По следам утопленниц

А Калина (2024)

Таинственный мир окутал эти места. Утопленники и призраки гуляют под покровом ночи, пугая загулявшихся людей. Кто же управляет этой нежитью и не дает давно усопшим найти и после смерти покой?

Глава 13

13. Подарки.

Черная собака, поскуливая и визжа, металась из стороны в сторону, задевая и роняя чурбаки, поленья. Время от время она останавливалась, поднимала обмороженные уши, прислушивалась, всматривалась в болото, а потом снова начинала метаться и огрызаться на невидимых врагов.

На её голове виднелась плохо заживающая рана, из которой сочилась кровь и гной и приносила ей боль и беспокойство. Собака ждала спасения, она знала, что только здесь ей могут помочь в её беде.

Как только завиднелись женщины, выходящие из камыша и рогоза, собака остановилась и присмотрелась. Убедившись, что среди них есть и её спасительница, она заскулила и завиляла коротким хвостом.

Марфа, которая шла чуть позади Ершихи, заметив знакомую ей собаку, вцепилась руками в плечо женщины и произнесла:

— Ой, там та самая собака, что напала на меня. Я её боюсь.

Ершиха осторожно убрала её руки со своего плеча и ответила:

— Я эту псину знаю. Не причинит она вреда, пока я рядом.

Сказав это, Ершиха ускорила шаг, а Марфа, немного отстав, задрожала мелкой дрожью от волнения и страха.

Собака же, даже не смотрела на Марфу. Она неловко сделала несколько шагов навстречу к Ершихе, встала на месте, а когда та, оказалась совсем рядом, кинулась ей в ноги и, положив свою жалкую морду на старые калоши, заскулила. На лице Ершихе отразилась жалость и она присев на корточки, осторожно погладила собаку и, заметив рану, произнесла:

— Кто же это тебя, дорогая? За что тебя так огрели?

Собака в ответ только поскуливала и осторожно попыталась облизать той пальцы. Марфа, видя эту трогательную сцену, даже забыла уже про свой страх и, подойдя ближе, ответила:

— Это Никитка её поленом огрел. Меня спасал. Только это было то не вчера, с месяц уж прошел.

Ершиха встала во весь рост и строго посмотрела на Марфу:

— Значит, было за что? — она перевела взгляд на собаку, лежащую в её ногах, — Ступай, Марфа, домой. Я сегодня все, что надо было, увидела. И тебе отдохнуть надо. Сама я за тобой приду в следующий раз. Кольцо снимешь, когда из леса выйдешь, раньше не снимай. Ступай.

Собака в её ногах завозилась, подняла морду и, смотря прямо в глаза Марфе, зарычала.

— Ну, милая, не ругайся, — спокойно попросила Ершиха, — А с раной твоей я разберусь. Не ругайся.

Марфа, потопталась еще немного на месте, попрощалась с Ершихой и ушла привычной дорогой домой. Убедившись, что она уже сегодня не вернется, Ершиха снова обратилась к собаке:

— Пошли, милая, в дом. Лечить тебя будем.

Собака встала с земли, заглянула женщине мокрыми черными глазами, и как будто в чем-то убедившись, пошла за ней в дом.

Набрав нужных трав, запарив их в чугунке, Ершиха стала растирать и другую смесь, превращая её в мазь. Пока она готовила лекарства, собака лежала на старом половике и внимательно смотрела за процессом, иногда поднимая уши, а потом, снова делая вид, что её это совсем не интересует.

— Ах, ты, бедная-бедная… — приговаривала Ершиха, растирая смесь в маленькой ступке, — И чего ты накинулась на эту женщину? Ей тоже, как и тебе, от жизни досталось. Ну, что молчишь? Или сказать тебе нечего?

Собака виновато отвела взгляд в сторону, нервно облизнулась.

— А может, кто тебя надоумил? Может, кто команду тебе дал? Или пообещал чего то? — не унималась Ершиха, — Ты, милая, только мне скажи.

