Сатир и нимфа, или Похождения Трифона Ивановича и Акулины Степановны

Николай Лейкин, 1888

Бытописец России конца XIX – начала XX века, сатирик Николай Александрович Лейкин как всегда точно ухватывает подсмотренные им в жизни образы соотечественников самых разных сословий и характеров. В этом, в чем-то смешном, а в чем-то грустном романе остроумно обыграны самые разные типы персонажей. Одинокий пожилой купец Трифон Иванович Заколов проникается теплыми чувствами к своей кухарке Акулине. Скромная и тихая женщина по-настоящему преображается под влиянием своего нового статуса в доме, и динамика между «сатиром» и «нимфой» кардинально меняется. Подруга-горничная дает Акулине полезные, с ее точки зрения, советы, а родственник из деревни просится на хлебное место, и далеко не сразу ясно, к чему приведет цепь событий, начавшаяся с простой симпатии.

XXVI. Дебют «невров» продолжается

Словно кто колол или резал Акулину, до того она стонала и охала, валяясь на диване. Время от времени она схватывалась за грудь и взвизгивала самым пронзительным образом. Трифон Иванович и кухарка Анисья были около нее. Анисья качала головой и в недоумении говорила:

— Испортили бабенку, совсем испортили, сглазили. Тут не иначе, как ты хочешь, сглазу…

— Кто был с ней без меня? — крикнул на Анисью Трифон Иванович.

— Да кому быть? Никто из чужих не был…

— Отвечай, кривая ведьма! Ну?!

— Полковницкая Катерина тутотка с ней кофеи распивала, потом Пантелей был и чай с ней пил, — дала ответ, дрожа всем телом, Анисья.

— Пантелей? Ну, так это его рук дело. Завтра же Пантелей со двора долой.

Акулина открыла глаза и пробормотала:

— Нет, это не Пантелей… Это невры…

— Какие невры? Что за невры? Позвать сюда Пантелея!

— Нет, нет, не надо.

— Анисья! Стащи с нее эти хомуты-то! Вишь, она сегодня с утра в новое платье затянулась, — приказывал Трифон Иванович.

Анисья приблизилась было к Акулине, но тотчас же отскочила.

— Стащи-ка сам. Вишь, как она ногами-то брыкается. Сапоги-то ведь у ней с каблуками… В самую грудь потрафила, — пробормотала она.

Подошел к ней и Трифон Иванович, наклонился и спросил:

— Что с тобой, Акулинушка? Какое место у тебя болит?

Но Акулина ткнула его кулаком в лицо. Он схватился за нос и тоже отошел. Анисья качала головой и говорила:

— Хозяина-то своего по носу? Ай-ай-ай… Нешто это можно? Хозяин тебя поит и кормит, холит и нежит, обувает и одевает…

Но при этих словах Акулина начала как бы лаять по-собачьи.

— Оставь ее, Анисья, не попрекай… Видишь, что она не в себе… Акулина Степановна, матка, да ты бы дала себя Анисье расстегнуть, так все бы тебе полегче было, — обратился еще раз Трифон Иванович к Акулине, но уже держась от нее поодаль. — Шутка ли целый день в такой сбруе проходить!

— Нет, нет, нет… — стонала Акулина.

— Напейся хоть малинки сушеной. Вот сейчас тебе Анисья заварит. Авось тогда хоть паром все пройдет.

— Нет, нет, нет…

Трифон Иванович и Анисья отошли к сторонке и стали перешептываться.

— Как у ней это началось-то? — спрашивала Анисья хозяина.

— И ума не приложу. Пришел я — она насупившись; я ей рассказываю, что Пантелею одежду купил, — насупившись; я ей клюквенной пастилы — не внимает и не дотронулась даже до нее, а уж на что пастилу любит. Потом заговорила о браслетке, что я ей подарить обещал, схватилась за грудь и застонала.

— Испорчена. Вот помяни мое слово, испорчена. Злые люди испортили, — решила Анисья.

— Не послать ли, Анисьюшка, за доктором? — спрашивал Трифон Иванович, дрожа всем телом.

— За доктором! Да нешто доктора что понимают? Тут простую бабу-знахарку надо, которая от сглазу лечит.

— А где ее взять-то?

