Курсант из Тис-Утор – I. Где я?

Кохуро (2024)

Нао-Лейн — мир, взлелеянный Океаном, — приютил немало народов. Среди них и славящие солнце Гонья, и хранящая текучее Пламя Империя Форддосс. Говорят, у отлитых из живого металла лейнийских кораблей есть сердца, а владыка его настолько хитёр, что может обмануть даже Грань. Кохите, не то благословлённый, не то проклятый древней силой, скитался по Пустоте с начала жизни. О Лейне ему известно немного: мир-Страж, родина наставника, доступная военная служба. Способно ли это место надолго его принять?.. Может, после стольких неудач и не стоило бы мечтать об обретении дома, но лейнийская осень слишком очаровательна, чтобы не попытаться. Это — первая из трёх частей истории Кохите, а Кохите — первый из пяти героев Нового времени Нао-Лейна.

Глава 11. Волки, шойвы и полёт

Потянулись равномерные дни службы в Полиции. Вообще-то разнообразных занятий было много, но, по меткому заверению старших, они все сводились к трём пунктам: ходи, дерись, читай. Касательно первого из них: четвёртый и пятый выходы в патруль я выбил быстро. К великой радости Ганмаури, другого напарника Елая, и к лёгкому неудовольствию самого Елая: со мной он не мог позволить себе полёты. Я не форддоссец, чтобы успевать бежать за ним по земле, а сам он недостаточно хорошо держится на воздухе, чтобы тащить меня с собой.

С Ганмаури мне повезло. Он стал первым Форддосс-наэро в моей жизни и подходил для этого как никто другой. Его внешность соответствовала их канону: невысокий, широкоплечий, с крупными кистями рук и сухими пальцами. В отличие от приземистых бочкообразных Гонья, леяр обладал фигурой, не лишённой изящества. У Ганмаури была смуглая кожа, жёсткие, как щётка, чёрные волосы и широкие брови над раскосыми глазами. А ещё по четыре пары хорошо различимых клыков в каждой стороне рта, придающие его улыбке немного хищный вид, и тёмная пигментация внутренней части век, которую я поначалу принимал за краску. Эталонный форддосский леяр, достойный стать иллюстрацией в энциклопедию. При этом Ганмаури не зазнавался по этому поводу, как некоторые его собратья, и вообще был довольно ручным, как бы странно это ни звучало по отношению к человеку.

Лейн не случайно называют страной леяров. Четыре народа с двумя обликами — это много для одного мира. Но даже в Лейне форддоссцы воспринимаются не просто как другая раса — как другой биологический вид. Пусть их звериная форма мало отличается от хинорской — те же псы, только чёрные и желтоглазые, — а человеческий облик не уступает ростом лишь Гонья, ари любого форддоссца настолько велика, что кажется заполняющей пространство на несколько метров вокруг. Даже мианам, с рождения обладающим большим объёмом энергии, нужно время, чтобы развить его до того уровня, который Форддосс-нэри имеют изначально.

— Они бесы, — сказал мне как-то Арья. — Они все просто наполовину бесы, но мы забыли об этом. Потомки людей, приручивших великую звезду. Обуздавших её силу, чтобы нести спасение невинным беззащитным душам. Давным-давно, ещё до Манаэ, все они имели облик своих эндайя: огромные звери, чья шерсть — пламя, а кожа — расплавленный металл. Каэхэта — родина их силы, страна Пламени, была им открыта. Даже у Тарагвэна, который жил во времена начала упадка, по свидетельствам современников, тело занимало четырнадцать центральных кварталов Шестого. Да и тел как таковых у них не было — облака энергии, для удобства уплотнившиеся до размеров человека. Они могли растворять не только плоть — даже сосуды ари. Полная потеря плотности. Современным такого и не снилось… То, что ты видишь сейчас, уже совсем не то. Их источник Пламени перекрыт — последнее дело Императора Тарагвэна, за которое он поплатился жизнью. Теперь Форддосс-нэри уже не полуэндайя. Простые леяры, как те же Хинора. — Медведь грозно фыркнул. — Они даже истории своей толком не знают. То, что я рассказываю тебе, — из открытых дневников лейнийцев эпохи Манаэ, которым повезло контактировать с настоящими Форддосс-нэри… Истинное знание практически утрачено, это очень печально.

— А почему Тарагвэн перекрыл источник? — спросил я.

