В поисках шестого океана. Часть первая. Безмятежность

Светлана Нилова

Есть события, которые так меняют жизнь человека, что он уже не может оставаться прежним.Софи Берто, девочка рожденная на безмятежных островах Французской Полинезии, слишком рано почувствовала дыхание смерти. После столкновения с наркомафией семья Софи вынуждена скрываться, ускользая из океана в океан.Роман о приключениях, взрослении и первой любви.

17. Нападение

Зима на Аляске оказалась почти такой же, как в Нью-Йорке, зря я боялась морозов. Вот только снега было больше и почти постоянно дул ветер. Зато горы и холмы так сверкали на солнце своей белизной, что и на сердце становилось легко и спокойно, и все наши беды, преследования, казалось, укрыты этой чистотой и не вернутся больше в нашу жизнь никогда.

В Уналашке все были как на ладони. Все четыре тысячи жителей, считая алеутов из деревни. Чужаков было мало, в основном — туристы. Обычно они прилетали на самолете, жили в гостинице на берегу, ловили рыбу, делали фотографии и снова улетали. Я совсем успокоилась — наркокартель больше не преследовал нас.

На дорогах снег убирали, поэтому наша с Сэмом велосипедная эпопея продолжалась. С топливом на острове было не очень, его экономили, и велосипеды оказались самым лучшим транспортом.

В новогодние праздники в Уналашке должен был состояться концерт. На острове было много разных вероисповеданий, поэтому к католическому Рождеству этот праздник не привязывали. В концерте участвовали ученики школы, их родители, «методические» сестры и община алеутов.

Нил Найколайски вместе с такими же, как он, потомками первых поселенцев пели несколько старинных русских песен. Песни были без музыкального сопровождения, но голоса певцов так красиво расходились и сочетались, что мне показалось, это куда интереснее, чем пение под гитару или синтезатор. В русских песнях чувствовалась какая-то сила и мощь, как в океане. Она накатывала, крепла, а потом растворялась в акустике зала и отражалась тихим и сдержанным:

— Бомм… Бомм…

Так звонят колокола.

Песня называлась «Вечерний звон», но я поняла бы это и без перевода. Мне представились моряки в океане, затянутом пеленой тумана. Они не видят пути, но вдруг вдали раздается: «Бом, бом…» — это звонит колокол их церкви. Значит, они рядом с домом. И не потерялись в огромном океане. И у моряков на суровых лицах выступают слезы…

У меня тоже выступили слезы, и после я так отчаянно аплодировала, что отбила ладони. Выступление Нила Найколайски мне ужас как понравилось.

Сама я должна была танцевать полинезийский танец. Мама сделала мне костюм: юбочку словно из банановых листьев, разноцветный топик и гирлянды цветов. Она смастерила их из обрезков шелка, проволоки и бумаги. Я действительно стала похожа на туземку, только кожа у меня была не такая шоколадная. Два мальчика моих лет, чьи родители были с южных островов, хоть и не из Полинезии, тоже участвовали в моём номере. Они играли на барабанах. Перед самым выходом я выглянула из-за занавеса. Мама сидела в первом ряду, а папы почему-то не было. Меня кольнула тревога. Папочка никогда не пропускал мои выступления, даже если я просто стояла на сцене в толпе детей и изображала, что пою.

Сэм сразу уловил моё настроение.

— Что с тобой? — спросил он. — Боишься?

— Папы нет, — ответила я и поёжилась, как от холода.

— Сейчас, я мигом! — и Сэм, сорвавшись с места, бросился к выходу.

Несколько минут спустя объявили мой номер. Я танцевала, как в тумане, а когда закончила и все стали аплодировать, ушла за сцену и не вышла на поклон. Забыла. Впрочем, мы это и не репетировали, только сам танец. Слезы навернулись у меня на глаза: папы до сих пор не было. И тут я увидела взволнованное лицо Сэма. Он мельком глянул на меня, вылетел на сцену и завопил:

— Нападение! В Датч-Харборе — пожар! Бандиты хотят взорвать порт!

У меня упало сердце: в Датч-Харборе в одном из ангаров стояла наша «Ника». Я уже не видела, как мужчины рванули к выходу (почти у всех было имущество в Датч-Харборе), как кто-то из спасателей связывался по рации с полицией, как откуда-то возникло оружие, и машины, плотно набитые людьми, не жалея топлива рванули в порт. Я не видела этого, потому что прямо в своём полинезийском костюмчике и босиком вскочила на велосипед Сэма, брошенный у входа, и помчалась в Датч-Харбор.

Я прилетела к нашему ангару вместе с полицией. Возле него увидела незнакомых людей. Они вели себя как хозяева и были вооружены. Полиция и парни из береговой охраны тоже были вооружены. Но никто не стрелял. Вокруг пахло соляркой: весь ангар снаружи и внутри был облит ею. И «Ника» тоже. И папа. Он стоял на улице, бледный и мокрый, держа руки за спиной.

— Папочка! — закричала я, подбежала и обняла его, несмотря на тошнотный запах солярки. И тут только я поняла, что у него руки связаны. Я силилась развязать веревку, но узлы были тугие, к тому же мокрые.

Пока я дергала веревку, к парням из береговой охраны подтянулись рыбаки и докеры, матросы и судовладельцы. Нас окружала целая толпа. Оказалось, что мы с папой стоим в кольце бандитов.

— Отпустите заложников и сдавайтесь! — кричал шеф местной полиции.

— Освободите нам проход к вертолету! — в свою очередь выкрикивали бандиты.

