыми пятнами. Она подняла свои глаза на Ершиху, которая смотрела поверх её в сторону болота и о чем-то думала о своем. И правда, с чего это она подумала, что кроме неё, Марфы, никто больше не страдает? В чем хуже все те, которые живут без мужа, без детей, без близких? Кто решил, что это неправильно? Что плохого несут вдовы или бобылихи? Ей, Марфе, должно быть стыдно, за её слова, ведь у неё хотя бы есть сын — смысл её жизни. Но, что кроме этого она может миру дать еще? Что? Даже грамоте и то той не научена. Вот стоит перед ней гордая женщина и вроде неправильная, грешная, да только народу она спасла больше, чем земской врач, который и принять не может в тот день, в который ты явился, потому что либо народу много, либо выпил лишнего, а закусить забыл.

Из мыслей её выдернул неожиданный шум. Прямо возле дома из кустов вдруг неожиданно взлетела сова, шумно взмахивая крыльями, унося в клюве какую-то зверюшку. От испуга Марфа быстро перекрестилась и нервно стала озираться по сторонам. Ершиха ухмыльнулась и кинула палку рядом с собой, которой только, что ворошила угли:

— Не придет утопленница сюда. Идти нам надо.

— Куда? — удивленно спросила Марфа.

— Искать её. За болото ушла. Земля так мне говорит.

— Темень кругом такая, как найти-то её? Утопнем!

— Я найду, а ты позади меня иди и не отставай.

Ершиха быстро закидала костер землей и, взглянув последний раз на болото, похлопала себе по карманам брюк и пошла за дом. Марфа резко встала с чурбака и, все так же часто озираясь по сторонам, шла за ней, стараясь унять дрожь в теле. Идя вдоль болота, они огибали его и шли в сторону леса, в ту самую сторону, где располагалось старое разоренное кладбище.

Звуки лягушачьего хора не унимались, а только усиливались и делались все громче. Бултых, бултых! Марфа испуганно дергалась от каждого звука, от каждого шороха, от мерзкого чавканья под ногами. Почва под ногами угрожающе, то дрожала, то пружинила и хлюпала, выпуская наружу просочившуюся болотную жижу. Ей все казалось, что вот-вот из-за рогоза выйдет утопленница протянет свои синеватые руки к ней и утянет её за собой в царство мертвых. Тьфу, ты, о чем думается! Раньше надо было думать, а теперь обратной дороги нет. Иди себе и иди за Ершихой, может и обойдется. А если замешкаться, то и без утопленницы, можно уйти на дно болота.

Вдруг женщина впереди остановилась и подняла правую руку, мол, остановись. Прислушалась, но ничего кроме уже привычных звуков не услышала. Сделала еще три шага, снова остановилась и давай оглядываться по сторонам. Марфу от страха совсем всю скрутило, встала она на месте и не шелохнется. А впереди уже шумит лес, только шумит он не листвой на ветках от ветра, а скрипит, стучит и как будто даже воет.

Марфа привязала концы шали под грудью, поежилась от холода и смотрит внимательно в спину Ершихи, а та, как встала, так и стоит и все высматривает что-то, высматривает в темноте. Неожиданно с севера подул ветер, колыхая рогоз и пронизая холодом до самых костей. И откуда только взялся такой ветер в начале августа? Ершиха снова сделала шаг вперед и снова остановилась. Женщина как будто не осмеливалась пойти дальше, но перед Марфой храбрилась, не отступала назад. Марфа тоже осмотрелась и ужасом заметила вдалеке едва мелькающие огоньки на болоте."Чур, меня!": подумала она про себя и отвернулась.

Вдруг дикий хохот раздался в воздухе, от которого кровь в жилах стыла, и тело сковывало от страха.

— Ложись! — крикнула Ершиха Марфе и не думая, сама упала на землю, утопая в мокрой болотной жиже коленками.

Марфа немного замешкалась, уставившись в темноту впереди себя, пока хохот не повторился, сотрясая землю под ногами, и воздух вокруг. Ершиха тут же крикнула ей:

— Ложись, дуреха!

