Ювента

В.В. Дмитриев (2024)

Жизнь Макара Закрепина уверенно идет по наклонной. Недавно из-за своего дурного и вспыльчивого характера он вновь лишился работы, и теперь парень совсем не понимает, как ему жить дальше. Благо, что на помощь приходит его надоедливая тетка Элина, которая предлагает племяннику довольно необычный выход из положения — вернуться на работу вожатым в Детский оздоровительный лагерь “Ювента”. Всё бы ничего, но когда-то давно Макар поклялся, что больше никогда не вернется в это место. Не имея другого выхода, он решает бросить вызов себе и другим, намереваясь при первой же возможности покинуть эту обитель детского смеха, юношеской романтики и пьянящего солнечного лета. В его распоряжении всего три месяца, чтобы привести свои дела в порядок. Однако как это сделать, когда ты один против целого мира?

Невидимка

Вот он — тот самый день, которого Макар ждал так долго. Именно сегодня, именно сейчас к нему пришло это сладкое и отдающее свежестью осознание того, что конец его продолжительным мукам уже не за горами.

Он сделал это! Смог себя пересилить. Смог вернуться в лагерь и окончательно доказать себе, что эта прежняя часть жизни для него уже позади и пути назад нет и быть не может.

Как говориться — лучше сделать и пожалеть…

Жизнь, коварная стерва, всё же смогла загнать его в застенки лагеря. Она вновь решила испытать его, вновь решила уложить своего нелюбимца между молотом и наковальней, между огрызков воспоминаний и проблем в виде безработицы и безденежья.

И вот, когда Мак только появился в “Ювенте”, он и представить боялся, что может поджидать его на первой смене. Страх перед неизведанным и правда пугает. Но еще больше заставляет съеживаться боязнь того, с чем ты уже хорошо знаком, и именно такой страх терзал Макара в первый день, в день заезда. Слишком давно он работал здесь вожатым в последний раз. Слишком давно его жизнь поменялась в другую, куда более отягченную заботами сторону. Прошлое осталось в прошлом. Тогда он был моложе, терпеливее и наивнее. Был другим. Не то, что сейчас.

Но, к его счастью, всё оказалось куда проще и легче, чем ожидалось.

Молодые и самовлюбленные особи вожатых почти сразу отгородились от пережитка другой эпохи в виде Макара, что было ему только на руку. С перваком не пытались сдружиться или любезничать, а со временем даже перестали идти хоть на какой-то добровольный контакт, к чему не стремился и сам вожатый, вступая в коммуникацию только по рабочей надобности. А если прибавить ко всем этим радостям еще и то, что теперь смены действительно были куда более облегченными от мероприятий, чем в былые времена, то по итогу можно получить достаточно непыльное времяпрепровождение, за которое Мак еще и получал официальную зарплату.

Разумеется, не обошлось без конфузов и головняков. Куда же от них было деться? Однако, если кто не знает, именно из этих факторов и состояла обычная работа вожатого, а потому и ничего нового Макару здесь пережить не пришлось. Поэтому можно было с уверенностью сказать, что Мака тяготы вожатской жизни на этой смене одолевали не так уж и часто, за что он сам мог только поблагодарить фортуну. В кое веки эта старая карга решила повернуться к нему не задом, а хотя бы встать полубоком, за что ей уже можно было немножко поклониться.

Жаль только, что с поиском работы у него вышло не так гладко, как хотелось бы. Но ничего — без “улова” вожатый всё-таки не остался, пусть и выбирать на этой своеобразной рыбалке было особо не из чего.

Впереди у него маячила всего одна смена. Вторая, и, что немало важно — самая последняя. По ее окончанию он уберется из этого лагеря и больше никогда сюда не вернется. И плевать, что жизнь уже давно отучила его зарекаться!

Плевать! Плевать! Плевать!

Не вернется и всё тут! Во всяком случае — он очень на это надеялся. Несмотря на все плюсы вожатства, отрицать которые было бы глупо, Макар понимал, что в целом его нахождение здесь — это огромная трата драгоценного времени, которого у него не становится больше. Часики тикают, а потому достаточно с него этого ребячества! Пора двигаться дальше.

“Сегодня уже разъезд. Хватит думать о всякой херне” — отчитывал сам себя Мак, лежа в кровати. — “Лучше покемарь еще чуток, дубина”.

Солнце уже аккуратно билось в окна, а часы показывали, что будильник Валеры должен прозвонить только через десять долгих минут. Это значило, что у вожатого было еще совсем немного времени, чтобы побыть наедине с собой, прежде чем погрузиться в дневные заботы грядущего дня.

Спать ему больше не хотелось.

Ему вдруг вспомнился вчерашний день — день закрытия смены. Как-то очень навязчиво мысли сами окутали еще сонную голову, не желая ждать, когда Мак соблаговолит окончательно проснуться.

Прошлое утро выдалось вполне себе обычное и нормальное, даже типичное, но вот последующий день оказался куда более загруженным и нес с собой много забот, о которых ему тогда даже и думать было неприятно.

Дневное мероприятие, на котором дети разрисовывали асфальт на центральной площади, уже навивало пионерам первые нотки грусти перед расставанием с лагерем. Тогда Мак впервые стал успокаивать канючащую Полину, пусть и делал он это без особого желания. Девчушка понимала, что уже завтра покинет всех своих новообретенных друзей, из-за чего сильно расстраивалась и без конца лезла обниматься то к Зоре, то к Макару поочередно. Работать психотерапевтом у вожатого получалось не очень удачно, но в итоге ему всё же удалось отвадить пионерку от нудных рыданий и припахать ее к общей разрисовке мелками центральной площади.

А дальше было совсем “интересно”.

Оказалось, что всю смену Нина и Никита, те самые горе хореографы, репетировали с отрядами один и тот же танец, который, по итогу, должен был вылиться в массовый флешмоб. Всё происходящее записывали на видео, чтобы потом выложить на сайте “Ювенты”. Макар, который во всём это бреде не участвовал, с трудом сдерживал смех, когда пионеры, бок о бок с вожатыми, пытались синхронно двигаться под музыку в надежде изобразить из всего этого единый номер. Получалось у них, как не трудно догадаться, сумбурно и даже плохо. Лучше всего в такт попадали только представители старших отрядов, в то время как младшие вообще порой двигались наобум, словно дергающийся холодец, что в особенности касалось балбесов мальчишек.

Однако интереснее всего во всей этой бурлящей массе было наблюдать именно за Зорей, чем Мак не без удовольствия и занимался.

Во время танца казалось, что девушка больше была похожа на не очень равномерно упакованную сосиску, и именно это сравнение больше всего забавляло Макара. По ходу дела он выдумал для напарницы еще несколько красноречивых прозвищ, среди которых самыми яркими оказались “Гусеничка”, “Пузырь”, “Мечта тракториста” и “Жаб-Жабыч”. У Зарины вообще мало что получалось — вожатой тяжело давалась физическая нагрузка, а помимо прочего она еще и почти всегда на секунду отставала от общего ритма, что было трудно не заметить. Особенно смешно Зарина смотрелась на фоне остальных девушек вожатых, которые, в отличии от самой Зори, были стройными и действительно умели двигаться, а не колыхаться. Те же Карина с Настей, на пластичность и грациозность которых Мак мог любоваться целую вечность, заметно скрашивали общую унылую картину и были способны хоть немного оттенить происходящий на площади кошмар.

К счастью, после трех неудачных репетиций флешмоба, четвертую попытку всё же удалось довести до логического завершения. Нина и Никита, просмотрев запись, тихонько посоветовались и по итогу решили распустить все отряды по корпусам. По всей видимости, запись танца их более-менее устроила, либо же хореографы попросту поняли, что выжать из увиденного что-то более адекватное у них уже банально не выйдет.

Макар, с чувством выполненного долга, вернулся в свою вожатскую и каким-то образом умудрился вырубиться почти на полтора часа — не то от накопленной усталости, не то просто от скуки. Казалось, что никто толком и не заметил его отсутствия, а если и заметили, то не подали виду. Оба варианта его абсолютно устраивали.

И всё же стоило отметить главное — то, из-за чего у вожатого седьмого отряда почти весь вчерашний день было приподнятое настроение. То, из-за чего Макар чувствовал себя победителем и творцом справедливости, о которых пишут книги и снимают фильмы. Об этом нельзя было говорить, но никто не запрещал ему об этом думать и ходить по всюду с довольной ухмылкой. А всё дело в том, что, по приходу в столовую, вожатых на завтрак, обед и ужин ждали увеличенные порции еды! Да-да, именно так.

Вчерашняя прилюдная взбучка поварихи Тамары принесла свои заслуженные плоды, и это не могло не радовать. Вид тарелок, полных яств, ласкал зрение Макара и грел его душу, а сам он чуть ли не впервые за всю смену набивал брюхо до отвала. Остальные вожатые также отметили увеличенный объем порций, но отнеслись к этому факту и близко не так трепетно, как сам Мак. Вкус у еды, правда, остался прежним — в меру пресным и безынтересным, но это было уже совсем не важно.

Главное, что все его старания в кои веки не прошли даром.

Надвигающиеся сумерки несли с собой много ожидаемого напряга — как нервного, так и физического. Близилось вечернее мероприятие, которое должно было окончательно ознаменовать завершение первой летней смены в “Ювенте” и подвести ее итог.

Вечерка на прощании всегда была нестандартной, и Мак удивился тому, что по прошествии лет она таковой и осталась. К этому вечернему мероприятию готовились не отряды, а сами вожатые, бравшие на себя всю постановку. Самому же Макару было приятно осознавать, что его важная персона во всём этом идиотском шабаше никоим образом не участвовала. Более того — Макара и вовсе никто не пытался привлечь к этой заварушке. Видимо, сказалось его последнее “блистательное” выступление еще на открытии смены, либо же остальные “деятели” не стали рисковать и решили лишний раз не связываться со склочным вожатым седьмого отряда. Его отсутствие на сцене только лишь еще больше расслабляло и радовало самого Макара, у которого появилась лишняя возможность для ничегонеделанья.

Это означало, что вожатому только и оставалось, что наблюдать за происходящим на сцене и изредка шугать своих пионеров, которые за всю смену так и не приучились помалкивать в тряпочку и вести себя тихо.