— Сколько силы, столько и ответственности. Видишь ли, раньше они были совершенно бескорыстны. Смысл их жизни был в служении, приручении Пламени и направлении его в мирное русло. А при Тарагвэне уже начали появляться разные радикалы, не желавшие работать над собой, опьянённые мощью, жаждущие господства над другими расами… Он просто не мог допустить, чтобы Пламя было использовано кем-то в таких целях, и отрезал отступников от источника, а ближе к концу жизни понял, что лучше будет отрезать всех. Те, кто соблюдал правила древней школы, сохранили чистоту тела и способность владеть Пламенем даже после этого. В наше время таких уже единицы, и они не покидают Форддосс, потому что слишком ценны… Печально, что древняя раса так угасла. — Арья горестно вздохнул. — Во всяком случае, на выходе мы имеем лучшую медицину среди известных миров, постоянный приток рабочей силы, пусть временами и не слишком приятной — у них за последнюю эпоху здорово испортился характер, — и дополнительный вес в переговорах за счёт поддержки Императора… Я считаю, Манаэ здорово для нас постарался, умудрившись приручить Тарагвэна. Хотя у них двоих, конечно, было ужасно мало времени.

— Не морочь ребёнку голову, — с нажимом сказал Елай, забирая у медведя мисочку с печеньем.

— Между прочим, моя точка зрения имеет куда больше документальных подтверждений, чем твоя. — Гонья попытался отвоевать посуду, но безуспешно.

— Арья, до встречи с тобой я бы ни за что не поверил, что гонья могут быть настоящими романтиками.

Арья в самом деле был нетипичным представителем своей расы.

Во-первых, для гонья он был на удивление неконфликтным. Даже когда я через пару декад после знакомства решился рассказать историю про кошку, он только сказал: «Ну и придурок же он. Я бы дал. Но только один раз. Потому что это твоя кошка и ты сам должен ловить для неё рыбу». Все мужчины Гонья ловят рыбу, причём голыми руками. Это их древнее почётное занятие.

Во-вторых, Арья с радостью уделял время младшим товарищам. И если мы, курсанты, ещё были близки к нему по возрасту и вроде как входили в его обязанности, то вот о лицеистах того же сказать было нельзя. Гонья в свободное время зазывал их на тренировочные площадки, обучал каким-то базовым энергетическим техникам, помогал с домашними заданиями и рассказывал истории. Возможно, в том, что младшие не пытались оспорить его точку зрения, была одна из причин его любви.

У нас же на территории группы регулярно происходили баталии с его участием. Постоянным противником Арьи был Елай, временами к ним подтягивался Этла, пара новеньких с лета и даже старшие из других групп. Их всех объединяла любовь к периоду Ранней истории — самому малоизученному из всех.

Его проблема в том, что тогда — это времена до начала Эпохи Эане, Второго — ещё не были изобретены дору и не существовало современной практики записывать на них воспоминания участников ключевых событий. Не велось даже никакого вспомогательного учёта на бумаге. Дневники писали единицы, далеко не все из них дошли до дней, когда ими заинтересовались историки, а Манаэ — центральная фигура того периода — вообще ничего не оставил после себя. Свой дом он завещал запечатать, доступа к нему нет. Мысли и планы никогда не записывал: память позволяла ему держать в голове абсолютно всё, включая составы служивших при нём команд. Остались плоды его творчества, но едва ли по ним можно понять что-то, кроме любви к работе с деревом.

В итоге об Эпохе Манаэ нам известно только из воспоминаний старейшин и современников, проживших достаточно долго. И то, учитывая, насколько сильно время может корректировать память и как влияет личная эмоциональная вовлечённость… На любое, даже не слишком значимое событие Ранней истории зафиксировано по нескольку точек зрения, зачастую противоречащих друг другу. Собственно, о таких событиях и спорят люди, увлекающиеся этим периодом. Обычно они начинают с горячего обсуждения чьей-то роли в тогда ещё редких сражениях с Зелёной Туманностью или значения вступления в Ближний круг (с которого и началось развитие лейнийского Объединения) очередного маленького мира. А вот сводится всё всегда к одной теме — сути отношений Первого Магистра и Третьего Императора. Раньше это показалось бы мне нелепым, но недаром знающие шутят, что это и есть «Главный Вопрос Ранней истории». Не мне судить о его важности, но то что он самый противоречивый — это точно.