Но собака молчала, немного поскулив, закрыла глаза.

— Ах, бедная ты, бедная…

Намазав рану самодельной мазью, Ершиха велела собаке лечь под столом, куда постелила старое одеяло. Вздыхая, Ершиха сама села за стол и продолжила допрашивать:

— Вот молчишь. Все молчишь. А я ведь не в первый раз тебе жизнь спасаю. Чую, скрываешь ты от меня что то. Уж сказала бы своей старой подруге. Рана твоя все равно затянется, а доверие мое может уже не вернуться. Голубка ты моя, сказала бы ты, о чем молчишь.

Собака тихо поскуливала, но видимо ничего не отвечала Ершихе. А скоро закрыв глаза, животное заснуло, тихо похрапывая во сне.

В это время Марфа под полный взгляд упрека Евдоксии, смачивала свои царапины на лице запаренной травой.

— Сильно-то не мочи, загниет, — произнесла скрипучим голосом Евдоксия, сидя на краешке кровати, — Так, промыла и ладно. Теперь само заживет.

Марфа послушно положила тряпку на стол и, встав, решила убрать чугунок с травой.

— И куда тебя сегодня снова понесло? — спрашивала её Евдоксия, — Не уж то горя мало?

— Не ругайтесь, матушка, так надо было, — отвечала ей Марфа.

— Ох, беда-беда. Что вокруг делается, все кувырком.

Евдоксия осторожно встала с кровати, взяла тряпку со стола и, пошатываясь, понесла её к печи. Марфа, заметив это, покраснела. Ей стало стыдно от того, что заставила сделать свою работу свекровь, хоть и, не прося об этом. Евдоксия, положив тряпку, уперлась о побеленный бок печи рукой, продолжила:

— Сегодня Леонтий Захаров помер. Печник с соседней улицы. Семеновна вот прибегала перед тобой, сказала. Спасибо ей, что не отвернулась от нас. Уважила, оповестила о горе.

Марфа внимательно посмотрела на свекровь:

— А от чего помер то?

— Семеновна сказала, что, мол, от пьянки. Допился и в погреб упал, шею свернул. Эх, беда-беда. Набегут на его гнилую избу родственнички. С Матреной то его они были не венчанные, ей ничего не положено. Вот ведь как бывает. Всем печи ладил и богатым и бедным, а у самого и печь развалилась и дом прогнил.

— Вот оно что. Жалко мужика. Добрый был.

Евдоксия немного отдышавшись, медленно пошла обратно на кровать. Положив голову на подушку, она закрыла глаза и попросила:

— Ты, Марфа, состряпай чего-нибудь, приедут уж скоро с села. А как девки придут, так ты их не ругай, это я их к Матрене послала, чтоб помогли.

— Федьку то чего с собой в село утащили?

— А ты не серчай. Нечего ему среди баб бывать, пускай с ними по мужицким делам катается. Ему там баловаться никто не даст, — Евдоксия вдруг заохала, — Ох, силушек нет. Что же это такое. Все кувырком. Отдохну я, полежу немного.

Марфа с жалостью посмотрела на свекровь, на её сухое от точащих тело болезней, на её растрепанные по подушке седые волосы. Одна её рука лежала на лбу, другая на животе, она громко дышала и охала. Вид Евдоксии был настолько жалок, что хотелось ей как то помочь, но Марфа не знала как. Что ж, раз ничем помочь не может, то хоть надо поспешить с ужином.

Быстро поставив чугунок с горохом в натопленную печь, Марфа побежала во двор, где уже начинало темнеть. Усиливавшийся ветер сбивал с ветвей яблони желтые с красным бочком яблоки прямо на крышу дома, а те, скатывались и падали прямо у крыльца. Схватив рядом лежащую плетеную корзину, Марфа стала подбирать их с земли и складывать, чтобы потом помыть, высушить и заготовить сухие яблочные дольки для пирогов и компота."И зачем опять свекор поехал в соседнее село? Чего он задумал?": крутились мысли в голове у Марфы. Подбирая последнее яблоко с земли, она вдруг услышала шуршащие шаги за воротами. Разогнувшись, она прислушалась, повернув голову в ту сторону.