Открывалась вечерка индивидуальным танцем Нины и Никиты. Тандем хореографов, прозванных меж самих вожатых “ЭНЭН”, под мощный бит показал интересный, но довольно самовлюбленный современный танец. От всего этого действа Макару в какой-то момент даже стало противно. Вожатый был уверен, что этот необязательный номер парочка придумала лишь для того, чтобы покрасоваться на сцене и сорвать пионерские овации, которые они, разумеется, и получили в полном объеме по окончании выступления.

“Кто бы сомневался… Этим лишь бы выпендриться” — подметил про себя Макар, когда Нина и Никита кланялись залу уже в пятый раз.

Видок у хореографов был запыханный, но уж больно самодовольный — парочку, по всей видимости, разрывало от чувства собственного великолепия, а покинули сцену они только после того, как вдоволь насытились аплодисментами.

Затем настал черед уже вожатых продемонстрировать свое прощальное выступление, которое Макар, без особого сожаления, почти полностью пропустил. В один момент ему стало так жарко в этом тесном зале, что Мак решил выйти наружу и слегка проветриться, о чём он, в итоге, всё-таки успел пожалеть.

На улице Мак имел неосторожность напороться на Илью, который тоже решил сделать небольшой перерыв в работе. Ди-джей сам подошел к вожатому, чтобы завязать непринужденную беседу, чего раньше меж ними никогда не случалось.

— Капец… Только же недавно лето началось, а уже, считай, июнь прошел — невзначай начал Илья. — Скоро опять в универ.

— Кому как — безучастно ответил Макар.

Вдыхая свежий вечерний воздух, вожатый наслаждался его вкусом. В такие моменты его даже не тянуло закурить сигарету — настолько не хотелось портить эту идиллию. Но в то же время Макар понимал, что совсем скоро от былой свежести не останется и следа — влажная духота всем своим фронтом должна была окончательно задавить остатки комфорта, с которым можно будет попрощаться до самого конца августа.

Чего уж тут говорить — в последние дни чаще всего стаяла такая париловка, что деться от всего этого безобразия было просто некуда. Вот и приходилось ловить свежий ветерок хотя бы вот в такие “особенные” моменты.

— Вот там душняк — продолжал нащупывать темы для разговора ди-джей, хотя Мак своим унылым видом давал понять, что в болтологии он не особо заинтересован. — Я, когда дискачи веду, тоже частенько сюда из коморки выползаю. Хотя у меня там еще нормально, можно сказать… Щас вот, кстати, Игорька за пульт посадил. Вручил ему лист с хронометражем торжественно, поэтому пусть рулит. А то физруку нашему чё-то скучно стало, делать ему нефиг. Ну ни чё — труд даже из обезьяны человека сделал, так что и Игорёхе тоже может повезти…

— Ясно — вновь буркнул вожатый.

Разговор не клеился. Илья переминался с ноги на ногу, припарковав руки в карманы широких шорт, что казались ему не по размеру большими, как и его пестрая гавайская рубашка. Было заметно, что вся эта “прелюдия” всё же должна была к чему-то привести, но пока что было не ясно, к чему именно.

Однако тайное очень скоро стало явным. Вновь интуиция вожатого давала ему верные подсказки.

— Макар, слухай — а чё ты такого в столовке сделал-то, а? — еле слышно спросил Илья, хоть они и находились снаружи клуба в гордом одиночестве. — Ты хоть расскажи.

— В смысле? — изобразил непонимание Мак.

На самом же деле вопрос ди-джея заставил вожатого здорово напрячься.

— Да не, ты расслабься — я наоборот поддерживаю такие штуки. Иначе как еще нам свое отвоевывать? — заговорщицки улыбнулся парень. — Я ж ваще панк по натуре. Поэтому такие меры — это для меня. Да и ты тоже панк, походу… Ты “Короля и Шута” не слухаешь, случайно?

— Не особо — чуть расслабился Мак. — И я не панк.

— Да не суть. Это я так, к слову сказал… Короче — я сам такие темы не проворачиваю, выдумки не хватает. А вот у тебя хватило, да еще и прокатило всё. Вован сегодня шуманул, что вам теперь хоть жратвы нормально отваливают после вчерашних разборок. Поэтому красава, уважаем…

— Ильюх, погоди… Я чё-то не очень догоняю — ты к чему клонишь? — попытался изобразить невинность Макар. — Что это я всё подстроил?

— Да не-не, конечно не ты. Но Макар, вспомни — ты ж сам ко мне подходил и спрашивал за эту тему. А потом сказал: “Надо с этим чё-то делать, тыры-пыры…”. И тут бац — этим же вечером все вожатые как по команде обосрались. Хах, ну прикольно же! Так за это еще и Тамаре перепало, а вам теперь кормежку увеличили. Тут не трудно догадаться…

— Слушай — я без понятия, чё там вечером стряслось. Я просрался точно так же, как и остальные, если ты не в курсе.

— Знаю. Да там ваще всех прочистило. Это еще хорошо, что я на веранде вчера хавал. А то так и я бы с вами до компании толчок мусолил.

— Ну вот, а я о чём? Не, я вчера хотел с другого боку зайти — двинул к Эле… Ну, к Элине Вадимовне, то есть. Хотел, чтобы она взялась за эту херню со столовкой. Думал, поможет… Но хер там плавал, и на этом моя, как ты говоришь — выдумка, и зависла. А Тамара тупо обиделась на нас за наезд, вот и скормила какую-то тухлятину. Походу не думала, что за ее жопу возьмут…

— Ой, да ладно тебе, Макарыч. Я ж и не настаиваю — улыбаясь, пожал тощими плечами Илья. — Это так, мои догадки. Буду нем, как рыба. Не очкуй.

— Я не очкую. Просто ты говоришь…

— Понял-понял, своих не сдаем. Ладно, пойду я за пульт, пока Игорек там от волнения не помер. Бывай. Заходи, если чё. Панки, хой!

Илья ушел, оставив вожатого наедине со своим страхом разоблачения. Мак понимал, что если этот “панк” вдруг решит пустить язык по ветру, то ди-джею обязательно поверят и все остальные вожатые, после чего счастливое будущее Макара окажется под большущим вопросом. На самом деле он не особо переживал за возмущение его “коллег”, но его просто смущал сам факт того, что столь хитроумный план в принципе оказался под угрозой раскрытия.

Справедливости ради стоило признать, что кроме как самого Макара в этом больше и некого было обвинить. Нужно было держать свой идиотский язык за зубами и не делать даже крошечных намеков на свои замыслы, тем более с абсолютно левыми для себя людьми. Сейчас же ему оставалось только надеяться, что Илья действительно оставит свои догадки при себе и не решит проболтаться кому-либо из своих приятелей. В ином случае, как говорится — “не пойман — не вор”.

Вернувшись в клуб, Макар успел застать самую концовку занудного вожатского представления. Сюжет грустной постановки подходил к своему логическому завершению, и из разных концов зала уже были слышны первые пионерские всхлипывания. Мак пожалел, что вернулся, но и поделать было нечего — ему хотелось закончить эту вечерку как можно скорее, а для этого оставалось перетерпеть лишь ее эпилог — прощание с отрядами.

Всех вожатых, находящихся в зале, Ольга пригласила на сцену под грустную и меланхоличную музыку. Туда же поднялись и Элина, хореографы, физрук Игорь и музыкальный работник Варя, из-за объемов которой на и без того тесной сцене стало совсем не протолкнуться.

Элина завела свою речь — не долгую, но очень трогательную и слезливую. Стоило признать, что работать на толпу тетка и правда умела. Она искренне говорила вожатым спасибо, благодарила их за хорошую работу и приглашала всех детей вновь возвращаться в объятья “Ювенты”, если говорить совсем уж кратко. Пионеры из младших отрядов уже начинали пускать слезы и слюни, ведь для многих из них такое грустное расставание было в новинку. Макар жалел этих малявок, ведь с высоты своего опыта он понимал, что они ощутят на себе это неприятно чувство еще не раз за всю отведенную им жизнь. Старшаки, правда, тоже не отставали — девчонки, что ушли с задних рядов и обосновались поближе к действу, смотрели на вожатых грустными мокрыми глазами, а парни просто многозначительно молчали, погруженные в свои мысли.

После выступления Элины настала очередь прощаться уже самими вожатым. Ну и, разумеется, каждый из них наверняка считал своим первейшим долгом делать это как можно более нудно и муторно.

Со временем, когда Маку окончательно осточертело стоять в общей толпе и ждать своего слова, он юркнул в коморку для реквизита, в надежде пересидеть там всё это пафосное действо и хоть на чуточку укрыться от жаркого света софитов, направленных на сцену. Как назло, вожатые начали свои прощальные речи в порядке нумерации, от первого отряда к восьмому, что предвещало Макару долгое и томительное ожидание в коморке. На его счастье — отсутствия вожатого так никто и не заметил.

Когда всё же настал черед вожатых седьмого отряда, Мак и Зоря вышли на середину сцены, оказавшись одни на один с пионерами впереди и в окружении вожатых позади себя. Толпа взирала на них заплаканными глазами, но Зарине этого как будто показалось мало. Решив окончательно добить народ, напарница завела слезливую повесть о том, как же сильно она успела полюбить своих “Бандерлогов” и как ужасно будет по ним скучать.

Девушка действительно была расстроена — глаза у нее были влажными, а голос ощутимо подрагивал, проваливался и буксовал на каждом слове. Пока Зоря, швыркая носом, признавалась в любви своим “гномикам” и “любимкам”, пионеры седьмого отряда грустили так, будто по окончанию мероприятия их вожатых должны были увезти на расстрел нацисты, и сейчас они видели Макара и Зорю в последний раз. Глядя на эту сцену, вожатый догадывался, что пионеры наверняка тоскуют из-за разлуки с Зорей, но никак не по самому Маку. Поэтому вожатый решил не сильно обращать внимание на разыгравшуюся трагедию и просто старался дождаться своей очереди. Больше всего его раздражало стоять истуканом перед всем собравшимся в клубе лагерем, пока Зарина никак не могла закончить свой резиновый монолог.

И вот, спустя почти целую вечность, Макару всё-таки дали слово. Вожатый не стал рассусоливать и решил говорить быстро и по существу, ибо времени на всю эту ерунду и без того было потрачено уже слишком много.

Но к его удивлению, как только зал приготовился слушать, у Макара по закону подлости сжалось от волнения горло, что было очень некстати.