Не знаю, чем бы кончилось это противостояние, как вдруг нас всех сбил с ног удар ледяной волны. Крик застрял у меня в горле. Последнее, что я слышала, это беспорядочные выстрелы.

Проболела я две недели. Первые два дня я вовсе не могла говорить и жутко испугалась, что голос ко мне уже не вернется. Маме я шепотом плакалась на свою невезучесть, а Сэму писала длинные записки. Меня поили теплым молоком и натирали каким-то маслом. За две недели произошло много событий.

Во-первых, Сэм стал героем Уналашки. Его даже наградили почетной грамотой, и шеф полиции лично благодарил и жал его руку. А на радиостанции даже целую передачу посвятили Сэму.

Во-вторых, бандитов арестовали и спецрейсом отправили на материк, на Аляску. Оказывается, пока полиция и бандиты препирались друг с другом, на вызов примчала пожарная команда. Увидев наше противостояние и то, что от любой искры вспыхнет и ангар, и яхта, и живые люди, не придумали ничего лучше, как ударить по бандитам из всех брандспойтов. Те начали стрелять, но ни по кому не попали.

Но самое главное, что я поняла за эти две недели болезни: холод и мороз — это не самое страшное, что может быть на свете. Страшнее, когда не на кого надеяться. Теперь близость к полюсу показалась мне такой ничтожной! Нас окружали настоящие люди: мужественные и смелые. Они не испугались бандитов и их оружия. Они защитили нас лучше, чем ФБР. И здесь, на краю земли, где в окна бился ледяной ветер и на склонах гор лежал самый настоящий снег, мне вдруг стало тепло и безопасно.

Когда я выздоровела и снова могла гулять, к нам прибежал Сэм.

— Ты хочешь увидеть китов? Ставр сказал, что видел их сегодня в заливе.

Ставр, брат Сэма, был старше его на шесть лет и уже почти два года ходил на промысел краба.

— Как же мы его увидим?

— Можно попросить отца взять нас в море. А можно просто спрятаться на корабле. Я знаю, как проникнуть, чтобы никто не заметил, и где можно укрыться.

— Ты авантюрист, Сэм!

— Но ты же хочешь посмотреть на китов?

— Хорошо, — подумав, ответила я. — Когда отходит траулер?

— Завтра в шесть утра.

— А его маршрут точно пройдет мимо китов?

— Слушай, я китами не управляю. Скорее всего, так.

На следующий день, в пять утра, мы уже сидели в трюме «Буяна». Было холодно и страшно хотелось спать. Я таращила осоловевшие глаза, стараясь делать вид, что мне всё нравится и я готова к приключениям, но на самом деле ругала себя за то, что влезла в эту авантюру. Что я, китов не видела, что ли? Ну, положим, белых я действительно не видела, но мне казалось, стоит представить касатку, только полностью белого цвета — вот и получится белый кит.

Мы сидели в трюме долго, я всё же заснула. Потом на палубе что-то крикнули на неизвестном мне языке, и Сэм сразу затормошил меня:

— Слышишь: «справа по борту»! Просыпайся, спящая красавица, всех китов проспишь!

Мы потихоньку вылезли на палубу и, конечно, сразу были замечены матросами.

— Нил! — позвал кто-то. — Здесь твой мальчишка, да ещё с дружком!

Нил Найколайски был суров, но не жесток. Я думала, он отвесит Сэму очередную затрещину или вовсе размажет о стену, но он сказал только:

— Дома поговорим.

Мне показалось, что в своей бороде он прячет улыбку.

Потом обратился ко мне:

— С этим обормотом всё понятно, а мадемуазель Софи что здесь делает?

Я начала сбивчиво отвечать, что очень хотела посмотреть на белых китов и что это я уговорила Сэма провести меня на «Буян».

Поворачивать обратно из-за нас было невыгодно, поэтому капитан маршрута не изменил, только по рации сообщил на берег о «безбилетных пассажирах».

На нас с Сэмом надели спасательные жилеты и, пока не начался сам промысел, разрешили остаться на палубе. До этого дня я никогда не была на таких больших кораблях. Папа брал меня с собой на яхты своих друзей. Но даже самая большая из их яхт не могла сравниться с небольшим траулером.

Странное дело, хотя Нил Найколайски обращался с Сэмом сурово, мне почему-то казалось, что он доволен, что Сэм вышел вместе с ним и братьями в море. Вообще, в море Нил был совсем другим, чем на суше. Его кураж и балагурство сменили сосредоточенность и целеустремленность. Может быть, если бы Сэм почаще видел отца таким, то и сам бы делался на него похож.

В тот раз мы так и не увидели белых китов вблизи, но я узнала, как море меняет людей. Море не терпит трусости или лени. Так же, как острые камни оно превращает в округлые и гладенькие, так и люди становятся совсем другими. И чем севернее, чем суровее море — тем быстрее происходит этот процесс.

Я побывала уже в четырех океанах и теперь думала, что с такими людьми, как Нил Найколайски, я пошла бы даже в пятый, самый суровый — Северный Ледовитый океан. Ведь именно Нил, шериф и спасатели из Датч-Харбора организовали нашу защиту. И с того новогоднего покушения нас и нашу «Нику» охраняли как национальное достояние. Всех туристов, прибывающих в Уналашку, проверяли ещё в аэропорту в Джуно, а когда в Датч-Харбор входили незнакомые суда, в порту их всегда встречал шериф с добровольцами.

Дружба моего папы с Нилом Найколайски крепла точно так же, как наша с Сэмом.