— Эй, хозяева, дома кто есть? — послышался скрипучий старческий голос.

Марфа осторожно поставила у крыльца корзину и медленно подошла к калитке:

— Может, кто и есть, — ответила она, тихонько отворяя калитку.

— Марфа, это я, дед Гаврила.

Марфа открыла полностью калитку и увидела знакомого ей сгорбленного старичка в картузе и потрепанном коричневом пиджачке. Он хитро прищурился, облизал губы и заговорил:

— Слыхала, чего случилось? Ленька-печник башку навернул до смерти. Вот как. Матрена говорит, что выпил стакан и пошел искать кого то. Вот и нашел. А ты чего в лес сегодня бегала? Смотрю, бежит, даже меня не заметила. Я свою Дочку, козу мою, как раз выгуливал. Видал тебя.

Марфа вся покраснела, нижняя губа задрожала:

— Дед Гаврила, так я грибы бегала смотреть. Вы не серчайте на меня, что не заметила. Уж такая я никудышная, что ничего вокруг и не вижу.

Старичок махнул своей скрюченной пятерней:

— Эй, ладно тебе. Дело молодое. Грибов то много нашла?

— Нет, дед Гаврила, не много. Еще подожду. Что же это получается, Леонтий Захаров утром или в обед умер?

— Да еще утром говорят. Только Матрена перепугалась, сначала к сестре своей побежала, а уж потом и до народа дошло. Вот как. Сам туда я ходил, глядел на него. Посинел он чего то, а голова то, как не своя. Брат Матрены да муж её сестры с погреба его вытаскивали. Вот как.

— Чертовщина какая-то…

— И я об том думаю, Марфа. Беды одни кругом. Я чего пришел-то. Марфа, одолжи ты, милая моя, самогону. Знаю, у Николая завсегда есть, хоть и сам он его и не пьет.

— Что вы, дед Гаврила, без спросу не могу!

— Так я ж не себе. Матрену отпоить, надо бы. И самому после такого придти в себя надобно. Во хмелю все беды уже не почем. А душа моя старая, ей волноваться не требуется. Пожалей старика, Марфушечка. Хоть в кружечку отлей и то уважишь.

— Не могу, не просите. С меня потом три шкуры сдерут. Свекор у меня злой, когда не по его делается.

— Не для забавы прошу, для успокоения души, — он достал из внутреннего кармана пиджака приготовленную заранее кружку и протянул её Марфе, — Кружечку отлей, милая, и на небесах тебе воздастся за дело доброе.

— Не могу, дел Гаврила, не просите. Пожалейте меня.

— Марфа, душа моя, кружечку только и уйду я. Знаю, душа у тебя добрая, старика не обидишь.

Марфа посмотрела на трясущие руки старика."Что ж это делается, спиваются что ли все? Один-два раньше пьяницы были, а тут как очумели…": думала она про себя, но жалкий вид старика её разжалобил и она, забрав у него кружку, пошла с ней в дом к погребу, где стояло несколько бутылей с самогоном. Николай Феофанович всегда хранил несколько самогон на случай торжества или продажи, сам пить не любил и делал это редко.

Тихонько проскользнув мимо свекрови, Марфа взяла свечку с полки, зажгла её и, открыв крышку погреба, спустилась. Осторожно пройдя мимо кадушек и бочек, она заметила в углу заветный самогон. Поставив маленький подсвечник со свечой на бочку, Марфа откупорила одну бутыль и, держа его двумя руками, тихонечко наклонила. Скоро дедовская кружка быстро наполнилась до кроев."Ох, узнает свекор, спустит с меня три шкуры за доброту мою": подумала про себя Марфа. Не забыв закрыть обратно бутыль, она взяла кружку, в другую руку подсвечник и быстро стала выбираться наверх. Так же тихонечко закрыв крышку погреба, почти на цыпочках прошла с полной кружкой самогонки мимо свекрови и вышла из избы. Там у ворот с нетерпением её ждал дед Гаврила, постоянно облизывая сухие губы и убирая с лица отросшую седую челку, которая падала от ветра прямо на глаза. Заметив Марфу с полной кружкой, его глаза заблестели:

— Спасительница моя, век доброты твоей не забуду.