— Так, короче…эм-м-м… Ну…всем спасибо за смену, там… — вяло скрипел вожатый, пытаясь придумывать на ходу. — Седьмой отряд — вы молодцы, но можно было и лучше. Да. И-и-и…эм-м-м… Ваня, помни про мои подзатыльники… Я буду по ним скучать. Ну и рад был познакомиться… Да… Ну…пока…

Больше из себя он ничего выдавить не сумел, да и сказать Маку было почти нечего. За всё проведенное вместе время вожатый так и не смог прикипеть к своим пионерам, а его напарница почти всю смену торчала у него поперек горла, мешая свободно дышать. О таких чувствах, как правило, не говорят со сцены, и Макар решил не прерывать устоявшуюся традицию.

— Я от твоего красноречия прям балдею — строго и даже обиженно бросила ему Зоря, когда они вернулись в вожатский строй.

После вожатых седьмого отряда настал черед прощаться со своим восьмым отрядом Карине и Валере.

Блондинка с трудом сдерживала слезы и старалась не расплакаться, что получалось у нее из рук вон плохо — ее маленькие пионеры “восьмёрочки”, ее самый первый отряд в ее вожатской жизни явно запал девушке в душу, и расставание с ними не могло ее не ранить. Однако главной неожиданностью для публики стал ее лопоухий напарник. Как только Валера взялся за микрофон своей костлявой рукой, из его глаз ручьем бросились слезы, а сам он не мог связать и двух слов — голос у доходяги дрожал от волнения, а в конце и вовсе оборвался, после чего парень вернул микрофон Карине и ушел обратно к вожатым, утирать слезы.

Вот тогда-то и началась самая настоящая вакханалия. Внезапно, в след за уходящим Валерой, на сцену в полном своем составе выбежал восьмой отряд и принялся обнимать своих молодых вожатых. Картина вызвала всеобщее умиление и аплодисменты, но самого Макара ничуть не тронула, и он лишь закатил глаза, ведь из-за этой выходки вечерка грозила затянуться на лишние драгоценные минуты, чего вожатому совсем не хотелось.

Когда восьмой отряд уговорили рассесться по своим местам, Оля, наконец, объявила, что первая смена официально закончена.

В зале погас свет. Вожатые зажгли заранее приготовленные свечи и всё под ту же грустную тягомотную музыку вышли с ними в зал, вернувшись к лавкам своих отрядов, после чего по команде затушили крошечные огоньки. Раздались аплодисменты и в клубе вновь стало светло. При зажженном свете стало ясно, что плачущих пионеров в зале оказалось куда больше. Причем ревели не только юные дети, но и подростки, для некоторых из которых эта смена была последней.

Седьмой отряд принялся обступать Зорю и ластиться к ней, не забывая при этом попутно рыдать. Пионерские обнимашки перепали даже Макару, но он, в отличии от своей напарницы, вел себя гораздо более сдержанно и “профессионально” — просто похлопывал всех по спине и поторапливал двигаться к выходу.

Позже вечером на берегу озера все отряды собрались на разведении костра — старой традиции “Ювенты”, которая сохранилась еще с самого ее основания. Было прохладно, однако это не мешало народу, кроме самого Макара, горланить песни, весело танцевать и водить хоровод вокруг огня — последней искорки уходящей смены. Мак старался держаться от всего этого шабаша в стороне и лишь приглядывал за своим седьмым отрядом, как пастуший пес за стадом овец, чтобы их потом не пришлось разыскивать по всему побережью. Пробыли у озера они не долго и уже меньше часа спустя снова отправились обратно на территорию лагеря — веселые и уставшие.

По возвращению в корпус Зоря и Макар провели для отряда прощальный огонек. Точнее — его единолично провела напарница Мака. Зоря не затыкалась почти на всём протяжении вечерней посиделки, то и дело вставляя свои комментарии в речь пионеров. Слово за слово, вопрос за вопросом, и вот уже обычный огонек, жить которому обычно было суждено не более получаса, превратился в самое настоящее долгоиграющее заседание. Детям нравилась такая вовлеченность их вожатой, но вот Макара всё это действо стало очень сильно раздражать. У него слипались глаза, затекали ноги и задница от неудобного сидения на полу, а вдобавок ему сегодня еще и напекло шею, из-за чего кожа вожатого горела адским пламенем.

Не выдержав затянувшейся тягомотины, Макар молча покинул холл под всеобщее удивление пионеров и уединился в вожатской. Валеры в комнате не было, ибо он сам еще не успел вернуться со своего огонька, который у восьмого отряда сегодня также продолжался дольше обычного.

Оказавшись в тишине, Мак бестолково лежал на кровати, стараясь ни о чём не думать. Не получалось.

В этом стыдно было признаться, но сейчас вожатый раздражал даже себя любимого, пусть и упрямо не хотел в этом признаваться. Он хотел только одного — лишь бы все окружающие поскорее разъехались по домам и оставили Мака в покое. Все — эти дети, эта приторная Зоря, Элина со своими обидами и расстройствами, этот приставучий Валера вместе с идиотскими муравьями и даже Карина, которая словно пугливая лань всеми силами старалась избегать Макара, как только видела его на горизонте. Он устал от всех и больше не хотел никого видеть. Вожатый предвкушал свободу, но пока что не представлял, где же ему взять сил на то, чтобы дождаться того сладкого момента, когда он вновь сможет оказаться на воле, подальше от “Ювенты”.

Пожалуй, он ждал этого даже слишком явно, и теперь корил себя за такое нетерпение.

Какое-то время спустя огонек у седьмого отряда всё же соизволил закончиться — Мак сквозь дрему расслышал, как пионеры потихоньку расходились по своим комнатам, попутно желая друг другу “Спокойной ночи”. В это же время в вожатскую открылась дверь и в комнату вошла Зарина. Видок у нее был пусть и усталый, но на редкость озабоченный.

Как оказалось — не зря, ведь она вновь пришла выносить мозг напарнику.

— Макар…ты почему себя так ведешь, а? — шепотом спросила Зарина.

— В смысле? Как? — непонимающе спросил Макар.

— Да вот так — показала на него девушка. — Так, будто тебе всё по боку.

После того, как у него в сонной голове прогрузилась эта информация, Макар вяло усмехнулся и сел на кровати. На самом деле смешно ему не было, но показываться этого не хотелось.

— Может, потому что мне и вправду всё равно, Зарин? Или ты только щас это поняла?

— Не верю — покачала головой девушка. — Не хочу верить.

— Ну не верь. Я и не настаиваю — ответил Мак. — Вы там всё, закончили? Можем их укладывать?

— Можем — грустно ответила Зоря и уже собралась уходить, но добавила: — Знаешь… Я уже поняла, что ты эгоист. При чём такой…злостный. Но это пофиг, таких людей вокруг полно — тут удивляться нечему. Я привыкла. Но…

— Что?

Напарница замялась, но быстро собралась с силами. Зарина была из тех людей, что не только за словом в карман не полезут, но еще и в кредит тебе этих самых слов навесят, если понадобится. Этот факт Макар успел прояснить еще в первые дни их сомнительного сотрудничества.

— Ладно со мной, но с детьми-то зачем себя так вести? Зачем выпячивать напоказ это свое капризное и недовольное жизнью эго?

— Чё я сделал-то? Разжуй мне, а то я не врубаюсь…

— А ты никогда не врубаешься.

— Ближе к делу давай.

— Да ты ничего не сделал, в том и дело! — злее зашипела вожатая. — Целый день ходишь, как пожухшая капуста. У детей последний день, а ты всё нос воротишь. Он у нас, видите ли, недоволен. Ай…зачем я это вообще говорю — всё без толку. Хрен с тобой. Ты уже не маленький.

— Пхах… И чё тогда начинала? Тупо скинула на меня негатив свой.

— Ой-ой, да что ты говоришь? Ничего — не сахарный. Зато хоть побудешь в моей шкуре.

— Ладно, как скажешь — у вожатого не было желания спорить с напарницей. — Пошли, а то щас еще час укладываться будут, начнется беготня…

— Погоди… — остановила его Зарина. — Извини, что я вот так… Но мне правда обидно за них. Они же к тебе даже подойти бояться, понимаешь? Хотят, но не могут. Поэтому я прошу — сделай хотя бы вид, что тебе на них не плевать. Пожалуйста. Не для себя любимого, не для меня — для детей.

— Один вечер ни чё не изменит…

— Макар…

— Хорошо, хорошо. Ладно — спокойно ответил вожатый. — Претворюсь, что грущу. Постараюсь…

На самом же деле “притвориться” Макару было совсем не сложно, ведь на самом деле он и правда тосковал.

Тосковал где-то глубоко внутри, стараясь не показывать это всем вокруг и не признаваться в этом даже самому себе. Хотел скрыть грусть по каким-то своим, ему самому неведомым причинам.

Чем-то повеяло внутри… Ностальгией? Да — пожалуй, что именно ей.

Ему вспомнились былые времена. Вспомнился еще тогдашний, его самый первый отряд под номером шесть. И вот теперь история как будто повторялось, но всё было не то и не так. А отсюда и эта необъяснимая злоба и раздражение, которым не было видно ни конца ни края.

А значит проще всего было отпустить малявок и отмахнуться от них, чтобы сердце не так ныло по людям, которых он и узнать-то толком не успел. Или успел? Да кто уж теперь разберет…

Что это? Звонок?…

Макар резко очнулся от писка будильника.

Затылок сразу же стрельнул болью, голова закружилась, а загоревшая кожа на шее неприятно стянулась, из-за чего тело Макара обсыпало мурашками.

Каким-то немыслимым образом он умудрился задремать, прокручивая в мыслях минувший день. Трижды проклиная себя за сонливость, Мак встал с постели с затекшей шеей и растолкал Валеру, который спал сегодня дольше обычного и даже не отреагировал на собственный будильник. Пригрозив соседу расправой, вожатому удалось-таки вытащить Валеру из кровати и отправить его будить к завтраку восьмой и седьмой отряд.

День сегодня намечался тяжелый — предстояло сдать постельное белье отряда в прачечную, раздать детям фотографии, приготовить корпуса к осмотру и еще постараться чем-то занять пионеров до приезда их родителей, не забыв перед этим проконтролировать сбор детских вещей. Самому Макару еще предстояло решить, оставаться ли ему самому в лагере, или всё же сбежать на денек в Ладный, чтобы завтра к вечеру снова вернуться в “Ювенту” посвежевшим и приготовить себя к работе на второй смене.

