В поисках шестого океана. Часть первая. Безмятежность

Светлана Нилова

Есть события, которые так меняют жизнь человека, что он уже не может оставаться прежним.Софи Берто, девочка рожденная на безмятежных островах Французской Полинезии, слишком рано почувствовала дыхание смерти. После столкновения с наркомафией семья Софи вынуждена скрываться, ускользая из океана в океан.Роман о приключениях, взрослении и первой любви.

14. Аляска

Мальчика звали Сэм Наколайски, но за глаза его называли Сэм-беда. Где бы он ни появлялся, даже если вел себя смирно, обязательно случались неприятности. Неловко повернувшись в магазине, он рушил витрину с выставленным товаром. А начав поднимать его — крушил соседнюю. Помогая на кухне, он мог случайно плеснуть воды на сковороду и под яростную ругань отца переворачивать весь дом в поисках мази от ожогов. А найдя её, надавить тюбик с такой силой, что мазь вылетала не на пострадавшее место, а в глаз кому-то из домочадцев.

Между тем Сэм был веселым, доброжелательным и крайне деятельным мальчиком. Ему не сиделось на месте, он постоянно что-то изобретал, мастерил, строил и улучшал. Но инструмент в руки ему не давали — боялись катастрофических разрушений. Ведь однажды он оставил город без электричества с помощью всего лишь жестяной банки и гвоздя. Этого ему забыть не могли, и все жители придирчиво следили: что у Сэма в руках?

— Молоток? Брось, брось немедленно! А-а!

Молоток падал вниз, рикошетил и втыкался кому-то в ногу.

Сэму разрешали посещать только те занятия, где он не мог причинить никому вреда. Одним из них было радиодело. Если не считать, что на первом же уроке Сэм сбил все настройки частот и чуть не спалил старенькую рацию, дела продвигались неплохо.

В один из дней Сэм шарил по радиоэфиру и услышал слабый сигнал «SOS». Вначале ему не поверили: на таких частотах профессионалы не работают. Но сигнал повторился, и его запеленговали. Это был мой сигнал. Я не отвечала на вопросы, меняла частоты, поэтому спасателям было трудно, но они всё же пошли на мой сигнал. Сэма Найколайски тоже взяли на борт. Ведь первый раз в жизни Сэм оказался не бедой, а спасителем, и его восторг невозможно было описать. Впрочем, зеленую шапку, которой он так активно махал при нашей встрече, он все-таки уронил в воду.

Уналашку, куда нас доставили, я увидела только через окно больницы. Пять дней меня пичкали таблетками, витаминами и разной едой. Папа снова оказался в проводах и трубках — у него была пневмония. Нашу «Нику» бережно доставили в порт и поместили в доке.

В ту же ночь, как мы оказались на земле, разыгралась буря. Порывистый ветер ударял в окно струями дождя, и я каждый раз вздрагивала. Эта ночь могла оказаться последней в нашей жизни. Первую ночь на берегу я не могла спать. Закутавшись в одеяло, стояла у окна и смотрела в темноту.

«Бог есть. Он спас нас, — думала я. — Значит, мы нужны ему здесь, на Земле. Может, есть что-то такое, что просто необходимо сделать и никто, кроме нас, этого не может? А что могу я? Для чего я живу? Какая польза от моей жизни?»

Я не нашла ответов и заснула только под утро, забравшись в постель к мамочке и прижавшись к её теплому боку.

С бурей нам тоже повезло: она бушевала три дня, и связь с материком была плохая. А потом сделалось ясно, прилетели журналисты и ещё какие-то представители. Ещё через день Сэм (он навещал меня в больнице) привел меня к компьютеру и с гордостью продемонстрировал в Интернете репортаж о нас. На любительском фото девочка с грязными разводами на щеках стоит на коленях на палубе полуразрушенной яхты. Этой девочкой была я, но я не помнила этого момента. Когда я встала на колени? Может, перед тем как подняться? Хорошо ещё, что не выложили фото, где я стою на четвереньках и не могу встать потому, что у меня кружится голова. Или как меня тошнит от горячего супа.

И вдруг меня прошиб холодный пот. О «Нике» и о нашем дрейфе узнал весь мир! Мы столько сделали, чтобы затеряться в океане, чтобы никто не нашел нас! А теперь бандиты знают не только, в каком мы океане, но даже точный адрес! Мне стало нехорошо. Я бросилась в палату, к папе:

— Папочка! Мамочка! Нам надо уходить! Те люди…

Я не договорила. Рядом с папой сидел знакомый судебный человек. Тот самый, с Коста-Рики, который говорил о какой-то программе.