Приняв с её рук кружку, он продолжил:

— Марфа, ты только не серчай. Спросить хотел. Чего лицо то у тебя исполосовано? Николай что ли отхлестал?

— Что вы, дед Гаврила! Скажите ведь тоже! — испугано отвечала ему Марфа, махая на него рукой, — Вот так ветер подул в лесу и ветками меня хлестнуло. Ничего, пройдет. Вы, дед Гаврила, только не говорите никому, что это я самогон вам дала.

— Ягодка ты моя, не дурак я, понял. Молчать буду. Спасительница ты моя…

— Ты если сейчас к Матрене, моих девок домой гони. Нечего им с покойником в одном доме быть.

— Все передам, спасительница моя.

— Иди, иди, дед Гаврила, а то уж и свекор приедет.

Проводив деда Гаврила, Марфа оглядела улицу, нет ли прохожих, что могли бы видеть её. Никого не заметив, она снова вошла во двор, подняла корзину с яблоками и унесла в дом. В тот момент когда она ставила корзину у печи, на кровати завозилась свекровь и послышался её скрипучий голос:

— Кто приходил, Марфа? С кем разговаривала?

Оцепенев от ужаса, Марфа не смела даже повернуть голову в сторону свекрови:

— Дед Гаврила, — не стала врать Марфа, — Про Леонтия Захарова пришел сообщить.

— А чего в погреб лазила? — не унималась Евдоксия.

Облизнув губы, Марфа замешкалась с ответом, но скрип на кровати быстро вернул ей язык:

— Самогону просил. Ругаться будете?

Евдоксия осторожно села на кровати и строго посмотрела на Марфу:

— Мне этого добра не жалко, а вот Николай… — она вдруг замолчала.

Марфа повернула к ней голову и встретилась глазами со свекровью. Всю её обдало холодом, сердце застучало от переживаний.

–… Николай тебе этого не спустит, Марфа. Самоуправство он не потерпит, — закончила наконец-то свекровь.

— Матушка, простите меня грешную. Бес попутал, — Марфа кинулась к кровати и встала на колени, — Не сдавайте меня. Не со зла я. Старика пожалела. Не для выгоды своей это сделала.

— Встань с колен, бесстыжая. Только хозяин из дома, так ты хозяйничать решила. Не позволю! Думала, не вижу ничего? Не слышу? А вот тебе! — она сложила пальцы в"фигу"и тыкнула им прямо в нос Марфе, — И тебе доверия нет. Все вы из меня веревки вьете! Уйду от вас в монастырь! Мочи нет! Не жизнь это, одно мученье…

Марфа, чувствуя, как сердце её сейчас выпрыгнет из груди, схватила свекровины худые руки и стала их целовать:

— Матушка, родненькая, не губи. Не со зла я. Кроме тебя и добра не знала. Только ты свет мой в этой жизни. Матушка, родненькая. Не губи не путевую…

Евдоксия, вырвав свои руки, довольная, закрыла глаза и произнесла:

— Не мучай ты меня. Утомила. Я-то молчать буду, а вот если другой кто Николаю скажет, защищать тебя не буду. Все, ступай во двор. Скотину накормить надобно.

Марфа встала с колен, вытерла рукавом слезы со щеки и выбежала во двор. Вот и сделала доброе дело, вот и попала как мышь в мышеловку!

Скоро прибежали и Фотя с Фисой. Перебивая друг друга они на перебой рассказывали Евдоксии, что видели в избе Захарова, все сплетни которые там услышали. Евдоксия ради этого встала с постели и села за стол. Подперев рукой щеку, она с наслаждением слушала внучек, иногда перебивая и переспрашивая. Когда в избу вошла Марфа, девочки неожиданно замолчали.