Короче говоря — настроение у Мака от раздумий стало портиться с самого утра. А ведь он еще даже не успел выйти из своей комнаты.

Манная каша на завтраке в столовой была куда вкуснее, чем обычно. Сахара не пожалели, комочков не наблюдалось, да и налили в кастрюлю будь здоров — на три тарелки каждому хватило бы точно. Макар не был уверен, можно ли было это связать с недавней трепкой Тамары. Да и какая вообще разница?

Жаловаться было не на что, и Мак, на волне поднявшегося настроения после сытного завтрака, решил даже предупредить Зорю, что он “сходит к администрации”, на что получил бурчащее и недовольное согласие напарницы, которое ему особо и не требовалось.

Сигарета всегда расслабляла его нервы и помогала в раздумьях. А подумать вожатому было о чём.

Сейчас, когда никотин постепенно поступал в его легкие, грядущие планы на день уже не казались Макару такими нудными и суматошными. Главной его задачей было сбагрить детей обратно к родителям, по-человечески выспаться и просто провести время так, как хотелось самому Маку. Именно поэтому нужно было валить из лагеря обратно домой, чтобы хоть немного побыть в другой атмосфере и выдохнуть.

Возможность хотя бы короткой передышки очень грела мысли, но ровно до тех пор, пока к вожатому неожиданно не присоединилась его новая “подруга”.

— Не меня ждешь? — ехидно спросила Тая, внезапно появившись из задней двери столовой. В руках она уже держала пачку сигарет и зажигалку.

— Нет — ответил Макар, выдыхая дым. — Ты вчера не работала? Я тебя не видел.

— Оу, а ты меня искал? Как приятно — съехидничала официантка, закуривая. — Выходной был. У нас же график, как ни как. Вчера, правда, отгуливала день за другую девочку. Ей в другой день нужно будет…

— Ладно, понял. Держи в курсе.

Сарказм Тая различила, а потому решила сразу перейти к обсуждению их “дела”.

— Ну, и как всё прошло? Весело?

— Ты о чём?

— Не шифруйся, Макар. Тут нет никого.

Оглянувшись и убедившись, что вожатый и официантка действительно находились в полном одиночестве, Мак понизил свой тон до уровня шепота. Ему казалось, что по закону подлости кто-нибудь обязательно мог стать невольным свидетелем разговора в самый неподходящий момент.

— Как-как? Очень весело, аж до усрачки. В прямом смысле…

Конопатая засмеялась — беззаботно и весело, прям по девчачьи.

— Чё ты ржешь? Мы тут чуть не подохли — зашипел на нее Макар. — Я раз шесть бегал… Обделался на пару лет вперед. Чё за дичь ты нам подсунула?

— Не дичь, а обычное слабительное. Сыну своему давала от запора.

— Капец…

— А что такого? Через онлайн аптеку заказала и к ужину уже доставили. А дальше дело техники — быстренько подсыпала и перемешала, пока никто не видел. Тем более ваши тарелки там отдельно стояли, готовые, никто и увидеть не успел. Поэтому и принесла позже. Вот… Решила захватить обе смены, чтобы не было подозрений. Поэтому всех ваших и пробрало. Только вот с дозировкой я, видимо, я переборщила… Но там уже некогда было замерять. Надо было всё очень быстро делать…

— Погоди… Сыну? — тупо переспросил Макар. — У тебя сын есть?

— Бо-о-о-же. Это всё, что ты услышал? — вскинула острые брови Тая. — Так удивился, будто я питона дома держу, а не ребенка.

— Да не, просто ты… Не знаю… Молодо выглядишь для сына. Ладно, не суть — отмахнулся Мак, затушив сигарету. — А если бы плохо стало кому?

— От слабительного? Слушай — от него еще никто не умирал. Наверное… — пожала плечами девушка. — На крайний случай тут вон больничка есть через дорогу. Помогли бы вам, если вдруг что.

— А камеры у вас там стоят?

— Макар — я ж не такая дура. Если бы стояли, я бы так не рисковала.

— Странно. Много где стоят, а в столовке нету.

— Ну…последние пару лет шли разговоры о камерах, но чё-то пока тихо. Македон эту тему пробивал, насколько я знаю. Но нам как-то пофигу было. А щас тебе же лучше.

— Ага.

— Что не так, Макар? Всё же получилось, да?

— Да — нехотя кивнул вожатый. Ему было неудобно признавать, что его подельница оказалась права по всем пунктам их маленького заговора. — Тамаре ремня всыпали и нам на встречу пошли. Жрать теперь должны готовить приемлемо, много и подавать всё вовремя. А мы взамен не дергаемся и никуда не обращаемся. Как-то так.

— Вот и ладушки — улыбнулась девушка, тоже затушив сигарету и, достав из кармана фартука мятую бумажку, протянула ее вожатому. — Вот тебе реквизиты моей карты. Зарплата у вас сегодня, я знаю, поэтому к вечеру переведи, пожалуйста, деньги. Буду ждать.

— Как скажешь — буркнул Мак. — Ну у тебя и аппетиты.

— Не больше, чем у других.

— А чё с моей распиской? — вспомнил Макар про единственное вещественное доказательство их заговора.

— Сожгу ее при тебе. Но только после того, как мне бабло упадет. Так что потерпи. Ну и поторопись. Ладно, вожатик, я пошла работать. Приходи сюда почаще — мне нравится с тобой болтать. Глядишь, еще чего интересного придумаем. Ой… А ты вообще работаешь на следующей смене?

— Да — фальшиво улыбнулся Макар. — Обязательно буду тебя навещать.

Как только Тая скрылась в недрах столовой, вожатый обрушился на себя с проклятиями, чувствуя себя последним идиотом.

Слабительное! Обычное, мать его, слабительное! Как он сам до этого не догадался? Всё же было так просто, лежало прям на поверхности. А он… Кусок придурка!

Когда они только задумывали сие зловещее действо, Макар был уверен, что Тая придумает что-то похитрее. Подсунет в ужин вожатым просроченные продукты, например. Ну или хотя бы дохлого таракана подкинет для большего эффекта. Но слабительное? Нет — об этом он, к своей глупости, так и не подумал. Удручало во всей этой ситуации еще и то, что Мак вполне мог и сам стащить лекарство в том же медпункте, а не отдавать за него добрую часть своей зарплаты. Подсыпать слабительное тоже было не проблемой — способ он бы нашел. Но…

Но что толку было теперь об этом сокрушаться?

Стиснув зубы от досады, вожатый ушел с заднего двора столовой и отправился в сторону своего корпуса. Погода на улице стояла отличная — солнце припекало, а июньский ветерок почтил лагерь своим присутствием и слегка разогнал обыденную духоту. Сейчас Мак скорее предпочел бы поваляться в полной тишине на берегу озера, а не заниматься сдачей дурацкого постельного белья.

Однако поделать с этим было нечего. Пришла пора приступать к унылой рутине.

–…двадцать один, двадцать два, двадцать тры, двадцать чатыре… — не спеша пересчитывала принесенное седьмым отрядом постельное белье Виктория Степановна свойственным для себя говором.

Женщина уделяла этому процессу огромное внимание, вела свой подсчет очень монотонно и старалась ничего не перепутать. На столе перед ней лежала тетрадка, расчерченная по количеству отрядов, где напротив каждого стояло количество принятого постельного белья и подпись вожатого, принимавшего эти комплекты. Напротив графы, выделенной седьмому отряду, стояла корявая подпись Макара, которую он оставил в первый день своего возвращения в “Ювенту”, когда как раз и принимал в пользование постельное белье для пионеров.

— Такс, с наволочками усё — закончив, сказала Виктория Степановна. — Теперь пододеяльники. Поехали. И раз, два, тры, чатыре…

Макар закатил глаза от скуки и вышел из прачечной на улицу, подальше от витавших там едких запахов стирального порошка и всевозможных кондиционеров. Снаружи хоз-двора его ждали четверо мальчишек-пионеров из его отряда, которых вожатый вполне удачно использовал в качестве носильщиков. Дети, в отсутствии Мака, уже нашли, чем себя занять — пинали небольшой камешек, имитируя игру в футбол, не забывая при этом активно шуметь.

— Ну как тихо — буркнул Макар. — Ваня — бери всех и валите обратно в корпус. Мы здесь закончили. Я тоже скоро подойду.

— Да, сэр! — скривился пионер, за что тут же получил внеочередной подзатыльник.

Двор в момент опустел, избавившись от шумных пионеров. Макар подумывал о том, чтобы вновь закурить сигарету, но не был уверен, что прачка оценит такую вольность. К тому же в любой момент сюда мог нагрянуть и другой отряд для сдачи своих комплектов.

Переборов свои желания, Мак вернулся в душную прачечную, где Виктория Степановна, которую вожатый про себя успел обозвать “клушей”, продолжала вести свой нудный подсчет.

— Долго еще? — скучающе спросил Макар.

— Ой, да ты ж не сбивай, родной. А то ж я пересчитывать начну — не глядя на вожатого, ответила клуша. — …одиннадцать, двенадцать, трынадцать…

Так продолжалось еще какое-то время, пока женщина не объявила, что подсчет окончен и белье седьмого отряда было благополучно сдано без всяких потерь. Мак вновь поставил свою закорючку в тетради, и уже собирался уходить, когда Вика Степановна сказала:

— Ну ты и изменился, Макарушка — улыбнулась женщина. — А я ведь тебя сразу и не признала. Богатым будешь! Мне Элиночка говорила, что племяш ее опять в лагерь воротился, а времени тебя разглядеть усё не было. Вся в делах, вся в делах. Не голова, а Дом Советов пряма… Ну а перед сменой ты бельишко-то не у меня принимал, вот и не свиделися мы с тобою…

— Да, да, я тоже вас не сразу признал. Тоже богатой будете, побогаче меня — выдавил из себя Мак.

— Агась… Куда уж нам в наши-то годы…

Макар до последнего надеялся, что прачка его не узнает. По правде сказать — он и сам признал ее далеко не сразу. В первые годы своего пребывания в “Ювенте” Макар и Виктория Степановна пересекались ровно по тем же делам, по которым они встретились и сегодня. Только вот в те времена Мак был куда более дружелюбным парнем и ему было не сложно поболтать с человеком просто так. Виктория Степановна тоже была не из молчаливых — женщина она была простая, деревенская, а потому ей всегда было, о чём поведать местным работягам, над чем посмеяться и из-за чего поплакать.

