Отбор на выживание, или Тайна 12 Невесты

Наталья Шевцова (2024)

Это ж подумать только, какими наглыми и беспардонными порой бывают некоторые душегубы! Нет, чтобы продолжать и дальше злодействовать, не привлекая к себе особого внимания, они вдруг решают заявить во всеуслышание: «Несметно богат, знатен, знатнее некуда, похоронил трёх жен и теперь ищу следующую… Требование к финалистке отбора: остаться в живых. Требование к будущей жене: срочно научиться летать:)» В тексте: — Высокий лорд, ни одна из жен которого не умела летать; — Лучший друг Высокого лорда — дракон Игнашка; — Принцесса — агент тайной канцелярии; — Маленькая девочка — призрак — Снежная_сказка; — Магический детектив; Двухтомник, Том 2. Название 1-го тома: Тайна 12 невесты или Отбор на Выживание

Глава 8

Сколько Ганхилда себя помнила, её никто и никогда не называл не то, что красивой, но даже миленькой. Зато её часто называли очкастым пуделем или шваброй в очках.

Высокая и худая с рыжими курчавыми волосами, она и сама себя считала похожей на пуделя в очках, которому не повезло родиться двуногой шваброй.

Поэтому она была благодарна уже за то, что нелицеприятные комплименты ей отвешивали не прямо в глаза.

Как же она мечтала избавиться от огромных, в толстой, грубой оправе окуляров, которые не только делали её ещё больше похожей на пугало, но и натирали за ушами, давили на нос и постоянно норовили свалиться. По причине чего, надевая их, она не могла забыть о них ни на минуту. Без них же она почти ничего не видела.

Время от времени, особо сердобольные индивидуумы интересовались у её тётушки, почему она не покажет свою племянницу лекарям. Но в том-то и дело было, что лекарям Ганхилду показывали. И не раз.

Однако все лекари, как один, утверждали, что Ганхилда страдает редким видом дистрофии сетчатки глаза, который не способно излечить ни одно известное им магическое заклинание. Эти же лекари с сочувствием в голосе каждый раз объясняли ей, что так как разработанные специально для неё особые корректирующие линзы слишком массивны и тяжелы, то и оправа им нужна соответствующая.

И Ганхилда им верила.

Не потому, что была скудоумной или слишком уж наивной и доверчивой. Девушка понимала, что ради того, чтобы не расставаться с её наследством, тётка и её муж на что угодно пойдут, только бы не допустить её замужества.

Но даже мысли не допускала, что целители станут им в этом помогать.

Её беда была в том, что она судила их по своим матери и бабке: и первая, и вторая были из тех жриц жизни, которые скорее причинили бы вред себе, чем пациенту. И этому же учили и её.

И так хорошо они её этому научили, что Ганхилда свято верила в то, что все без исключения, кому покровительствует сама богиня Жизни — такие же, какими были её мать и бабка.

С одной стороны, нельзя сказать, чтобы Ганхилде так уж плохо жилось. Её сытно кормили. Добротно одевали. Она спала на мягкой постели. В её комнате было светло, тепло и даже уютно. Никто никогда не тронул её и пальцем. И как уже было сказано выше, если над ней и насмехались, то только поза глаза.

С другой же стороны, жизнь её была бесцельна и безрадостна. У неё, как и у матери и бабки, был дар целительницы, но ей не позволили пойти учиться, чтобы она смогла научиться им пользоваться. Выйти замуж по любви — ей тоже не светило. Кто ж полюбит такую образину, как она? Стать же женой кого-то, кому будут нужны только её деньги — она не хотела. Тётка и её муж, хотя и не любят её и никуда не выпускают из дому, по крайней мере, не бьют и ни к чему не принуждают… И потому Ганхилда Ойвиндская решила уйти в монастырь.

Не в мужской, разумеется. А в женский.

Уж в монастырь-то её, тем более с целительским даром, точно возьмут. Не сомневалась девушка.

О чём тут же и поставила тётку в известность.

Ганхилда готова была оставить тётке всё, что ей принадлежало, и уйти в монастырь голой и босой.