— Ну, чего замолчали? — удивленно спросила Марфа, — То тараторили без умолку, аж во дворе слышно было, а тут воды в рот набрали.

— Да ничего интересного и не рассказывали, — начала Фиса, — Так, покойник, как покойник, только шея свернута.

— Страсти какие. Вы бы в баньку сходили. Теплая она еще. После такого смыть с себя надобно грязь эту покойницкую.

Фотя презрительно фыркнула на это предложение, но Евдоксия неожиданно поддержала невестку:

— И, правда, ступайте, помойтесь. Белье чистое наденьте, а эту отстирайте от греха, — потом сморщила лоб и посмотрела на Марфу, — Как будто подъехал кто то. Иди, посмотри, может наши вернулись.

Марфа не заставила себя долго ждать, как ужаленная бросилась во двор, где уже открывались ворота и заводили лошадь запряженную в телегу. В ней, точно барин сидел Федька, а рядом с телегой шел Николай и Никита. Марфа ахнула, когда заметила, что на сыне выглядывает из дедовского пиджака порванная рубаха:

— Ах, батюшки, чего это с рубахой?

Николай остановил лошадь, движением руки показал внуку, что пора слезать и ответил, не поворачиваясь к снохе:

— Рубаху ему почини. С телеги навернулся когда баловался.

–Ах, батюшки… — Марфа кинулась к сыну, осматривать его в сумерках, тот отбивался, но вырваться из цепких рук матери не смог, — Федя, ну, не крутись, родной. Как же так ты навернулся? Как же умудрился?

К счастью, кроме царапин на лбу, на руках и коленях, она ничего не заметила, а Федька, как только вырвался из её рук, сразу побежал в дом, не дожидаясь дальнейших расспросов.

— Как же так, батюшка? Он же и убиться мог! — ругалась Марфа, наблюдая, как свекор распрягает лошадь.

— Уйди, Марфа, не мешай! Не убился и ладно, — нехотя отвечал свекор.

— Ведь один он у меня. Батюшка, да пожалей ты меня. Никого, кроме сына не осталось…

— Уйди! Заладила! Не дам из внука кисейную барышню сделать! Навернулся и ладно, чего сцены устраивать? — потом резко повернулся к ней и спросил, — Что с рожей?

Марфа схватилась рукой за лицо, стала его ощупывать и вспомнила, что вся исцарапана, после похода с Ершихой в лес.

— Это ветками меня хлестнуло. Грибы смотреть ходила…, — отвечала уже более спокойно Марфа.

— И где ж грибы?

— Мало их, не набрала.

Свекор сверкнул недобро глазами:

— Врешь. Только некогда мне с тобой разговоры разговаривать. Бери с телеги тот мешок и в дом тащи. Да бери, не тяжелый!

Марфа, как будто очнулась от сна и бросилась к телеге, где с краю лежал мешок. Она схватила его и сразу же удивилась, какой он был легкий. Как и велел ей свекор, понесла его в дом, положила на лавку в сенях. Любопытство её разжигало изнутри и она не выдержав, отвязала веревку и открыла мешок. Просунув руку вовнутрь, она схватила что-то мягкое и достала оттуда на свет. На неё смотрел красивый новехонький платок с красивыми цветами и бахромой."Вот бы мне такой. Все бы смотрели и завидовали": подумала про себя Марфа. Из мыслей её выдернул свекор, который вошел в сени и скомандовал:

— Неси мешок в избу то!

Марфа покрылась краской от стыда, что её застали, как вора, за таким делом. Она быстро положила платок в мешок и понесла его в избу. На неё сразу же уставились три пары женских любопытных глаз, которые рассматривали то вылезший край платка из мешка, то на Марфу, то на Николая. Евдоксия осторожно встала из-за стола:

— Приехали, родные.

