Адрастея, или Новый поход эпигонов

Иван Плахов (2013)

Внежанровая проза на стыке детектива, интеллектуально-эротического романа и мистического триллера, с ярко выраженной пародией на современное концептуальное искусство. Главный герой — следователь, занимаясь расследованием цепочки загадочных убийств, разыскивает некий магический артефакт, приведший на грань умопомешательства его собственную дочь. Не рекомендуется для чтения лицам, не достигшим возраста 30 лет.

28

— Алексей Викторович… Неужели вы действительно верите, будто Егоров затащил девушку в подвал, убил ее, а затем расчленил тело? Я думала, вы его просто хотели проучить, когда допрашивали. Чтоб соображал, с кем и что говорит, — удивленно произнесла Фролова, когда два сержанта посадили совершенно ошалевшего слесаря в милицейский уазик и уехали.

— Да не всё ли вам равно, виноват он или нет, — произнес довольный собой Вешняков и прищелкнул пальцами от удовольствия. — Главное, милая моя, что у нас с вами есть реальный подозреваемый. А значит, на время, подчеркиваю — на время, пока что наши с вами проблемы решены. Ну какое, согласитесь, дело нашему с вами начальству знать, убивал он эту дуру, простите меня, Оленька, за нелестное выражение, или же нет? Зато мы можем уже сегодня доложить, причем крайне оперативно, что в результате наших, заметьте — совместных мероприятий задержан подозреваемый. А косвенные улики и предварительный допрос неопровержимо свидетельствует, что он в этом деле замешан. А остальное, поверьте мне, всего лишь дело техники. Неделька-другая в изоляторе — и он такое про себя узнает и сам расскажет, что вы просто диву дадитесь.

— Так вам что, действительно всё равно, виноват он или нет?

— Да конечно, всё равно! Какое мне дело до этого пролетария? Этот слесаришко на человека-то не похож. Животное. И даже, наверно, не догадывается, что есть другая жизнь, интересная, и это зависит от самого человека, а не от того, сколько он выпьет. Он для нас, Оля, всего лишь материал, причем материал очень подходящий, из которого мы с вами, если постараемся, сумеем изготовить отличный объект обвинения, — скороговоркой выпалил Вешняков, весело поглядывая на Фролову, будто хотел ее разыграть.

— Ну я не знаю, — совершенно растерялась та и пожала плечами. — Разве так можно? Нас же учили, что процесс должен основываться на реальных доказательствах, добытых во время следствия, на уликах, свидетельских показаниях, и прочее, и прочее…

— А они будут, Оленька, будут! Можете мне поверить, — засмеялся Вешняков и снова прищелкнул пальцами, не скрывая отличного расположения духа. — Ведь самое интересное в нашей с вами работе — это формирование обвинения и подведение под него доказательной базы. Наш с вами клиент — исключительно подходящий кандидат. Во-первых, пьет; во-вторых, религиозен; в-третьих, у него нет алиби; в-четвертых, только у него были ключи от подвала вчера вечером, когда произошло убийство; в-пятых, хорошо внушаем и озлоблен на власть, так что его легко припугнуть; в-шестых, обнаружил труп, при этом был один; в-седьмых, ваш сотрудник Варухов на месте преступления нашел орудие убийства, а отпечатки пальцев слесаря на нем можно очень легко при желании обнаружить; и в-восьмых, по данному делу мне срочно надо кого-то обвинить. Хотя бы на время. Иначе меня самого ждут большие неприятности. Теперь вам понятно, почему он для нас — исключительно подходящий кандидат?

— Алексей Викторович. Может, я и женщина, но всё же не дура. Вы меня разыгрываете, наверно? Да? Это ваши мужские шуточки? Смеетесь над доверчивой девушкой-следователем, да? — по-прежнему недоверчиво спрашивала Фролова, совершенно не понимая, шутит Вешняков или говорит правду.

— Ольга Эдуардовна, милая Оленька, — доверительно проговорил тот и, взяв ее под руку, почти прошептал на ухо: — Это не шутка, это мое вам деловое предложение. Так что только от вас теперь зависит, или мы с вами сработаемся и вы перейдете к нам, в городскую прокуратуру, или же так и будете сидеть у себя в районе до самой пенсии. У нас, Оленька, два раза одно предложение не делают. Я, надеюсь, ясно это объяснил, не нужно повторять?

— А чего вы хотите? Что я, собственно, должна делать, чтобы ваше предложение о переходе оказалось в силе?

— Да практически ничего, Оленька. Просто не вмешиваться и помогать. Вы девушка умная, симпатичная и, насколько я сумел понять из нашего с вами недолгого делового общения, достаточно разумная, чтобы играть по правилам. Их не мы установили — не нам их отменять. Ведь и вы, и я — всего лишь служащие. Что это значит? Мы работаем за деньги, которые нам платит государство, то есть народ. А что нужно народу? Быть уверенным, что он, народ, в безопасности. Люди смогут спать спокойно, зная, что злодей, который вчера убил их соседку, уже сегодня загремел в тюрьму и что теперь можно ни о чем больше не волноваться. Мнимый преступник в тюрьме или реальный — это никого не волнует. Кроме того, кто сидит. Нам же с вами, чтобы получать больше денег и продвинуться по службе, необходимо оперативно информировать государство, что всё в порядке: преступник уже схвачен и дает показания. Ну а затем суд на основании показаний, что мы ему представим, приговорит его к соответствующей мере наказания. — А если суд сочтет, что доказательства неубедительны? — иронично спросила Фролова, выдернув локоть из руки Вешнякова и слегка отстраняясь, чтобы получше разглядеть его лицо. — Что мы тогда будем делать?

— А ничего. Дело вернут на доследование нам же, а мы исправим в доказательной базе ошибки, которые найдет суд. Дело техники, формальные соблюдения процессуальных задач, — скучая и нимало не смущаясь, произнес Вешняков. Затем, слегка улыбнувшись, с нескрываемой иронией посмотрел на Фролову и продолжил: — Судьи ведь тоже люди, как и мы с вами, не вам ли это знать. Им всё равно, что мы делаем, как и нам самим. В этой стране всем друг на друга плевать. Каждый сам за себя. Моя хата с краю, ничего не знаю. Все люди, Оленька, одинаковы. Если вас что-то не касается — вам до этого нет дела. А почему другого это должно волновать? Так что решайте, Оленька, здесь и сейчас, что для вас важнее: ваша дальнейшая карьера и судьба или же забота о пьяном троглодите-сантехнике. Отпустим его — а он через пару минут даже и не вспомнит, что обязан нам своим спасением.

Фролова демонстративно пожала плечами и хмыкнула:

— А что, у меня есть выбор, Алексей Викторович? Вы же знаете, что я отвечу. Хотя, честно говоря, я с вами не согласна. Уж очень беспринципно решать свои проблемы за счет так называемого «человеческого материала». Если все вокруг одинаковы, то и мы с вами когда-то для кого-то можем стать таким же материалом…

— Но ведь вы, Оленька, достаточно умны, чтобы понять, что вас используют. Значит, этот трюк с вами не пройдет. И использовать вас как материал будет просто бессмысленно, — заверил ее Вешняков, но ответ его прозвучал фальшиво, натянуто и откровенно неискренне.