— То есть ты утверждаешь, что вся, — Елай даже чуть понижает голос, — я повторюсь, всянаша Ранняя история, основанная на фактах, предоставленных Итреном, была им в деталях подкорректирована?

— Именно, — спокойно говорит Арья, свободнее усаживаясь на стуле. — Он делал это для нашего же блага. Для блага своего лучшего друга, который был ему дорог.

— Итрен — самый надёжный наш источник, — ходящий взад-вперёд Елай всё больше распаляется. — А ты хочешь сказать, что его информация недостоверна?

— Именно, — повторяет медведь. — Итрен самый надёжный и верный помощник Магистра. Самый приближённый к нему из всех. Его слова достаточно, чтобы переубедить любого, кто хоть немного понимает расстановку сил в Раннем Лейне. Именно поэтому он намеренно исказил ряд фактов, пользуясь своей репутацией, чтобы защитить репутацию Манаэ. — Арья переходит на тон, которым обычно объясняет подготовительному курсу Лицея математические алгоритмы. — Понимаешь, в глазах других Стражей Манаэ — просто неопытный мальчик во главе маленького молодого мира. И то, что именно Лейн был выбран Форддоссом для союза… Большинству было бы удобнее считать, что это произошло не потому что могущественнейшая Империя нуждалась в помощи Океана, а по той простой причине, что юный Магистр приглянулся её старому правителю. Что сразу бы понизило репутацию Лейна на несколько пунктов. А так, смотри — как быстро мы закрепили суверенный статус в межмировом сообществе, несмотря на все попытки Гиэхе!

— Вздор! — восклицает Елай. — Будто бы те, кто хотел так думать, были остановлены позицией Итрена. Взять даже тебя.

— И тем не менее их было не так много. Тот же Гиэхе, например, сменил отношение.

— Сложно не сменить отношение, когда в тебя на государственном приёме летит сапог! Запущенный рукой человека, которого ты считаешь практически богом!

— Ну вот, стал бы Тарагвэн швыряться обувью — чужой, кстати, — ради простого дипломатического партнёра? — довольно припечатывает медведь, чуть наклоняясь в сторону оппонента. — У них были отношения, но они держались в тайне для всеобщего блага.

— А может быть, эти отношения были не в тайне? А их просто не было? — Хинорец едко скалится и нависает над Арьёй, уперев ногу в угол стола возле его плеча.

Гонья легко выдерживает такой напор, умудряясь снисходительно улыбаться.

— Вот в этом, Елай, твоя главная проблема. Ты недооцениваешь чувства, глупый ты умник! А они важны. Люди часто руководствуются именно ими, а не головой в своих поступках. И отсюда тебе все объяснения. Потом смотри — Тарагвэн могзаключить с Манаэ узы руки, но перескочил сразу на третий уровень из четырёх. С какой целью, на твой взгляд?

— Нет никакой цели, обычная ошибка! — шипит Елай.

— То есть ты утверждаешь, — строго начинает Арья, — что Тарагвэн, великий мастер, монах, ученик и наследник хонэ своего прадеда, непревзойдённого Эдэо… Тарагвэн, — медведь так выделяет имя несчастного Императора, что мне кажется, будто тот сейчас явится из посмертия, — мог ошибиться? При заключении простых уз?

— Но ведь это был первый опыт уз с представителем другой расы, он просто…

— Просто что? — Во взгляде Арьи появляется нехорошая тёмная глубина. — Думаешь, погрешность из-за разницы в строении ари — то, что он был не в состоянии учесть?

На этом Елаю остаётся только сдаться поджав хвост, особенно если рядом есть Форддосс-нэри, готовые в случае чего вступиться за честь древнего вождя. Так что, если в их споре медведь доходит до аргумента про чувства и узы, он, как правило, выигрывает.

Чувства и открытое их проявление — третья особенность Арьи, которая выделяла его из других гонья. Славный народ благословлённых солнцем не стесняется выражать недовольство, особенно когда кто-то нарушает их священные границы — не важно территориальные или личные. А вот всё остальное медведи предпочитают держать при себе. Арья же расположение к кому-то демонстрировал с радостью, пусть обычно оно и несло оттенок собственничества.