Марфа упала в болотную грязь, уткнувшись лицом в свои коленки, и не поднимая головы, прислушалась. Громко дыша и дрожа всем телом, она пыталась уловить хоть что-то, но все как будто кругом замерло. Только и слышно было еле различимый шепот Ершихи и ветер, качающий рогоз и осоку. Что она шептала, Марфа не понимала, но от этого разум её немного успокаивался и она, даже подняла голову, чтобы оглядеться, но рядом ничего не было. Тогда Марфа подняла голову наверх к звездному небу, но и там все было обыкновенно, как и любой другой ночью. Немного еще просидев в рогозе, Ершиха все-таки встала и повернулась к Марфе:

— Вставай. Идем дальше.

Руки Ершихи были до запястья все в грязи, как и коленки на штанах. Марфа оглядела её, потом себя, свою мокрую юбку, и тихо вздохнув, решила об этом сейчас не думать. Они снова осторожно пошли вперед, приближаясь к мрачному лесу, который казалось, что поглощал весь лунный свет, как огромное голодное чудовище. А луна, хоть и шла уже на убыль, и правда все становилась ярче, выходя из-за туч, освещала своим холодным светом все болото.

Под ногами Ершихи вдруг громко хрустнула сухая ветка и Марфа, дернувшись от страха, громко ойкнула:

— Ой!

Ершиха вдруг замерла и быстро огляделась, потом повернулась к Марфе и шикнула на неё. Немного постояв на месте, она снова двинулась вперед, раздвигая рогоз руками. А лес был все ближе и ближе и веело оттуда могильным холодом из черной его пасти. Но Ершиха и не собиралась туда. Она снова повернула и пошла дальше вдоль болота, где светились вдалеке таинственные блуждающие огни, которые, как будто, зазывали пойди путников поближе. Верили в народе, что огни эти, как свечки покойников, зажигались на месте, где покоился утопленник.

Теперь лес был слева от них и, казалось, сотни горящих глаз наблюдают за ними, шепчась и переговариваясь между собой. Марфу всю передернуло от ужаса, и теперь она старалась смотреть строго только на спину Ершихи.

Вдруг впереди мелькнула какая-то тень. Ершиха остановилась, зашептала какие-то непонятные слова. Марфа стала всматриваться в освещенное луной болото и заметила едва уловимое движение среди рогоза. Мурашки пробежали по её телу и, вцепившись в руку Ершихи, сжала её, как будто боялась, что та оставит её здесь, с неведомым наедине.

Тем временем Ершиха засунула свободную руку в карман и достала оттуда платок утопленницы. Немного помахав его перед собой, женщина несколько раз выкрикнула непонятные слова и замолчала. Из-за рогоза стала медленно выплывать женская фигура, немного неуверенно двигаясь в их сторону. Чем ближе она подходила, тем яснее при свете луны, Марфа видела, что эта была молодая необычно красивая женщина в мокрой юбке и в грязной кофточке с кружевными манжетами. На лице её отпечаталась такая тоска, что в глазах у Марфы появились от этого слезы.

— Пришла. Вот и хорошо, — ласково заговорила с утопленницей Ершиха, — А я платочек беленький твой принесла. Возьми его, да душу свою успокой, людей живых не трогай, детей малых не забирай. Уходи спокойно спать вечным сном. Заждались тебя на том свете.

Ершиха протянула утопленнице платок, но как только та протянула к ней руку и ухватила один конец, в тот же момент Ершиха схватила покойницу за локоть:

— Ведьму, ведьму видела? Она тебя не отпускает? — строго спрашивала она утопленницу, глядя ей прямо в лицо.

— Отдай платочек, маюсь я… — лицо её скривилось как будто от боли.

— Отдам, обещаю, что отдам. Только скажи мне, ведьма не отпускает тебя? Она посылала тебя в деревню? Ну, отвечай!

— Маюсь я… — немного дергая свою руку из хватки Ершихи, жалобно отвечала утопленница.

— Да отвечай же и отдам тебе твой платок!

— Она, она меня послала… Сила в ней большая. Не вини меня, не могу я ей сопротивляться…

— Ничего, голубка, не виню я тебя. Да ты, только ответь. Кого-то еще она просила тебя погубить?

— Просила… не могу я ей сопротивляться… платочек мне мой нужен…

— Отдам я тебе платочек. Отпускаю я тебя, покойся с миром. Не тронет она тебя больше, — в этот момент Ершиха отпустила её руку, и платок оказался у утопленницы, — Иди, голубка, отпускаю я тебя. Заждались тебя на том свете.

