Адрастея, или Новый поход эпигонов

Иван Плахов (2013)

Внежанровая проза на стыке детектива, интеллектуально-эротического романа и мистического триллера, с ярко выраженной пародией на современное концептуальное искусство. Главный герой — следователь, занимаясь расследованием цепочки загадочных убийств, разыскивает некий магический артефакт, приведший на грань умопомешательства его собственную дочь. Не рекомендуется для чтения лицам, не достигшим возраста 30 лет.

17

— Ну что, видел когда-нибудь такое? — спросил Варухова судмедэксперт, присев на корточках рядом с телом убитой и роясь в своей сумке. — Доктору Менгеле и не снилось. Фашисты по сравнению с ним — просто дети.

— Почему?

— Потому, милый мой, что он ее еще живую потрошил, и только потом голову отрезал. Вот так-то. Что она чувствовала, не знаю. Но если сразу от болевого шока не умерла — можешь себе представить, что она в последние минуты видела. Вот подумай: тебе вспарывают живот, вынимают из него и наверняка показывают тебе твои собственные кишки, печень, почки и всё такое, что только в анатомическом атласе на картинках встречается. А ты истекаешь кровью и мочой. Видишь — он ей живот от самой вагины вскрыл. Скорее всего, пробил при этом мочевой пузырь. И вот ты лежишь, видишь свои внутренности, а у тебя по ногам течет горячая кровь и моча. И ты это еще чувствуешь… Такого конца и врагу не пожелаешь. При этом он ни легкие, ни сердце не затронул. Видимо, нарочно, чтобы подольше жива осталась. Искусный, чертяка, будто анатомию знает. Ни одной важной артерии не рассек.

— А если бы рассек?

— Умерла б раньше времени. Ну, понимаешь? Потеряла сознание от недостатка кислорода в мозге. Кровь бы через артерию быстро вытекла, и она бы уже перестала что-то чувствовать. А так — гарантированные минут пятнадцать ужаса, пока организм еще держится на естественном ресурсе.

— Так может, убийца к медицине какое-нибудь отношение имел или имеет, раз он так хорошо анатомию знает? — Может. Эту версию Викторыч уж со второй жертвы пытался отрабатывать, но всё впустую. Хороших врачей в стране нет, а с медицинским образованием народу столько, что хоть каждого второго сажай. В общем, мы ему между собой кликуху придумали — Хирург. По-моему, подходит. Что скажешь?

— Скорее Джек-Потрошитель…

— Ну Джек — не Джек, а свое дело знает. И что самое смешное, не поверишь, всегда уносит с собой голову и печень. Ну голову — это понятно, чтоб жертву подольше не могли опознать. Но печень-то зачем? А?

— Не знаю. Но если он действительно садист, то можно предположить, что печень он съедает. Знаешь, у каннибалов был такой обычай. Они съедали сердце и печень поверженных врагов, чтобы перенять от них силу и душу. Может это как-то связано…

— Хм, интересная версия. Ты ее Викторычу расскажи, он заценит. А ты-то сам откуда это знаешь?

— Читал где-то. В журнале «Вокруг света», что ли. Или в книжке про Миклухо-Маклая. А когда еще в университете учился, ходил как-то на семинар об античной мифологии. Профессор вел, старик, слепой уже, Алексей Федорович Лосев его звали. И он похожий случай описывал. Один древний царь Тантал, чтобы испытать всеведение богов, пригласил их к себе на пир, а угостил мясом собственного сына. Сам его убил и зажарил. Лосев нам про этот миф много чего говорил, но вот что я очень хорошо запомнил. Древние считали, что в печени находится животная часть души.

— А что, у души много частей? И мест?

— Ну, вроде того. Частей три, как Лосев рассказывал. Древние так думали. Разумная часть сосредоточена в голове, страстная — в сердце и легких, а животная — в печени. Так вот. И еще, ты знаешь, крайне интересный случай! Только что вспомнил. Я читал у одного шведа, вроде у Буркхарда, как в XII веке в Италии двое детей играли в повешенных. А один другого по-настоящему повесил. Тогда отец погибшего тайно убил виновника трагедии, пригласил к себе на обед его отца и накормил жареной печенью сына. А потом рассказал тому, чья это была печень. Представляешь? Так эти два семейства еще лет триста вендетту вели друг с другом.

— Вот и верь после такого, что у людей есть душа! По-моему, человек — это просто животное. А то, что все называют разумом, — просто инстинкт самосохранения, который очень сильно развился. Нет в человеке никакой души! Только природная жажда выжить — выжить любой ценой.

— Ты что, Дима, это серьезно думаешь? Что нет души?