Больше всего повезло, конечно, его напарнику. Тлин был тихим, милым и никогда с медведем не спорил, как итог — уже через несколько дней совместной работы стал получать от него гостинцы, за которые другие бы многое отдали. Особенно за мёд: в Городе никогда было не достать и просто хороший, не говоря уже о таком, какой дружные с пчёлами Гонья собирали в своём лесу. А у курсанта-эньла этого мёда было достаточно, чтобы каждый день намазывать на хлеб. Тлин был совсем не жадным и пробовал делиться, вот только Арья его попытки жёстко пресекал. «Этот мёд надо заслужить», — вечно говорил он.

Елай, которого ситуация с мёдом задевала сильнее всего, пытался ему что-то возражать. На правах однокурсника, более старого друга и интересного собеседника. Однако медведь оставался непреклонен и пускался в длинный воодушевлённый монолог о родственных душах, всегда заканчивая одной фразой:

— Не лезь к нему, он солнышко.

— Эмеали? — с издёвкой спрашивал Елай, ссылаясь на какой-то исторический факт.

Вообще, курсантам нашей группы очень повезло. Дело в том, что мы были первой основной сменой состава за долгое время, поэтому всё внимание старших было адресовано нам. В той же четырнадцатой, по словам Кары, имелось ещё много народу с лета, и их инструктор разрывался между летними и осенними новичками. Далеко не всем достались в пару опытные ребята с третьим уровнем, как у нас.

Инструктор Митио не объявлялся довольно долго. За то время, что мы ещё числились на кураторстве у Фанета, его видели всего пару раз. Елай говорил, Митио впрягли что-то делать в Архиве, и временно мы сами по себе.

Старшие сгоняли нас на тренировочные площадки, когда было меньше патрулей, и учили кто что лучше умел. Елай взял на себя оттачивание навыков нескольких начинающих Юн. Братья-мианы помогали разобраться с ари тем, кто был подготовлен хуже. Бои проводили абсолютно все, хотя у них и была какая-то договорённость не брать недостаточно знакомых курсантов, чтобы знать, как рассчитывать силу.

Удивительно, но с владением ари у меня проблем не возникло. Да, я ни йаны не смыслил в стихийных техниках и создавать плетения пока не получалось. Зато энергией самой по себе, без видоизменения, я управлял очень даже неплохо. «Куда выше среднего», — как сказал Карей. Я справлялся и со скрытием присутствия, и с обнаружением чужих конструкций, и даже с активными формулами — теми самыми полезными приёмами для уборки и ухода за одеждой. Говоря определениями, формулы — это способ влиять на окружение сформированным намерением, выводя его через энергетическую конструкцию, составленную по шаблону. Книг с этими шаблонами великое множество; я сразу приметил несколько тем, с которыми хотел бы познакомиться в первую очередь.

А вот спарринги у меня шли как-то… туго. Что странно: вот чем-чем, а физической подготовкой я лицейским курсантам не уступал. У многих из них даже ещё не было реального боевого опыта. И всё равно рядом с ними уверенность куда-то испарялась, и я вечно спотыкался. Старшие же просто по земле меня валяли. Особенно Ганмаури, с которым дольше пятнадцати секунд на ногах было не продержаться.

С мёртвой точки меня сдвинул инструктор девятой — уже зрелый хинорец и шойва Аджай. Как-то он подошёл к нам, когда я стоял против своего напарника, сказал: «Елай, не то делаешь», а потом резко выхватил кортик из Елаевых ножен и без предупреждения набросился на меня.

И я начал двигаться как раньше. Ровно до тех пор, пока не осознал это и не вернулся к спотыканиям.

Аджай взял меня под опеку на несколько дней. Объяснил про телесную память и осознанность, про особенность Тис-Уторской школы. Мастер передаёт знания главным образом через ари, записывая их в подсознание ученика. Это приводит к тому, что они открываются не сразу, а только тогда, когда человек готов. Мера предосторожности, происходящая из тех времён, когда у Стража Пристани послушников было несколько. «Лишь два воина, не больше», — помнил я. Их сила проявлялась исключительно в ответ на внешнее воздействие. Поэтому меня, воспитанного на тех же принципах, нужно было как следует раскачать, чтобы я получил полный доступ к тому что знаю. И вовсе я не недоучка: по мнению Аджая, Таан точно со мной закончил (я частично признался инструктору в своих сомнениях).