Марфа лишь успевала вытирать слезы со щек от грусти, которая накрыла её при виде своей предшественницы, утопшей несколько лет назад. Так жаль ей было эту молодую женщину, которая приняла на себя такую страшную смерть, что хотелось чем-то помочь, но чем — она не знала. В это время утопленница, с какой-то детской улыбкой смотрела на платок в своей руке и, не переставая его разглядывать, пошла прямо в болото, постепенно погружаясь в воду. Когда на поверхности осталась лишь одна голова, в воздухе вдруг что-то затряслось, затрещало, и пронесся дикий крик по всему болоту, от которого кровь в жилах стыла, и волосы дыбом встали на голове.

— Идем, Марфа. Нам тут больше делать нечего, — строго произнесла Ершиха, быстро уводя её от этого места.

Обратно они уже не шли, а бежали, сквозь море рогоза и утопая по щиколотку в грязи. Ершиха часто оглядывалась назад, пока впереди стала не различима её изба. Немного сбавя шаг, Ершиха снова оглянулась назад:

— Чертова ведьма… Это все её проделки… Идем, Марфа, быстрее. Тут живым сейчас не место.

Иногда Марфе казалось, что позади кто-то, то кричит, то хохочет, то шепчет какие-то страшные слова, но оборачиваться она не смела до самой избы Ершихи. Вбежав в дом, она устало плюхнулась на сундук, и, стараясь отдышаться, замотала головой:

— Как же так… как же так… — повторяла Марфа, — Ведь хоронили… Зачем она с собой это сделала? Как же так… как же так… она ведь была такой молодой и красивой… Сколько несправедливости вокруг… Сколько ненависти…

Ершиха заперла дверь изнутри и закрыла занавеской окно, потом села на скамейку и ответила:

— На себя вину взяла за связь грешную. Вот и не выдержала. Что теперь об этом? Освободили мы её. Успокоилась её душа. Нам теперь об другом думать нужно. Как до ведьмы добраться, вот вопрос. Я с ней одна не справлюсь. Сама сегодня её слышала. Это она покойников в деревню посылает за новыми душами. Все тут они её рабы.

— Что же это такое? Может отца Алексия позвать? Он-то молитвами успокоит нечистую силу…

— Глупая, да не боится она слов пустых… Были и до нас такие хитрые… Тоже пробовали. Древнее в ней зло. Бабка моя и то её боялась, а она сильнее меня была.

— И все же, отца Алексия позвать надо. Меня сила молитвы не раз спасала, может и тут поможет.

— Ну-ну, зови.

Ершиха медленно встала и, не стесняясь, стала снимать с себя грязную одежду. Марфа смущенно отвела взгляд и пока Ершиха переодевалась, разглядывала в потемках полочки на стенах, заполненные глиняными мисками, стеклянными бутылочками и каким-то еще неведомым ей барахлом.

Переодевшись, Ершиха вдруг кинула на колени Марфе заштопанную во многих местах холщевую юбку:

— Хоть юбку переодень, а то твоя совсем мокрая. Еще хворь какую подцепишь, — заботливо произнесла Ершиха.

Марфа не стала с ней спорить. Сняла быстро свою грязную юбку и, одев чистую, она посмотрела на Ершиху, чтобы понять, что делать дальше. Женщина лишь села за стол, взяла в руки кувшин и стала жадно пить оттуда молоко. Напившись, она вытерла рукой рот и поставила кувшин на место:

— Есть то будешь? — вдруг спросила Ершиха, все это время стоящую перед ней Марфу.

— Буду…

— Ну, садись, — Ершиха встала из-за стола, прошла к печи и ухватом вытащила оттуда чугунок с уже холодной картошкой, — Подкрепись, а утром уже и пойдешь.

Поставив на стол чугунок с картошкой, Ершиха достала из буфета бутыль с самогоном и две кружки. Разлив по половинке каждой, она пододвинула одну кружку к Марфе:

— Пей. Это лучшее средство от всех бед. Всю, разом выпей.

Марфа, жуя уже холодную картошку в полной темноте, послушно взяла в руки кружку и одним махом, обжигаясь, выпила самогон.

— Ох… — прищурясь и тут же прослезясь от горечи, произнесла Марфа.

— Вот, то-то и оно, — улыбаясь, ответила ей Ершиха, и так же опрокинула кружку с самогоном.