Однако если сама прачка с тех пор изменилась только внешне — постарела, сменила прическу и стала шире себя прежней — то Макара настигли изменения куда более серьезные, внутренние. Подобные разговоры ему были больше не интересны, а сам он чаще всего предпочитал делать вид, что и вовсе не знаком с человеком, лишь бы у него была возможность избавить себя от неудобных разговоров. Такая тактика даже давала свои плоды и порой ему действительно удавалось забывать о чём-то и о ком-то, да так, что он и сам в это верил.

Недаром ведь вожатый успел прозвать Викторию Степановну “клушей” быстрее, чем умудрился вспомнить ее имя.

— Как жизнь-то молодая? — задала вопрос прачка, чуть понизив голос. — Ты как…справился после…

— Нормально, Вика Степановна. Пойдет — перебил ее Мак, у которого вдруг ёкнуло сердце.

— Ну да, да… Оно и правильно. Жизнь-то она шо…она ж продолжаться должна. Токмо тяжело это, я понимаю. Сама и мужа хоронила, и…

— Знаете… бежать мне надо. А то у меня там мелюзга без присмотра. Щас поубивают друг друга, а я этого и не увижу.

— Ладненько. Беги, конечно — махнула рукой прачка. — Потом пошушукаемся, коль время будет…

Эти слова Макар услышал уже спиной, когда спешно покидал прачечную.

Виктория Степановна, в отличии от Мака, и правда почти не изменилась. Она оставалась всё такой же, какой он ее и запомнил — улыбчивой, добродушной, излишне разговорчивой, приветливой и хорошей женщиной с мягким голосом и искренне добрыми глазами, от которой так и веяло теплом.

Но сейчас Макару вдруг показалось, что она увидела в нем то, о чём вожатый не говорил. Учуяла его ложь и поняла, что ничего на самом деле у него не в порядке. И именно это так сильно его взбесило. В нем было слишком много того, о чём говорить Мак никак не хотел. Всё то, что сидело и тлело в нем долгие годы после того, как он покинул лагерь.

Он не хотел окунаться в прошлое. Больше никогда. Тем ироничнее, что именно то самое “течение времени”, к сожалению, вновь и вновь возвращало Макара в его воспоминания. Как бы он сам не пытался этого избегать.

Что ж… Он знал, что так и будет, и поэтому боялся возвращаться в “Ювенту” — живой памятник былой, куда более счастливой для него жизни, от которой теперь ни осталось и следа.

Пионеры из разных отрядов свободно шныряли по всей территории, щеголяя в брендовых футболках “Ювенты”. В отсутствии каких-либо мероприятий дети были рады посвятить себя безделью и полностью сосредоточились на сборе долгожданных подписей.

Цель у них была простая — собрать автографы всевозможных вожатых, хореографов, музыкального работника, физрука и вообще всех, кто вел их за собой через всю первую смену. Пионеры, одев футболку, купленную в сувенирном магазине, носили с собой маркеры и ручки, стараясь отловить в лагере любого из вышеперечисленных персон, кого только могли углядеть. Порою вокруг одного вожатого могла собраться целая толпа детей — чаще всего его личных фанатов и ярых поклонников — только лишь затем, чтобы он мог оставить на их футболке хоть какое-то напоминание о себе. В такие моменты вожатые чувствовали себя звездами на ковровой дорожке, и были готовы заниматься раздачей автографов хоть целый день напролет.

Вот и сейчас, когда очередная толпа обожателей обступила Нину и Никиту со всех сторон, желая получить их совместную подпись, Макар, проходя мимо этого противного ему зрелища, с трудом сдерживал свое отвращение. Всё это действо казалось ему глупостью, а поведение вожатых — еще и тщеславностью, которую питали наивные детские эмоции. Раньше, в первые свои годы в “Ювенте”, он и сам занимался подобным, но тогда Мак даже не мог представить, как всё это смотрится со стороны.

Теперь же он был рад тому, что сумел избежать участи хореографов. Хотя это не так уж и сложно делать, когда пионеры сами тебя избегают и не испытывают ни малейшего желания получить твою корявую подпись на своей драгоценной футболке.

Погруженный в свои мысли, Макар не глядя завернул за угол и налетел на одного из пионеров, чуть не сбив того с ног. Сдержав матерную речь, вожатый выпалил:

— Твою мать… Под ноги смотри! — по инерции выругался Макар, но затих, как только распознал в пионере Артура — того самого парня, которому он не так давно неудачно попытался помочь состыковаться с обожаемой им девчонкой.

— Извините — буркнул пионер, насупив брови. Такая внезапная встреча с вожатым была парню явно неприятна.

— О, Артур, какая встреча… Чё, и ты эту штуку напялил? — указал пальцем на футболку Мак. — Тоже бегаешь подписи собираешь, как сектант?

— Ага — продолжал нехотя отвечать пионер.

— Ну чё… Давай тогда и я распишусь — пожала плечами вожатый. — А то у тебя чёт не густо, я смотрю. Подумают еще, что ты лузер…

— Да не, спасибо — попятился Артур. — Не надо.

Макар удивился такому выверту, но быстро понял, почему пионер себя так ведет. Выдохнув, вожатый спокойно попытался в очередной раз поставить мозг Артура на место. Если это, конечно, вообще было возможно.

— Понятно. А ты у нас всё еще дуешься из-за той девахи, да? Ну не будь ты бабой, в самом деле. Я ж тебе уже сказал — она с самого начала не хотела с тобой мутить. А щас ты так нос воротишь, как будто это я у тебя твою Лену увел…

— Ее Лизой зовут! — зло перебил Артур.

— Ой… Не суть. Какая разница вообще? Дело-то не в этом — начинал злиться Макар на глупого паренька. — А ты тоже хорош — нашел, на кого всю вину свалить. Я тебе помочь хотел, между прочим.

— Так я вас не просил…

— Ну да, конечно. Поэтому так охотно согласился?

На это пионеру было нечего ответить.

— Вот то-то же. Я ведь знаю, чё такое это ваша безответная любовь… И понимаю тебя… Ай, короче — не ищи виноватых. Лучше возьми себя в руки и завязывай обижаться. Обиженных по заднице хлещут, знаешь ли…

Артур выглядел растерянного, но всеми силами старался этого не показывать. Пионер не пытался уйти, но и стоять на месте ему было явно некомфортно — казалось, будто он вообще не хотел находиться у всех на виду, тем более рядом с вожатым седьмого отряда.

— Пофиг на нее — горько сказал Артур, глядя куда-то в сторону.

— Ого, надо же… С чего вдруг? — непонимающе спросил вожатый.

Он с трудом мог поверить, что Артур, который еще недавно истекал любовью к своей недавней пассии, мог сейчас так спокойно посылать ее куда подальше.

— Ни с чего… Ну… Да я просто видел, как она вчера на дискотеке целовалась с этим Гордеевым из первого… Блин, Рома же вообще тупой, как пробка, и… Он за смену уже с тремя мутил. Над ним еще смеялись все, и Лиза тоже. А тут она и сама… Хотя он всё равно круче, чем я…

— Это ты с чего решил?

— Да потому что она выбрала его, а не меня! — внезапно выпалил Артур. — Значит он лучше! Красивее! Или чё там еще им в парнях нравится? Я ей столько сказать хотел… Что думаю, что чувствую. А она… А этот мудила просто подошел к ней и вытащил на танец. Ну и потом…А ведь они даже не встречаются!

— И чё — ты прям увидел, как они засосались? — угадал Макар.

Артуру была явно не по нраву такая грязная формулировка по отношению к его Лизе. Но правда, как говорится, глаза колит. А в случае Артура — колит, режет, пилит и бьет по глазницам огромной мухобойкой.

— Слушай — так может Гордеев просто взял и сделал то, чего хотел, в отличии от тебя? — с нажимом спросил Макар.

Артур, который с момента их столкновения стал мрачнее тучи, явно не хотел больше оставаться с вожатым один на один и продолжать этот малоприятный разговор.

— Иногда нужно не разговоры разговаривать, а делать…

— Я понял, ладно… Мне идти надо. Меня там ждут.

— Кто?

— Друзья… Они из другого отряда. Да не важно, в общем.

— Ну да, я так и понял — иронично улыбнулся вожатый. — Не держу. Так на футболке-то расписаться?

— Нет. Спасибо — отмахнулся Артур, наконец-то сорвавшись с якоря.

“Ну да, конечно. Пошел я на хер” — подумал Мак, смотря в след уходящему пионеру.

Было понятно, что из всей этой истории юный Артур не извлек никакой морали. Куда проще было просто оставить в виноватых болвана вожатого, который полез не в свое дело и из-за этого наломал дров. Пионер сделал себя жертвой обстоятельств и теперь принялся активно себя жалеть, обвиняя в своих проблемах весь белый свет.

Забавно и ожидаемо.

А ведь еще забавнее во всём этом было то, что и сам Макар в свои годы предпочитал поступать и думать точно также. Только вот если Артур был еще подростком, которому такое поведение могло быть свойственно и даже простительно в его сопляковом возрасте, то в годы Мака такие закидоны могли считаться уже клиническим случаем, граничащим с неизлечимым кретинизмом.

Странно, что он подумал об этом впервые только сейчас, хотя та же Элина не раз тыкала ему этими доводами прямо под нос после их внеочередной ссоры. Эта мысль больно уколола вожатого, задев его за самолюбие и здорово подпортила и без того скверное настроение.

Долбанная “Ювента”. Если бы не она, всё у него было бы хорошо…

— Вещи они уже собрали, нужно будет только помочь чемоданы дотащить до четвертого корпуса. Канцелярию, какую нашла, я Оле отдала. Куда-то мы, кстати, просохатили вторые ножницы — я их так и не смогла найти. Может, в твоей комнате? Я туда не заходила.

— Может быть. Позырю.

— Да, посмотри — сухо и не глядя на напарника говорила Зоря, понемногу собирая свои вещи в сумку. — По поводу фоток я им тоже всё сказала — в администрации их получат, вместе с родителями. Только вот родакам лучше продублировать, а то мелкие забудут.