Рядом с ней тут же стал крутиться Федька, который схватил бабкины ладони и с каким-то странным любопытством стал их рассматривать. Евдоксия тут же заметила, что у внука порванная рубаха и лоб исцарапан.

— Чего с мальчишкой сделалось? — спросила Евдоксия, не поднимая глаз на мужа, — Как будто навернулся где то…

— Еще одна раскудахталась, — зло заметил Николай, — В порядке все с вашим Федькой! Он уж и забыл, а вы все ноете! Лучше мешок откройте. Давай, Марфа, доставай.

Николай сел на сундук и, как царь на троне, стал наблюдать за соблюдением своего приказа. Марфа всех оглядела растерянным взглядом, потом посмотрела на свекра и осторожно вытянула за край платок, тот самый с бахромой. Фотя и Фиса заохали, глаза их заблестели, но тут на всю избу прогремел голос хозяина дома:

— Это, жена, тебе, обновку купил. Носи на людях и живи долго, — потом поманил пальцем внука, — А, ну, Федька, возьми платок и бабке его отдай. Давай, негодник, отдай подарок то.

Федька нехотя отошел от бабки, взял из рук матери платок и с улыбкой передал его Евдоксии. Та смотрела на подарок не верующими глазами, трогала пальцами бахрому, гладила рисунок.

— Давай, Марфа, дальше доставай, — прогремел опять голос Николая.

Марфа снова просунула руку в мешок и достала оттуда зеркальце. Глаза Фисы от увиденного заблестели, как у голодного зверя.

— Бери, бери, Фиска — негодница, тебе это куплено, — с иронией в голосе произнес Николай.

Фиса, как кошка бросилась к мачехе и почти вырвала из её рук зеркальце и сразу стала рассматривать своё лицо в нем. Марфа же, не дожидаясь команды, снова просунула руку вовнутрь и достала оттуда пуховый платок, мягкий-мягкий, словно облако. Фотя опустила глаза, чтобы не соблазняться, если вдруг не ей предназначено.

— Бери, Фотя. Тебе надобно, тебе и дарю, — прогремел ласково голос Николая.

Фотя, немного покраснев, быстро подошла к мачехе и вырвала из её рук платок и, сразу накинув его на плечи, закружила по избе. Евдоксия довольно посмотрела на радостную внучку и произнесла:

— Одарил ты нас, батюшка. Спасибо тебе. Век не забудем.

Но Марфа в этот момент снова просунула руку в мешок и вытащила оттуда новую светлую женскую кофточку, в мелкий красный горошек и алые бусинки пришитые на манжетах загадочно блестели. Глаза у всех сверкнули, в воздухе почувствовалось напряжение. Вот-вот как будто гром грянет.

— Бери, Марфа. Это тебе. Не дело молодой женщине в заштопанном ходить, — спокойно произнес Николай, потом посмотрев на недовольную жену, продолжил, — Сына нашего все равно не вернуть, а Марфе еще жить надо.

Евдоксия до боли сжала платок в руках:

— И на что же подарки были куплены, батюшка наш родной?

— Мы с Никиткой наторговали, на то и купили, да и осталось еще. Опять же, Серафиму Митрофанову дом править помогли, он тоже заплатил немного. Вот так, жена. Иль ты недовольна чем?

Евдоксия отвела взгляд на иконостас:

— Тебе завсегда, хозяину, виднее, как правильнее будет. А за подарки спасибо. Уважил.

В дом вошел Никитка, сняв картуз, он принюхался:

— Кашей гороховой пахнет. Ух, как есть хочется. А на улице и ветер, и дождь закапал. Вот погодка то! Вовремя мы приехали! Не успели замочиться.

Марфа охнула, она совсем забыла про гороховую кашу! Положив кофточку рядом со свекром, бросилась к печи и ухватом вытащила чугунок с кашей."Фух, успела, не сгорела, родимая": успокоилась про себя Марфа.

— Готово, что ли? — спросил нетерпеливо Никитка.

— Готова. Ужинать будем, — довольная ответила Марфа.