Вскоре проблема была решена, и Аджай упорхнул к другим. За своей группой он числился только формально, на деле его знали, как мне кажется, практически все. И любили тоже все. Полиция была его большой семьёй, тем более, что никакой другой у него не было. Он регулярно приглашал нас на чай во владения девятой, а иногда и в «Лазурное кафе».

Как раз в «Лазурном» он и собрал нас как-то, чтобы сообщить одну важную новость. В том, что она важная, мы не сомневались: Аджай редко выглядит по-настоящему взволнованным и возбуждённым, а тут он даже сидел в обнимку с кувшинчиком чёрного, поджав под табурет ноги.

— Отчаянные времена наступили, ребята, — начал он, когда все расселись. — До нас снизошёл сам ЭОЛ. Вчера меня подловил Фанет и приказал до сегодняшнего вечера определиться с кандидатами на место Саны в их Ударную группу… Тем, кто пропустил занимательную историю Третьего поколения, поясню: год назад они выпустились из моей девятой, но без одного важного человека. Потому что другой не менее важный человек не захотел работать ни с кем из тех, кого ему предлагали.

Под тихий вздох Раоры чёрное вновь наполнило до краёв высокий стакан. Себе хозяйка смешала «Небесную глубину» (чёрное с синим) и устроилась напротив Аджая. По её лицу несложно было догадаться, что беды Третьего ей знакомы лично.

— Это не такая уж большая проблема… так нам тогда казалось, — продолжил инструктор. — Одарённые нередко испытывают трудности в установлении связей. Мы все: и я, и господа из Архива, и Магистр, и новый капитан — надеялись, что мальчик пообтреплется в боях и станет сговорчивей. Тянуть в одиночку роль Ударной группы — это и взрослому тяжело. Я такие примеры в боевых командах по пальцам могу пересчитать… Но этот упрямец продержался уже целый год и, видимо, собирается держаться дальше. — Аджай устало потёр лоб. — Его гибель на очередном задании — только вопрос времени, однако Фанет, к сожалению, не хочет пока исключать его из Отряда. Можно понять: мальчишки уже сработались великолепно, да и среди доступных Тей-медиков на замену все слабее на голову. Талант подобного уровня рождается раз в эпоху… ЭОЛ пытается найти ему достойного напарника весь этот год, причём начиная с верхов и пройдя по обеим армиям. Магистр был готов разбить чью-то существующую команду, если бы в ней нашёлся подходящий Сана. Но всех, — Аджай окинул нас внимательным взглядом, убеждаясь, что мы понимаем, — я не преувеличиваю, абсолютно всехон забраковал. По каким-то личным причинам.

От курсантов донёсся негромкий гул. Я тоже был впечатлён. Две армии. Какой-то тип из Элитного отмёл всех Сан из двух лейнийских армий? Это йански сильно.

Аджай вздохнул, пошаркал опустевшим стаканом по стойке и перевернул его вверх дном.

— И вот теперь они вернутся к началу. Фанет считает, что кому-то из знакомых Тея ЭОЛа даст согласие с большей вероятностью… Но давайте будем честны, все присутствующие здесь, кто знал его год или, может, два: вы не вынесете такого соседства.

— А его напарник по патрулю? — тихо спросил я у стоящих рядом старших. — У него же должен был быть напарник?

— Его напарником был его нынешний командир, — глухо отозвался Елай. — И Аджай прав, никого из младших, кто служил с ним в одно время, Лясфэ терпеть не будет.

— Он чуть не сломал мне нос, когда я на него криво посмотрел, — подал голос помрачневший Арья.

Когда волна шёпотков утихла, Аджай заговорил снова:

— Поэтому я принял решение, которое кажется мне здесь единственно верным. Я предложу свою кандидатуру. Он как-то вытерпел меня четыре года как инструктора, будем надеяться, вытерпит и как напарника. Хотя, конечно, мне не хочется вас покидать… — Хинорец тяжело отодвинул кувшин и обвёл всех печальным взглядом. — Но иначе, боюсь, Третье поколение можно будет считать разваленным.

Под конец Аджай как-то совсем сник, и мы окружили его рокочущей белой толпой. Пусть было немало потрясённых, особенно среди младших, мы не сомневались, что уж наш-то старик справится. Ведь не сработаться с Аджаем — это что-то невозможное.