Вот только подобный поворот событий был предусмотрен завещанием. В нём черным по белому было прописано, что уход подопечной из мирской жизни, как и её уход из физической жизни квалифицируется как неисполнение опекуном своих обязанностей. Другими словами: уходит Ганхилда, уходят и её денежки. Более того, завещанием было предусмотрено, что, как и в случае с замужеством, опекун не имела права запретить своей подопечной поступить в соответствии с её желаниями.

Разумеется, сумей тётушка-опекунша договориться с душеприказчиком своего покойного брата, она бы с радостью отправила племянницу в монастырь. Однако, исполнявший обязанности душеприказчика лорд Каннингем, лучший друг отца Ганхилды, к сожалению для неё, по долгу службы проживавший вот уже двенадцать лет в другом королевстве — мало того, что был кристально честным человеком, так он ещё и эту самую тётушку сильно недолюбливал.

Другими словами, договориться с душеприказчиком у жадной тётушки шансов не было. И это ещё мягко сказано…

Потому как лорд Каннингем сильно заинтересовался с чего это дочь его покойного друга вдруг решила уйти в монастырь и возжелал поговорить с Ганхилдой. Чувствуя себя виноватым за то, что ни разу за всё то время, что жил заграницей, не удосужился проверить как девушке живётся с тётушкой, он уведомил, что для принятия правильного решения, ему необходимо лично поговорить с Ганхилдой, и сообщил, что уже в пути.

Жадная тётушка, в чьих загребущих ручках вот уже двенадцать лет оставалась львиная часть положенного племяннице более чем щедрого содержания, подобной новости, само собой, не просто не обрадовалась, а впала в панику. Поскольку понимала: Каннингем далеко не дурак, и посему у неё нет ни единого шанса убедить его в том, что проблема племянницы со зрением не подлежит излечению. Из чего вытекало, что он быстро сложит один плюс один и придёт к правильным, но нежелательным для неё выводам.

Озабоченная тем, как бы ей выкрутится, годами обкрадывающая свою племянницу злодейка потеряла аппетит и сон. Из страха быть разоблаченной она дошла даже до того, что подумывала о том, а не подстроить ли племяннице несчастный случай со смертельным исходом.

Жаль, конечно, девочку, всё же не совсем чужая… Однако, если выбирать между племянницей и долговой ямой, в которую её обязательно упрячет Каннингем, когда поймёт сколько денег она присвоила, то выбор очевиден.

Вот только обкрадывать это одно, а убить или же сильно покалечить ни в чём неповинную девушку, которая к тому же ещё и твоя племянница и источник дохода — совсем другое. И, на счастье, Ганхилды, её тётушка при всей её жадности и аморальности, убийцей не была.

Тем не менее, более чем вероятно, стала бы.

Однако в кои-то веки боги смилостивились над несчастной сироткой: узнав об отборе, жадная, но сердобольная тётушка вместо того, чтобы убить племянницу самой, отправила её умирать в Предвечное королевство.

Как уже было сказано выше, Ганхилда Ойвиндская не была ни наивной, ни доверчивой: она понимала, что за великой честью стать одной из кандидаток в жёны Высокого лорда стоит не менее великий подвох. Потому, не проведи она всю свою сознательную жизнь затворницей или знай, что лорд Каннингем уже в пути, чтобы повидаться с ней, она, наверняка бы, отказалась, но она — провела и она не знала о скором визите душеприказчика её отца.

И посему Ганхилда не просто не возражала против путешествия, но и даже была ему рада.

«Ну и пусть ей угрожает опасность! Зато это самое настоящее приключение!» — воодушевленно думала девушка, чувствуя себя одной из героинь многочисленных романов, которых она за годы затворничества прочитала неисчислимое множество.

Ганхилда была настолько рада возможности покинуть, наконец, опостылившие ей стены тёткиного дома, что её почти не беспокоило то, что она, наверняка, окажется не только самой некрасивой, но и самой жутко одетой из невест.