— Надо на Лиговке по извозчичьим дворам поспрошать, там знают. Вот я в матках у извозчиков жила, так там хозяйку лечили. Ходила бабка-знахарка и выпользовала.

— Сбегай, Анисьюшка, поищи.

Акулина услыхала эти слова и опять застонала:

— Не надо, не надо. Мне браслетку надо. Только браслетка меня и выпользует.

— Завтра я тебе, милая, браслетку принесу, завтра, — подскочил к ней Трифон Иванович. — Ну где же теперь браслетку взять! Ведь уж все лавки заперты.

— Врете вы все. Надуете… Сегодня надули и завтра надуете… — бормотала Акулина. — Вам поверить, так трех дней не проживешь.

— Не надую, Акулинушка, успокойся только. Смотри, ведь ты весь дом переполошила. Ну что тут хорошего?

— Так вам и надо, ништо вам…

Видя, что Акулина уже начинает разговаривать, Трифон Иванович отослал в кухню Анисью. Он конфузился Анисьи.

— Как что — я тебя опять позову, а теперь ступай, — сказал он ей и снова обратился к Акулине: — Ну успокойся, пташечка моя голосистая, мы завтра вместе с тобой браслетку пойдем покупать. Какая тебе понравится, такую ты себе и выберешь.

— Не верю я вам, ничего не верю. Вы теперь для меня самый невероятный человек, — отвечала Акулина и снова слабо застонала.

Трифон Иванович попробовал подсесть рядом с ней на диван, но удар ногой в спину заставил его соскочить.

— Ах ты, господи! — всплеснул он руками. — И можно же так с человеком поступать, что ничего ему не верить! И с каким человеком-то! С таким человеком, который не надышится на тебя.

— Однако сегодня же надули.

— Не надул я… Вовсе не надул. Уверяю тебя, что сегодня, ради второго дня праздника, магазины с золотыми вещами только полдня торговали, а ведь я из дома-то ушел под вечер.

— Ну и завтра, по-вашему, магазины тоже будут полдня торговать, и вы тоже уйдете из дома под вечер.

— С утра я с тобой вместе уйду, и уж к обеду у тебя будет браслетка, только успокойся, не тревожь дом и не конфузь меня перед приказчиками.

— Надуете… — стояла на своем Акулина, все еще лежа врастяжку на диване.

— Ну, хочешь деньги сейчас на браслетку получить? — предложил Трифон Иванович.

Акулина поднялась, села на диване и сказала:

— Ну, давайте. Только ведь мне надо браслетку с бралиантами.

— С бриллиантами, с бриллиантами. Купим такую, где будут и бриллиантики, — проговорил Трифон Иванович, отправился к себе в спальню за деньгами и вынес оттуда пятьдесят рублей.

Акулина пересчитала деньги и взглянула на Трифона Ивановича.

— Только-то? — спросила она.

— Сколько же тебе нужно? Тут достаточно.

— Ох-ох-ох!

Акулина снова застонала, снова схватилась за сердце и снова повалилась на диван. Трифон Иванович сбегал еще за деньгами, совал их в руки Акулине и говорил:

— На… на вот еще… на еще пятьдесят рублей… На сто рублей можно хорошую браслетку купить, успокойся только.

Акулина перестала стонать и снова села на диван. Трифон Иванович в волнении ходил по комнате. Пот с него лил градом.

Прошло минуты две, и Акулина улыбнулась Трифону Ивановичу. Потом она подошла к нему и потрепала его по щеке. Трифон Иванович млел.

— И чего тебе пригрезилось, дуре, что я тебя насчет браслетки надую? — спросил он, притягивая к себе Акулину за талию.

— Ну уж… знаю я вас…

Минут через пять она сидела около стола, вся сияющая своей здоровой красотой, и прямо из ящика черпала чайной ложкой клюквенную пастилу и ела ее. Трифон Иванович смотрел на нее с умилением. Они молчали. Вдруг Акулина проговорила:

— И чувствую я, что при моей испорченной болезни эти самые невры часто со мной будут, если вы не станете мне во всем потрафлять. Вот ведь мне тоже очень нужно и золотые часы с цепочкой. А то какая же я дама, коли без часов с цепочкой?!