Никто не удивлялся, когда на следующий день он исчез и вообще перестал появляться в Штабе.

К нам наконец вернули Митио на полную занятость. Пока Аджаю не придумали замену, девятая тоже повисла на нашем миане. И вот тут-то я вспомнил и как следует прочувствовал всю мудрость арьёвского «не зли кита».

Митио происходил из народа больших щаани, которые в зверином облике в самом деле походили на необъятных китов. А ещё он был Юной, как и большинство его собратьев, что делало его ари таких впечатляющих размеров, что он мог бдеть своих мальков на всей территории Штаба и в соседних районах не выходя из кабинета. Для инструктора это был несомненный плюс. А вот для тех, кто попадал в его немилость — жирный минус. Потому что скрыться от недовольного Митио было решительно невозможно.

Я в немилость у Митио попадал особенно часто. Воспитанный в лучших традициях изначальных лейнийцев, наш инструктор придавал огромное значение знанию истории и культуры. Что Полиция центральных кварталов нужна ещё и для того, чтобы отвечать на вопросы любопытствующих туристов, я узнал ещё от Елая в первые дни. «Лицо Нао-Лейна», «самый открытый из миров-Стражей», «любезные к гостям и мигрантам» и всё такое.

Вот только старшие нам исторические факты рассказывали между делом, для общего развития. Митио же, убедившись, что все мы не подготовлены совершенно, налетел на нас как стервятник. С ним мы были вынуждены учить всех архитекторов, всех исторических личностей, проживавших когда-либо в Васильках, все там какие-то стили каких-то штук и даже названия фонтанов и домов, у которых они были. Айне, мне казалось, однажды все эти слова в прямом смысле польются у меня из ушей! Я благодарил судьбу, что изначально мне достался ненавязчивый Алури.

«Не думайте, что иностранное происхождение даёт вам хоть какую-то поблажку, Кохите! — всегда говорил инструктор. — С того дня как надели эту форму, вы такой же лейниец, как и я. Так соответствуйте этому почётному статусу!»

Наши отношения с Митио были поводом для всеобщего веселья. Несмотря на его недовольство моими способностями (их отсутствием) в культурологии, в других делах он едва ли не ставил моё усердие в пример.

— Не злись на него, — говорила мне Эм, когда я пересказывал ей события особенно тяжёлого дня. — Ему нужно подготовить вас как следует. Это его способ выражения любви к родине: он хранит традиции и старается, чтобы их посильно хранили и вы. Без этого Лейн просто растворится в многообразии культур. Помнить, что было у истоков — это очень важно.

Она гладила меня по волосам, почти достающим до плеч. Я подстригся относительно недавно, и сны немного запаздывают. А может это потому, что я помню себя каким-то таким в тот день, когда мы с Эм впервые встретились. В реальности, давно. До Тис-Утор. Вернее, точно перед.

— И всё же, — я продолжал ворчать. — Я помню насколько могу. Зачем требовать историю каждого йанова кирпича?!

— Ну. — Она щекотно поцеловала меня в нос. — У всех есть маленькие слабости. Когда человек чем-то очень увлечён, ему сложно признать, что для других это не так важно. Просто прими эту черту. Я думаю, Митио всё равно через какое-то время отстанет от тебя.

Мы с Эм теперь встречались каждую ночь. Не знаю, как это работает, но стоило выпить бирюзовое, открывающее путь к светлым воспоминаниям, и настоящая Эм смогла ясно почувствовать, где я нахожусь.

Она предпринимала попытки найти меня и до этого, ещё до Лейна. Отправилась по следу сразу, как только я исчез из её рук. Но мой путь был хаотичен и часто обрывался через разные вероятности Хатталы. В конце концов она сбилась и попала в крошечный закуток изолированного пространства. Один из тех, в которых раньше любила скрываться. Эм была слишком истощена, чтобы выбраться, а больших источников энергии в таких местах не найти.

Она застряла на несколько лет, имея возможность покидать свою тюрьму только сознанием — самым тонким из проявлений — и то не слишком далеко. Так постепенно ей удалось накопить немного сил извне, чтобы заглядывать чуть дальше. И какова же была её радость, когда через воспоминание, усиленное действием бирюзового, я смог до неё дотянуться! Эм не зацепилась за меня сразу, но через пару ночей, в очередном сне, мы уже полноценно поговорили. А потом это прочно вошло в мою жизнь: я рассказывал о делах в Полиции, а она — о том, что видела, просачиваясь в другие миры.