— Хорошо, что не нам с ними носиться — ответил ей Макар, стоявший в проходе женской вожатской. — А то раньше, при Бессарабе, мы их и получали, и носили везде с собой, и выдавали под роспись. Лишний геморрой.

Зарина не ответила. Она была поглощена своими делами, а потому почти не обращала внимания на Мака. Вожатый приметил пустующую кровать Карины, вещей которой он в комнате уже не наблюдал.

— Соседка твоя уже съехала?

— Угу — промычала Зоря. — Мы к Настюхе ночевать поедем. Карина пошла вещи к ней в машину закидывать. Тем более они с Валерой уже даже отряд на площадь увели.

— Я заметил — окинув взглядом пустующую половину корпуса, ответил Мак. — Мелких всегда раньше забирают.

— Знаю.

— А чё вы в домиках не остаетесь?

— Отдохнуть хотим нормально, погулять. Смена тяжелая выдалась, знаешь ли.

Макар углядел, как на этих словах вожатая всё-таки бросила взгляд в его сторону. Говоря о тяжести смены, она наверняка имела в виду именно их тесное сотрудничество.

— Понятно — ответил вожатый, сделав вид, что не понял, о ком говорила Зоря. — А Валера где кантуется?

— Сам у него спроси. Слушай — тебе заняться нечем? Видишь же, что я занята. Ты вещи собрал?

— Нет пока — выдохнул Макар, вспоминая, что его впереди ждет еще нудный процесс сбора всего своего барахла — сырых, грязных и вонючих шмоток.

— Нормально… Нам уже скоро уходить, а он еще даже не чесался. Давай реще. Двоих у нас уже забрали, скоро и за другими начнут приезжать. Корпуса сдадим и тоже на площадь двинем. Смысла тут сидеть нет.

Закончив вялый разговор с напарницей и уйдя в свою вожатскую, Макар застал там интересную картину — комната оказалась разделена буквально пополам. Сторона Валеры выглядела чистой и опрятной — Матрас и подушка на его кровати даже после сдачи постельного белья смотрелись аккуратно и как будто нетронуто, а пустующая тумбочка оказалась выдраена чуть ли не до блеска. Валера, который сам по себе был жутким аккуратистом, даже подмел полы в комнате. Во всяком случае там, где это оказалось возможным.

Невозможным как раз оказалось очистить от грязи ту сторону вожатской, что была отведена самому Макару.

Картон, что добывался таким упорным и унизительным трудом, большая часть которого так и осталась лежать без дела, торчал из-под кровати, грозя извергнуться прямо на середину комнаты — настолько его было много. Вешалки были завешаны футболками Мака, от которых уже несло дурным кисловатым запахом. Тумбочка вожатого оказалась грязной и липкой — еще в середине смены он умудрился пролить на нее сок, но вытереть разлитое, как теперь выяснилось, благополучно забыл. В самой же тумбочке он застал огромное множество фантиков, оберток и этикеток от конфет и шоколада, которые были добровольно — и не очень — пожертвованы голодающему Макару пионерами. Вперемешку с ними обнаружились и пустые пачки сигарет, которые Мак почему-то не посчитал нужным выкинуть. На подоконнике картина тоже была не из лучших — он был заставлен пустыми и грязными баночками из-под краски, всё теми же огрызками помойного картона, грязными кисточками, рулонами скотча и еще черт знает чем.

Напоследок оставалось бросить взгляд только на кровать Мака и его импровизированный шкаф для вещей — брошенную на полу сумку. И там, и там царил полный хаос. Из “шкафа” доносился уже знакомый кислый запашок, а кровать вожатого напоминала из себя груду перевернуто вверх ногами хлама. Вишенкой на торте стали обнаруженные им за батареей две пустых бутылки от пива, которые могли окончательно закрепить за Макаром статус “помойной крысы”.

Вожатская в данный момент напоминала ему Инь и Янь. Добро и Зло. Черное и Белое.

К увиденному можно было подобрать еще множество живописных сравнений, но Мак решил всё же приняться за работу — очистить комнату от скверны, выбросить весь мусор и постараться сделать так, чтобы уборщицы не обвинили вожатого в сатанизме после всего увиденного в комнате бардака.

Нужно было поторапливаться.

Спустя два полных мусорных мешка дело было сделано.

Оттерев полы от липких грязных разводов, Мак с гордостью мог сказать, что проделал большую и кропотливую работу, условия для которой, если признаться честно, он сам же себе и создал. Его сторона вожатской всё равно оставалась не такой кристально чистой, как сторона Валеры, но по итогу и она была приведена в относительный порядок.

Покидав все свои пожитки в единую кучу и с трудом застегнув тугую молнию на сумке, Мак покинул злосчастную комнату в надежде, что в этом корпусе ему больше никогда не придется останавливаться. В голове вожатого зрели мечты о том, что на вторую смену его поставят уже на более старший отряд, а это само собой означало переезд в другое здание и другую вожатскую.

Пока Макар корпел над уборкой, Зоря успела не только сдать корпус Артуру Гековичу, но и собрать седьмой отряд и увести их на центральную площадь. К этому моменту от их пионеров оставалось уже чуть больше половины от общей численности. Родители спешили забрать своих детей, что не могло не радовать самого Макара, ведь чем раньше он освободиться, тем раньше сможет покинуть лагерь и отправится на заслуженный и долгожданный отдых.

У четвертого корпуса собралась большая куча народу, состоявшая из пионеров, вожатых и их только что-то прибывших родителей. Все бордюры у вожатской были заставлены разноцветными чемоданами разной степени величины и тяжести, сумками, пакетами и рюкзаками. На веранде четвертого корпуса также столпилась толпа детей, пытаясь разместить там свои вещи и стараясь скрыться от нещадно палившего июньского солнца. Макару совсем не хотелось вливаться во всю эту движуху, но выбора у него не было — он понимал, что его работа должна была закончиться только тогда, когда последний пионер из его отряда соизволит свалить из “Ювенты”.

Поднявшись на веранду вожатской и растолкав снующую там мелюзгу, Мак вошел в зал, где обычно проводились планерки. К его удивлению, пионеры расположились и здесь, заняв все диваны и стулья у стола.

— Макар, ты лучше в Олином кабинете вещи кидай. А то здесь прихватят еще, потом не найдешь — прошла мимо вожатого Настя, кладя на стол с изумрудной скатертью кипу листов для рисования и две пачки цветных карандашей, которых мелкие художники успели вмиг разобрать.

Мак послушался совета. Бросать свою сумку посреди зала, которая хоть и никому здесь не сдалась, было совсем не с руки. Зная современных детей, ее обязательно бы запинали или потеряли, как это обычно и случалось, а лишаться последних пригодных к носке вещей Макар просто не мог себе позволить.

Войдя в кабинет Ольги Викторовны, Мак застал там несколько вожатых, развалившихся на своих собственных сумках и занявших весь диван старшего воспитателя. Сама Оля также находилась здесь и с интересом просматривала фотографии на ноутбуке, попутно показывая их Карине, Зоре и Алине с третьего отряда. Процесс завораживал девушек так, словно они вообще впервые в жизни видели как сами фотографии, так и ноутбук — невероятное и чудесное изобретение высшего разума. Казалось, будто все они только что вышли из пещеры и, наконец, решились перейти к животноводству и земледелию, попутно осваивая современные технологии.

— Всё, закончил? — бросив взгляд на напарника, спросила Зоря, после чего сразу уставилась обратно в монитор, боясь пропустить хоть одну фотографию. Ответ Макара ей наверняка был не особо интересен.

— Закончил — буркнул Мак, с грохотом кидая свою сумку в угол комнаты. — Сколько у нас еще осталось?

— Двенадцать — не отрываясь от монитора, ответила Зоря. — Ладно, Оль… Крутые фотки. Скинешь потом на флешку, хорошо?

— Конечно.

— Спасибо. А то я на смене толком и не пофотала ничего. Ну всё тогда. Пошли, надо наших караулить.

Потеряв всякую надежду на передышку, вожатый выдохнул и двинулся за своей напарницей.

Часы показывали 13:27. Впереди их ждал еще общий обед, а за ним — томное и мучительное ожидание свободы.

— Я бы хотел попробовать себя на более взрослом отряде — тараторил Валера, когда они с Макаром выходили из столовой. — С младшими тоже интересно, но им приходиться объяснять много элементарных вещей. Например, что нужно чаще мыться, или всегда смывать за собой в туалете. Со старшими в этом плане проще, я думаю…

Во время обеда Валеру как будто прорвало — рот у него почти не затыкался, он засыпал окружающих своими вопросами и был в крайней степени возбужден. Мало того, что вожатому седьмого отряда досталось больше всех, так теперь он еще и был вынужден поддерживать беседу, которую поддерживать ему вовсе не хотелось. Жаль, что выбора у Мака толком и не было. Разве что можно было вырубить доходягу одним крепким ударом по его страшной башке, но…

Увы, но вожатый опасался, что после такого удара Валера обязательно склеит ласты и оставит своих муравьишек сиротами. А ведь всё могло получиться так здорово, если бы не решетка и заключение в местах не столь отдаленных за убийство редкого вида краснокнижного существа, коим Валера наверняка и являлся.

Макар всегда знал, что у несбывшейся мечты, несшей за собой кару в виде уголовной ответственности, самый горький привкус сожаления.

— С подростками другой головняк — скучно ответил Макар, надевая солнцезащитные очки. — За ними во все глаза надо смотреть круглые сутки. Иначе хреново будет.

— А почему? Что с ними такого?

— Валер — они на то и старшаки. Хочешь знать, чё они могут вытворить? Могут бегать курить, могут бухать, могут запрещенку жрать не ту, что мы у мелких забираем, а чё похуже. Могут даже трахаться, представляешь? А твоя задача в таком случае — героически помешать им это сделать друг с другом. Готов ты к такому?

— То есть… А как? Я…

— А вот так. Чё — были в этом твоем тесте такие вопросы? Нет? Ну так я и думал.

— Просто… Ну это же детский лагерь…

— И чё теперь? Сексом не трахаться? Вот ты им это и расскажешь. И вожатым запрети заодно.

— Просто это неправильно, я считаю. Они же должны понимать, где находятся.