— Слушай, ты бы меня сейчас еще про Бога спросил. Нашел место и время. Когда я стою и гляжу на эту несчастную бабу, которую выпотрошили, как цыпленка табака. И мне сложно поверить, что Бог есть, раз он такие зверства допускает. Да и этой несчастной, думаю, было бы лучше сразу и навсегда умереть. А то родится заново, как индусы говорят, и снова ей жить и мучиться…

— Ты прямо как Борхес. Он тоже хотел умереть один раз и навсегда.

— Слушай, Игорь. Кто такой твой Борхес, я не знаю. Но тебе не кажется, что это мерзко — вести высокоумные разговоры о душе над трупом несчастной женщины? Давай еще о каком-нибудь экзенциализме потреплемся, а? А она, я уверен, о Жан-Поль Сартре и не слыхивала, а «Тошнота» для нее была просто чувством. И от нашего разговора ее бы точно стошнило. Она же обычная баба. Жила, наверно, природными инстинктами, как все бабы живут, любила, чтобы за нее платили, сама платила натурой, благо станок у нее был что надо, — это мы с тобой сейчас можем объективно сказать. Вот она — лежит в чем мать родила. Замуж, наверно, собиралась выйти, родить ребенка и жить как все, беря от жизни всё, что может дать природа. А остальное — это интеллигентские разговоры и мудрствование от лукавого. Убитого не воскресишь, прожитого не вернешь. Так что пусть живые хоронят мертвых. А мы с тобой как два Харона. Привратники ада.

Не знаю, как ты, а я, когда поступал в мединститут, и не думал, что буду работать в прозекторской. Я хотел стать хирургом. Людей лечить. А стал патологоанатомом. Не лечу, а причину смерти устанавливаю. И тот, и другой — врачи, только работы у них, мягко говоря, разные. Небось и ты, учась на юрфаке, не мог представить, что будешь ловить убийц, осматривать вонючие тела бомжей, или полуистлевшие трупы никому не известных доходяг где-нибудь в сливных коллекторах. Дела уголовные возбуждать, тут же закрывать и заниматься прочей ерундистикой. Если бы тебе предложили такую работу, когда ты учился, вряд ли бы она тебя прельстила… Однако обстоятельства сильнее нас. Потому мы с тобой и сидим сейчас у трупа этой несчастной бабы, я пытаюсь установить причину смерти, а ты пытаешься найти орудия убийства и следы преступника. Или, может, ты со мной в чем-то не согласен? — угрожающе спросил Варухова судмедэксперт, глядя на него в упор блекло-голубыми, невыразительными глазками, в радужке которых плавали рябые искорки веселого бунтарства.

— Да, пожалуй, ты прав. В целом я с тобой соглашусь, — стараясь не глядеть ему в глаза, пробормотал еле слышно под нос Варухов.

— Ну и ладушки. Давай за работу. Каждому свое: тебе место преступления, а мне труп. Осталось полтора часа всего, не больше. И ровно через полтора часа нужно будет всё убрать и самим исчезнуть. А то по району слухи разлетятся. И будут у нас бо-о-ольшие неприятности. Так что давай, мил человек, занимайся своими делами. А мне позволь продолжить. Я тут тело по частям собираю…

— Еще вопрос, если не возражаешь. А следы спермы или чужой мочи находили хоть раз?

— Отвечаю: нет. Чужой — нет. Ни мочи, ни спермы, ни крови, ни слюны ни разу обнаружено не было. Ни ранее, ни теперь, я почти уверен. Это всё?

— Только почему он маньяк? Если он жертв не насилует…

— Может, они у него хуй сосут, а он им потом голову рубит и желудок вырезает. Слушай, хорош уже глупые вопросы задавать, у меня работы еще прорва! Подробности интересуют — Викторыча на эту тему попытай, всё изложит. Он даже психологический портрет этого маньяка заказывал. В институте Сербского…

Закончив говорить, судмедэксперт демонстративно отвернулся от Варухова и, наклонившись над трупом, начал выполнять с помощью пинцета и лупы ему одному понятные манипуляции, время от времени опуская что-то в чистые пробирки и целлофановые пакетики.

Варухов тяжело вздохнул и, отвернувшись, облокотился на кирпичную стену-парапет, ограждавшую место преступления. В сущности, свою задачу он выполнил. Нужно было как-то убить время и, не привлекая внимания начальства, дождаться, когда закончат осматривать место преступления.

Игорю Петровичу в голову не пришло ничего лучше, как просто присесть на парапет и сделать вид, что он помогает судмедэксперту, пока начальство осматривало найденный им нож.