Я никому об этом не рассказывал. Мне казалось, что наша связь ещё такая хрупкая, что стоит кому-то обратить на неё внимание — и она просто растает. Я даже полное имя Эм произносить не решался — такой она была эфемерной. Будто одно его звучание способно было развеять её присутствие. Эм вполне устраивало быть Эм.

Однако немного рассказать всё же пришлось: Арья был слишком наблюдателен по части моего состояния. Как-то он подловил меня, пока я читал тот самый потрёпанный томик поэзии Гонья — его так никто и не забрал.

— Ну что, совсем освоился у нас? — с намёком спросил медведь, усаживаясь на край моего стола. — Долго же ты держался.

Он усмехнулся, очевидно намекая на Жанте — хинорку из пары Этлы. Она уже некоторое время подавала мне знаки внимания, но ничего кроме дружеского расположения у меня не вызывала. Жанте вообще была больше похожа на мальчика-подростка, чем на девушку: встрёпанные волосы, широкие движения, громкий голос и вечно высыпающаяся из карманов дребедень. Совершенно не мой типаж.

— Ты мыслишь в верном направлении, но не на того человека, — равнодушно произнёс я, делая вид, что погружён в разбор очередной сложной метафоры.

— А кто тогда, инструкторша двадцать девятой? Ты каждый раз так пялишься на её бёдра.

— Отстань от Лиден! — возмутился я, захлопнув книгу.

Это было просто смешно, но почти все в восьмой были уверены, что я нравлюсь этой миан. Я всего лишь единожды помог ей с составлением характеристик. Мне было нечего делать, и я первый подвернулся ей под руку. Да, это заняло два дня и теперь она регулярно улыбается мне при встрече, но это ещё ничего не значит.

— Ладно. У меня есть моя цветущая, — я сознательно использовал медвежий эпитет, чтоб задобрить Арью, — но она мне снится. Точнее, мы встречаемся через сны, потому что она шойва, а я — нет.

— О-о-о… О! — гонья даже как-то просветлел. — Да это же… вы прямо как… — Тут он заметил надувшегося ехидством Карея и резко замолк. У них, кажется, было пари, что Арья декаду не будет произносить имя свято почитаемого им Тарагвэна. — Как… как хорошо, редко!

Медведь был так впечатлён историей (хотя больше я ему ни слова не рассказал), что в знак признательности за доверие пригласил меня тем же вечером в тайный поэтический клуб в Малахитовом квартале. Там я узнал, что он ещё и пишет — воистину необычный военный-гонья.

Клуб стал для меня событием окрыляющим. И не в плане атмосферы и отличной коллекции книг, а в плане произошедшего там знакомства. Арвин, Ариан-неир из отдела Внешних инспекций — такого собрания очень больших отрядов, занимающихся проблемами миров Объединения, которые не выходят за рамки стандартных. Арвин был Саной, мастером полёта и чистым воздухом по стихийной принадлежности. И такого же чистовоздушного человека он признал во мне. После чего удивился, что я всё ещё не летаю, и взялся это исправить.

Мы договорились встречаться в свободное время, которого у обоих пока хватало. Первым делом мне пришлось изучать ощущения во время ходьбы, чтобы научиться воспроизводить их из любого состояния. Потом Арвин заставил меня ходить по издевательски узким поверхностям: начиная от брусьев на тренировочной площадке и заканчивая натянутой тонкой верёвкой, что неистово качалась от любого движения.

Когда я перестал падать с верёвки, мы перешли на следующий уровень хождения — по скамейкам, с закрытыми глазами. Почему это был следующий уровень? Потому что Арвин каждый раз переставлял несчастные скамейки в новые места и смотреть мне запрещалось с момента выхода из перемещения. Я понятия не имел, как выглядит очередной маршрут через широкую площадку старого парка в Сосновом. Кстати, совершенно неоправданное название: в Лейне хвойных нет!

Смысл этого упражнения был в том, чтобы я научился интуитивно искать опору. Поначалу я так думал. А потом ариан просто велел мне открыть глаза на середине пути, и я понял, что никаких скамеек под ногами не было. Кроме самой первой, с которой я начал, теперь стоящей в нескольких метрах позади.

И пусть это были только основы основ, так я научился летать.