— Ай-й-й, Валера — в том и дело, что всё они понимают. Подумай сам — они приехали в прикольное для них место, родаков нет, лето, всего двое вожатых, которые тоже люди и тоже могут не углядеть — кайф. Так тут еще и тусят такие же подростки, как и они сами, только лежат в соседней комнате. Пацаны-качки и телки красивые, которые в коротких шортиках и топиках гоняют. У них там половое созревание вовсю, все секса хотят, как бешенные, у всех между ног чешется. Каждый хочет друг-другу чё-то доказать, мечтают повзрослеть скорее. А как стать взрослым? Правильно — надо кого-нибудь отыметь. А где, как не здесь им этим заниматься? Так что последнее, о чём они щас думают, так это о приличиях и “детском” лагере. Уж поверь мне — опытному дяде.

Юный вожатый заметно покраснел, когда Мак стал открывать ему глаза на подобные вещи. А сам Макар всё больше стал осознавать, что Валера каким-то немыслимым образом перешагнул ступеньку полового созревания, не познал его вовремя и оказался сразу же на уровне около предпенсионного возраста. Других объяснений наивности лопоухого у вожатого попросту не находилось.

— Неужели тут и правда такое бывает?

— Бывает, и еще как. Был случай один, как мне рассказывали. Это не у нас случилось, а в Лимоновске, часа два езды отсюда. Там раньше тоже лагерь какой-то был небольшой, названия не помню, да и не суть. Еще до “Ювенты”, короче. Оттуда у нас пацан работал одну смену, так вот он рассказывал, что там пара таких вот самцов первоотрядников даже как-то деваху вожатую натянули в два ствола. Она им тройничок предложила, вроде как, а они и не против. От таких предложений не отказываются. А чё — и ей приятно, и им опыт. Всю ночь пялились. Вожатую выгнали потом, а им хоть бы хрен, еще и хвастались наверняка.

— Ужас… Так не должно быть.

— А это уж не нам с тобой решать, должно или нет. Это жизнь такая. Каждому свое, Валер. Ты, главное, особо не обольщайся и помни, что нет у нас здесь простых отрядов. Мелким объяснять всё надо и за ручку водить, средние просто наглухо отбитые, а старшаки слишком взрослые для того, чтобы считаться детьми, вот им башню и срывает. Рано тебе еще на старшие отряды — они тебя вообще не воспримут. Сожрут к чертям собачьим…

— С ними прям так плохо?

— Когда как. Ты ж не забывай, что у этих чмошников пубертат в полном разгаре, гормоны кипят, поэтому они уже хамить тебе пытаются, подлянку могут устроить. А с тобой такая тема будет прокатывать за милую душу. Так что… Рано, Валера, рано. Лучше пока продолжай объяснять младшим, что туалетную бумагу надо стирать сразу после использования, а не потом, когда всё засохнет. Это тебе будет в самый раз…

— В смысле? Как стирать? — глупо переспросил Валера.

Макар остановился, как вкопанный, изобразив на лице раздраженную гримасу.

— Валер…только не говори мне, что твои пионеры не стирали туалетку. Мне щас не до шуток. И так настроения нет.

— Эм-м-м…нет, не стирали — замялся лопоухий. — А надо было?

— Погоди, ты щас серьезно?

Валера аккуратно качнул своей лопоухой головешкой.

— Издеваешься?! — вспылил Макар. — А ты знаешь, что за каждый этот сраный рулон у нас из зарплаты будут высчитывать? А?! Ее надо было стирать, Валера! Как ты в вожатые-то вообще пошел, затылок?!

— Но она же развалиться, Макар. Как ее стирать…

— Так она же специальная, Валера! Нерастворимая! Для экономии придумана. Ну ты чё?! Капец, из-за тебя еще и своих копеек недосчитаемся. Что там вообще за вопросы в твоем тесте были? Как не ссать против ветра? Ай-й-й, вот же жопа…

Валера поник и искренне расстроился. Было видно, что он сомневается в том, что наплел ему Макар, но сам в голове уже наверняка подбирал для вожатого очередные извинения.

— Ну ты и лопух, Молотов — ухмыльнулся Макар, решив прервать затянувшуюся паузу. — Шуток не понимаешь, что ли? Расслабься, балбес.

Его собеседник выдохнул и искренне рассмеялся. Маку казалось, что он вообще впервые видел, как Валера смеется. Однако также вожатый признавал, что вполне спокойно бы пережил отсутствие увиденного, ибо во время смеха доходяга выглядел еще более болезненно и странно.

Жизнь и биология паренька явно не пощадили.

— И вот как ты со старшаками работать собрался? Там и не такое будет.

— Да уж…

— Не спеши ты ни куда. Ты еще сам как пионер. Не гони коней, обрастай броней и опыт нарабатывай. А еще лучше — завязывай с вожатской хренью и занимайся другими делами. Полезнее будет.

— Почему? — заинтересованно переспросил лопоухий, догоняя ушедшего вперед вожатого.

— Всё-то тебе объяснять надо — выдохнул Мак. — Потому что вся эта хрень — это сплошная потеря времени, сил и нервов твоих, вот почему. Учись, пока я жив. Для себя я это понял уже потом, когда поздно было руками махать.

— Ну а что в этом такого-то?

— Да ты сам подумай — щас бы ты мог мутить чё-то полезное, отдыхать, девок клеить, а вместо этого страдаешь херней за мизерную зарплату и нарабатываешь опыт, который потом тебе вообще нигде не пригодится. Вот вообще, понимаешь? Будь умнее меня, Валер. Бросай эту ерунду, пока не поздно.

— Извини, Макар, но я не согласен — возразил вожатый. Мак удивился, ибо он не припоминал, говорил ли его ненаглядный сосед за всю смену вообще хоть что-то на подобии этого. — Я не теряю время.

— А чё ты делаешь?

— Ну… Вот смотри — до лагеря мне было трудно общаться с людьми, зато теперь всё иначе. Я учусь разговаривать, спрашивать, разрешать конфликты…

— Эх, жаль тебя до Первой Мировой войны не родили. Ты бы там всё быстро разрулил, да?

Валера снова заулыбался.

— Не знаю, не уверен. Но зато знаю, что теперь мне чуть проще быть среди людей. Но самое главное — здесь у меня друзья появились. Ты, Зоря, Карина… Я никогда не общался с таким количеством человек за такое короткое время. Из дома уезжал только к бабушке, да в санаторий один раз, но с мамой. Зато в “Ювенте” у меня теперь всё по-другому, и я рад. Честно…

— А уж мы-то как рады… Ты бы только знал…

— Это здорово — не воспринял явного сарказма Молотов. — Знаешь, дома у меня всего пара ребят есть, с которыми я переписываюсь и иногда гуляю, но это всё. А так я чаще всего дома сижу, читаю, учусь там…ну или в игры играю. А теперь я здесь! Вокруг столько всего классного. И единственное, чего я щас хочу, так это чтобы вторая смена поскорее началась…

— Как здорово-то.

— Да! Я сначала не знал, буду ли оставаться. Но потом с мамой посоветовался и решил продолжить работу. Мне здесь очень нравится…

— Ладно-ладно, как скажешь, Валер. Ты только остановись, Христа ради… — прервал Мак, мысленно пытаясь отгородиться от помешанного доходяги.

Это был тяжелый случай, и теперь-то с лопоухим всё стало окончательно ясно — будучи одиночкой и задротом по жизни, Валера наверняка был из тех людей, кто готов назвать своим другом любого, проговорившего с ним хотя-бы дольше минуты. Чего уж тогда говорить о жизни с доходягой в одной комнате целую смену или работой бок о бок на одном отряде? Теперь же он наверняка считал Макара и Карину по меньшей мере своими ближайшими родственниками. А может и того больше…

Записываться к Валере в друзья у Мака не было никакого желания, а потому нужно было свести их возможное общение к нулю. Как сейчас, так и в ближайшем будущем. Во всяком случае — стоило попытаться это сделать.

— Так, Валер, у меня еще дела. Нужно…пионеров собрать…подсчитать их, всякое такое. Иди к Карине — вы с ней пока еще напарники, а она без тебя, как без рук. Беги к ней скорее.

— Хорошо. Тогда еще увидимся — добродушно ответил Валера, поскорее отправившись в сторону четвертого корпуса на воображаемую подмогу к напарнице блондинке.

“Ну да, как же” — подумал про себя Макар. — “М-да — вот уж кому в жизни точно придется нелегко”.

К четырем часам вечера седьмой отряд сократился в численности до восьмерых человек. Всех остальных детей родители успели разобрать, как горячие пирожки. Однако Макар не без завести замечал, что у других отрядов дела шли еще лучше. Под началом остальных вожатых было уже не больше пятерых, а в некоторых случаях даже не больше трех пионеров. Избавление от спиногрызов угрожало затянуться для Мака на неопределенное время.

Но еще до этого вожатый успел попрощаться с двумя своими любимцами, если можно было их так назвать.

Ваня и Полина по итогу оказались теми детьми, к которым Мак, сам того не желая, успел привыкнуть. Он никогда не заводил себе любимчиков, да и среди вожатых так делать было не принято. Но всё же, несмотря на моральные запреты и принципы, оградить себя от расположения к определенным персонам получалось далеко не всегда.

Ваня действительно оказался именно таким, каким его и преподнесла вожатому мать пионера — шкодным, шумным и неугомонным. Придурковатый пионер всегда был заводилой и объектом всевозможных приколов, слава о которых выходила даже за рамки их отряда. Но вместе с тем мальчишка оказался не обделен лидерскими качествами, и, если говорить уже совсем честно, так и не сделал за всю смену ничего по-настоящему плохого. Шило в заднице, с одной стороны, не давало покоя юному бунтарю, но с другой — заставляло вести за собой весь аморфный седьмой отряд на соревновательных мероприятиях, принимать участие почти в каждой вечерке и вообще участвовать в любой потасовке, намечавшейся на горизонте. Когда Ваня уезжал, Макар даже пожал ему руку и наградил прощальным шутливым подзатыльником, под который парнишка сам и подставился. Вожатый понимал, что ему будет очень не хватать такой не гуманной, но очень хорошей отдушины. Казалось, что сам пионер думает точно также.