«Именно жутко, а не плохо одетой, — со вздохом думала девушка, собирая в чемодан свои бесформенные платья. — Впрочем, у такой страшилки, как она, даже будь у неё самые красивые платья в мире, всё равно не было ни единого шанса понравиться Высокому лорду».

— Ганнусенька, деточка моя, может ну его отбор ентот! Я про лорда ентого ещё туточки и тамочки поспрашивала, и люди про него та-аакое говорят! Говорят, что душегубец ентот, демоном отмеченный, всего за одну седмицу ещё дюжину девиц сгубил! И все красавицы писаные! Стан тонкий да ладный, волос золотой да шелковистый и при этом чернобровы, белокожи, а глаза, что океяны! Погубит он тебя, Ганнусенька, погубит красавицу мою, как есть погубит! — причитала стоящая рядом кормилица.

Ганхилда улыбнулась и обняла кормилицу. Только эта чистая, добрая душа её и любит, только она о ней и беспокоится.

— Мамушка! Мы же уже обсуждали это с тобой. Преувеличивают люди. Ты же сама говорила, что людям лишь бы баять. К тому же, я у тебя далеко не красавица писаная, и волос у меня не золотой, и брови не так уж и черны, и кожа — не так уже и бела, а глаза мои, мало того, что не океяны, так ещё и за окулярами их попробуй рассмотри. Так что, милая моя мамушка, я в безопасности.

Мамушка на это сначала тяжело вздохнула, а затем, нашла-таки что возразить:

— Но стан, стан-то у тебя стройный да ладный! — победоносно заявила она.

Ганхилда горько хохотнула.

— Мамушка, посмотри на меня и скажи честно, придёт ли кому-нибудь в голову, что под этим, — указала она на свой безразмерный балахон, — скрывается тонкий да ладный стан?

Добрая женщина слишком любила свою девочку, чтобы врать ей.

— Всё одно, пойду в храм и помолюсь за тебя! Всем святым свечки поставлю. Попрошу, чтобы оберегали тебя, моё дитятко! — безапелляционно объявила она. — И ещё к колдовке одной загляну, про какую сказывают, будто бы её обереги от любой напасти могут уберечь!

— Сходи, мамушка, и святых попроси и оберег возьми, — даже не разрешила, а искренне попросила Ганхилда, потому как и у неё самой ёкало сердечко от страха. Да так, что порой такой ужас охватывал, что тошнота к горлу подкатывала и голова кругом шла.

Но потом она подходила к зеркалу, видела своё отражение, и задавалась вопросом: а что она потеряет, если умрёт? Свою никчемную, бесцельную, серую и монотонную жизнь? Так может оно и к лучшему? Уж лучше смерть, чем подобное беспросветное существование! В очередной раз говорила она себе и страх перед путешествием отступал.

Ганхилда так привыкла к тому, что её жизнь беспросветна и впереди её не ожидает ничего хорошего, что даже и не надеялась на то, что что-нибудь хорошее с ней всё же может случиться.

Потому увидев на пороге своей комнаты красавицу распорядительницу, она сразу же решила, что та явилась, дабы отправить её домой. Нельзя сказать, что посетившая её мысль обрадовала, но однозначно не удивила. Потому как удивляться было нечему: такому чучелу, как она, было не место даже на отборе на выживание.

Какого же было удивление Ганхилды, когда вслед за распорядительницей в её комнату впорхнули ещё три девушки, обошли её вокруг, задумчиво при этом хмыкая и постукивая при этом: первая по подбородку, вторая — вторая по лбу, третья же почесывала затылок…

— Сколько вы сказали у нас времени, Ваше Сиятельство? — наморщив лоб, поинтересовалась та, которая почёсывала затылок.

— Тридцать минут — максимум, — ответила ей красавица-распорядительница.

— Хммм, — задумчиво изрекли все трое, с явным сомнением во взоре осматривая то, что им нужно было через тридцать минут превратить в красавицу.

— Это приказ Её Высочества, — напомнила Эльжбета и для пущей значительности своего аргумента добавила. — Которая любимая дочь нашего Императора.