— Здравствуй, Софи! Я очень рад, что вы живы.

— Минуту назад ты говорил, что удивлен, что мы до сих пор живы, — перебил его папа.

— Не придирайся к словам, Ник. — Поморщился мужчина. — Ты не веришь, что я хочу помочь?

— Верю, Дэн, — согласился отец. — Тебе лично верю. Но ваша контора — течет. Ни одна живая душа не знала, что мы — на Гавайях. Стоило связаться с вашей конторой — и, о чудо, они узнали!

— Яхта слишком приметная, Ник!

— Это здесь, в Датч-Харборе, она приметная. Южная красотка в северных широтах. Ветку прячут в лесу, Дэн. Ни в Полинезии, ни в Мельбурне, ни даже в Кейптауне у нас не возникало проблем. Если бы у них были связи с таможней — нас бы вычислили ещё в Австралии. И в Мельбурне наш путь бы оборвался. Но нет. Мы были в полной безопасности. Пока не вернулись в Америку. Точнее, пока я не позвонил вам.

Папа яростно жестикулировал, несмотря на руку в гипсе. Трубки из него уже вынули, осталось только несколько проводков. Папа оторвал их от себя и отшвырнул в сторону. Где-то за стеной запищало. В палату влетела медсестра, но, увидев Дэна, смущенно улыбнулась, опустила глаза и, подойдя к папиной постели, щелкнула тумблером, поправила подушку и робко поинтересовалась:

— Могу я вам чем-то помочь?

— Оставьте нас! — резко сказал Дэн. Медсестра, возмутившись, стремительно удалилась.

— Не вымещай свои неудачи на персонале, — покачал головой папа. — Отношения с людьми важнее отношений с начальством.

Я так хотела узнать, о чем они будут говорить, но тут пришла мама и увела меня из папиной палаты. В коридоре нам снова встретился Сэм.

— Мистер Найколайски, — обратилсь к нему мама, — могу я вас попросить побыть с Софи? Мне надо будет ненадолго уйти.

Я вспылила. Сэм был старше меня от силы на год, а мама обращалась к нему как к взрослому и просила присмотреть за МНОЙ!

— Вы можете рассчитывать на меня, мэм! — торжественно и по-взрослому отчеканил Сэм. — Не беспокойтесь.

Когда мы снова остались одни, он восхищенно спросил:

— Твой отец — секретный агент?

— С чего ты это взял?

— Ну, к нам редко прилетает ФБР. — Он смутился. — Честно говоря, вообще никогда не прилетало.

Я кивнула на палату:

— На нем разве написано, что он из ФБР?

— На нем — нет, а на вертолете и на форме летчиков — да.

Я не знала, что можно рассказать Сэму, а что нет. Но врать не хотелось.

— Понимаешь, Сэм, это не моя тайна и я не могу тебе всего рассказать…

Но Сэм с жаром перебил меня:

— Не рассказывай! Никому не рассказывай, если это тайна. Причем — государственная! И я никому не скажу, — он перешел на шепот. — Вы секретные агенты под прикрытием, да?

Я отвернулась и закатила глаза. Сэм истолковал мой ответ по-своему и молча показал, что залепляет свой рот скотчем.

Я улыбнулась в ответ и задала свой вопрос:

— Откуда у вас такая необычная фамилия? Я таких никогда не слышала — Найколайски…

— Нормальная русская фамилия.

— Ты — русский? — удивилась я.

— Я — американский, — обиделся Сэм.

Русским в семье Найколайски был только отец, Нил. Он всем говорил, что он — русский и что его предки высадились на остров ещё с Берингом. По воскресеньям Нил ходил в церковь, истово крестился там и в тот же вечер в заведении для моряков пил водку и требовал независимости Аляски. Его сыновья хоть и носили странные славянские имена, русскими себя не считали.

Все Найколайски казались одинаковыми, как русские матрешки, отличаясь только размерами. И ещё Наколайски-старший носил бороду, и его кудрявая голова отливала серебром.

Вся семья, за исключением Сэма, который ещё учился в школе, работала на промысле крабов. Матери у них не было, и я так и не спросила почему.