Но милее всего сердцу Макара оказалась Полина — та самая девочка, которой он запретил в один из первых дней смены носить с собой плюшевого мишку. Изначально она показалась Макару типичной подлизой и прилипалой. На многих мероприятиях пионерка ходила за вожатым по пятам, несмотря на его строгость и постоянно раздраженный вид. Случалось, что она даже имела смелость попросить у него прочесть ей на ночь одну из сказок, привезенных с собой в лагерь, что окончательно выводило из себя ленивого Макара, не желавшего тратить свое драгоценное время на такие глупости. Однако пионерка не сдавалась и со временем вожатый всё же пошел ей на встречу, прочитав всей комнате девочек одну из любимых сказок Полины, лишь бы та от него поскорей отстала. Такой неожиданной акции щедрости от Мака не ждал никто, а потому на следующий день прочитать злополучную сказку на ночь просил уже весь седьмой отряд, и даже комната мальчиков, что заставляло вожатого закипать от бешенства.

Макар успел привыкнуть к Полине. А случилось это наверняка из-за того, что пионерка всегда находилась в его поле зрения. Так же, как и Ваня, она старалась участвовать в каждой вечерке, хотя в отличии от самого пионера получалось это у Полины не очень умело. Девочка побаивалась сцены и иногда забывала свои слова, но к концу смены она поднаторела в этом деле и стала справляться куда лучше, что не могло не порадовать Макара, о чём он сам, разумеется, никому не сказал. Помимо этого, девочка всегда охотно помогала в подготовке к вечернему мероприятию — рисовала и вырезала поделки, что всегда очень ценилось в отрядной работе.

Пионерка держалась очень стойко, не канючила и даже как будто была рада окончанию смены, однако, когда мама девочки приехала забирать свою дочь из лагеря, Полина горько разревелась. Макар за годы работы вожатым успел привыкнуть к детским слезам и знал, что они проходят также быстро, как и начинаются. Но в то же время вожатого не покидала мысль, что Полина грустила по-настоящему, очень искренне, горько и тяжело. Макару с трудом удалось уговорить ее пойти разыскать свои вещи в вожатской, когда за ней приехали. Девчушка обхватила Мака за шею, не отпускала и не хотела уходить, а просто лила слезы, ничего не говоря.

Такую реакцию Мак видел крайне редко, а вот ее мать от чего-то совсем не удивилась поведению дочери.

— Вы у нее, наверное, любимец, да? — спросила женщина, когда Полина всё же ушла за вещами, вытирая слезы.

— Не знаю на счет любимца, но она всю смену за мной шастала — подметил Мак. — Такое иногда бывает, особенно с маленькими детьми. По опыту знаю.

— Да, может быть. Вы на ее брата сильно похожи, моего старшего сына. Поля его очень любила — тихо сказала женщина. — Умер полтора года назад от сердечного приступа. На соревнованиях по дзюдо. Ему всего двадцать один год был.

— Я… Соболезную…

— Да уж… Мы уже всё слезы выплакали. Смирились… А она вот до сих пор ждет, что он вернется… Хотя вроде всё прекрасно понимает. Знает, что его нет. Она у меня не глупая девочка, да и уже не такая маленькая.

Макар замялся и не знал, что ответить на такое откровение. Да и можно ли было вообще хоть что-то говорить, когда узнаешь такие подробности? И теперь Макару, после услышанного, многое стало ясно. Он был похож на ее брата, а девочке такого сходства было достаточно, чтобы вожатый хотя бы на короткое время заменил ей родного человека, которого она больше никогда не увидит.

Когда Полина собиралась уезжать, девочка отдала Маку своего плюшевого медведя. Он не смог ей в этом отказать. Да и не хотел.

Сейчас, после всего услышанного, ему было почти так же тоскливо, как и ей самой.

Седьмой отряд разъехался.

В промежутке около получаса родители окончательно разобрали всех оставшихся пионеров, и Макар с Зорей официально стали свободными людьми.

Странное чувство раскованности вскружило голову и одновременно ее опустошало. Внезапно не нужно было пристально следить за временем и вспоминать отрядное расписание, чтобы не опоздать на очередную репетицию или спорт-час. Не нужно было заморачиваться и придумывать сценарий для грядущей вечерки, подыскивать материалы для реквизита и второпях скачивать музыку в компьютерном классе. Пусть эта свобода и наступала всего на полтора дня, но для многих вожатых, после двадцати с лишним дней строго режима, этот глоток свежего воздуха ощущался, словно недельный отпуск на берегу тропического моря.

Макар не спешил уезжать. В прежние времена вожатый имел право покидать лагерь сразу после отъезда последнего пионера из отряда, однако нынешние порядки он знал не до конца, а потому стоял возле четвертого корпуса как истукан, в ожидании команды к отъезду.

Из всех пионеров в лагере осталось не более десяти человек. Все эти дети отличались лишь возрастом, но в остальном были похожи — каждый из них имел усталый вид и жгучее желание поскорее покинуть опустевшую “Ювенту”, однако их родители от чего-то запаздывали, и томное ожидание растягивалось еще на какое-то время.

На веранду вышла кучка смеющихся вожатых, заводилой среди которых был Макс. Парень в очередной раз рассказывал слушателям одну из своих забавных историй, в суть которой Мак даже не попытался вникнуть. Следом за вожатыми из своего кабинета вышла и Оля, ведя за собой и всех остальных своих подчиненных.

–…давайте об этом завтра уже поговорим, окей? Я списки буду только сегодня вечером составлять, а может и вообще ночью. Заранее их никогда не делаю, потому что у администрации обязательно что-то меняется за день до заезда. С ними не угадаешь — объясняла вожатым Ольга. — Точно могу сказать, что новичков на смене у нас уже точно не будет, поэтому и по отрядам каких-то изменений не предвидится. Но опять же — вся точная инфа будет завтра.

— Да ладно — махнула рукой Настя. — Мне-то всё равно, где и с кем стоять.

— Ну тогда тем более — кивнула головой воспитательница и обратилась уже ко всем собравшимся вожатым. — Ладненько, ребят — пойдемте фотографироваться. Обычаи надо соблюдать. А потом у тех, у кого пионеров не осталось, можете разъезжаться по домам.

— А Элина Вадимовна где? — спросила Зоря, которую Мак до этого не успел приметить в общей толпе. — Мы же без нее, обычно, не фоткаемся.

— Она уже в городе. Уехала с Катей еще до обеда по делам, поэтому ее не ждем. Что-то там с администрацией какие-то проблемы. Так что давайте, ребятки! Поторопимся!

Вожатые дружным стадом вслед за Олей отправились в сторону столовой, оставив Макара позади, что было ему только на руку. Всю малину ему неожиданно испортил Валера, который по какой-то причине задержался и выдвинулся из вожатской позже остальных.

— Макар, пойдем! — окликнул бывшего соседа Валера, на ходу застегивая свои идиотские сандалии, — А то не успеем…

— Не очкуй, без тебя не начнут — усмехнулся Макар, хватаясь за свою сумку. — Я не иду. Поеду уже…

— Постой. А ты что, не будешь с нами фотографироваться на память? — удивился вожатый.

— Нет уж, спасибо. Это без меня.

— Почему? — не отставал от Мака лопоухий.

— Валера — отстань. Тебе скучно, что ли? — рассердился Макар, не сбавляя шаг. — Мне-то на кой хрен эти фотки? Одна от другой не отличается. Мне еще в Ладный ехать, такси вызывать, а это не быстро. Нет времени рыльником сверкать. За мной-то на крутых джипах не приезжают.

— Я могу попросить маму — мы тебя завезем в город. Без проблем! Она уже скоро приедет!

— Пока, Валера! До завтра! Только никому не говори, что я еду на вторую смену — не оборачиваясь, ответил Макар.

Взглянув налево, вожатый заметил, как Оля дотошно расставляет вожатых и прочих своих подчиненных на лестнице столовой для симметричной фотографии. Однако старшая воспитательница так и не заметила отсутствия Макара в общем строю, что его, в принципе, совсем не удивило.

Макар улыбался, глядя в экран телефона.

17:03

*0795 Пополнение счета на сумму 19783,29.

Доступно 19819,51

На фоне трудного дня, оставшегося позади, это маленькое, полное любви и добра сообщение значительно улучшило его настроение, когда вожатый проходил мимо администрации, не спеша продвигаясь к выходу из лагеря.

Почти сразу в голове он начал подсчет того, куда будут потрачены с трудом заработанные им деньги.

Часть он планировал пустить на квартплату, ибо со своего расчета на заводе Макар так и не удосужился заплатить за коммунальные услуги. Во всём, конечно же, была виновата его “Армада”, которая впервые за долгое время вдруг удосужилась победить в кубке, чему он всё равно был несказанно рад. Часть денег еще нужно было отстегнуть крохоборке Тае, о чём Мак думал чуть ли не со слезами на глазах. В его голове крутилась мысли вовсе не платить хитрой официантке, но он опасался, что тогда девушка траванет его уже по-настоящему, и далеко не слабительным. Да и расписка до сих пор оставалась у нее, поэтому и рисковать было нельзя.

В покупке еды вожатый не особо нуждался — всё равно уже завтра ему нужно было возвращаться обратно в лагерь, где его снова ждал халявный паек, а потому и тратить свой заработок на продукты, которые пролежат в холодильнике без дела еще почти месяц, Мак не собирался. По итогу оказалось, что из свободных денег на руках он имеет лишь крошечную оставшуюся от дележки сумму, которую мог спокойно тратить на себя любимого. Правда и тратить здесь уже было особо нечего.

Что же можно было себе позволить на эти крохи?

Макар решил начать транжирить деньги с вызова такси — идти до города пешком или дожидаться рейсового автобуса совсем не входило в его планы, а потому без лишних сомнений Мак набрал номер телефона единственной известной ему фирмы извоза, и надеялся, что свободная машина для него найдется очень быстро.

Такую поездку он уж точно мог себе позволить.

Раздался гудок, за которым последовала веселая мелодия, означающая ожидание ответа оператора. Однако вместо того, чтобы услышать на другом конце приятный женский голос с приветствием клиента, Макара встретил лишь безэмоциональный автоответчик:

— Ваш телефон в черном списке.

Две секунды раздумий позволили вожатому осознать всю ситуацию и обрушить на его голову всю злобную иронию этого мира.

— ДА ТВОЮ МАТЬ! — во весь голос выругался Макар, распугав сидевших на деревьях птиц, вспомнив ссору с таксистом и его теперь уже сбывшуюся угрозу.