В поисках шестого океана. Часть первая. Безмятежность

Светлана Нилова

Есть события, которые так меняют жизнь человека, что он уже не может оставаться прежним.Софи Берто, девочка рожденная на безмятежных островах Французской Полинезии, слишком рано почувствовала дыхание смерти. После столкновения с наркомафией семья Софи вынуждена скрываться, ускользая из океана в океан.Роман о приключениях, взрослении и первой любви.

9. Прятки

Обогнув Африку, мы миновали Мадагаскар, после которого нам встретились два острова. Сначала был остров Реюньон, потом — Маврикий. На нем мы остановились.

Я думала увидеть там настоящих островитян в юбках из пальмовых листьев, с хижинами и танцами у костров, но это оказался хоть и небольшой, но густонаселенный остров с настоящими городами, дорогами, машинами, магазинами и прочими благами цивилизации. И мороженое там было очень-очень вкусное!

На Маврикии папа встретил своих старых друзей, и они весь вечер пили пиво и балагурили у нас на палубе. А утром папе стало плохо, и его увезли в больницу. Через день он вернулся: бледный, осунувшийся, и, виновато погладив маму по щеке, с чувством произнес строчку старой моряцкой песни:

— Не пить мне больше рому

В ямайских кабаках!..

Мама всё ещё сердилась на папу и его друзей и только удивленно приподняла бровь:

— Что так? Сделал выводы?

— Так меня ещё в Пуэрто-Рико врачи предупреждали… — папа виновато развел руками. — Не поверил я им. А зря. Интересно, бывает искусственная селезенка?..

Тут мама замахнулась на него полотенцем, и папа, как нашаливший школьник, быстро юркнул в трюм.

На Маврикии родители хотели было отдать меня в школу, но оказалось, я совсем не умею читать и писать по-французски, а в школе, где уроки велись на английском языке, учителя были сплошь баптисты. Поэтому мама, вздохнув, сказала:

— Лучше ты останешься неучем, как твоя бабушка, чем пойдешь в протестантскую школу!

Я так этому обрадовалась, что даже забыла спросить у мамы: почему она так не любит баптистов, кальвинистов и прочих протестантов? Ну, конечно, они молятся по-другому, поют и чуть не танцуют в храме. И священники их почти ничем не отличаются от обычных людей.

Поэтому мы с мамой наслаждались неожиданно свалившимся на нас отдыхом: развлекались, ходили в кино и делали мелкие покупки. В то время как папа составлял списки припасов и маршрут для экспедиции, узнавал о предполагаемой погоде, течениях и ветрах. Нам предстояло пересечь Индийский океан.

Я полагала, что мы отправимся в Индию. Я много читала про эту страну и думала, что женщины там ходят в разноцветных одеждах и всё время поют и танцуют прямо на улице под звуки барабанов. Но папа сказал, что там очень грязно, бедно и множество прилипчивых болезней. И мы взяли курс на Австралию.

С погодой и ветром нам снова везло. Я наконец-то увидела летучих рыб. Они выпрыгивали из воды целыми стаями, проносились над поверхностью и снова шлепались в воду, но они — летели! И как океан светится в ночи, я тоже увидела, собственными глазами! Свечение зарождалось где-то в глубине, поднималось, становилось ярче и, наконец, вся поверхность океана начинала сиять и двигаться. И океан становился похожим на небо: огромный Космос, загадочный и бесконечный.

А ещё нас сопровождали дельфины. Они встречались нам и раньше, но именно с индийскими дельфинами мы подружились. Они загоняли нам в сеть рыбу, а потом ловили на лету тех рыбёшек, что мы выбрасывали за борт. И их сильные, красивые, мокрые тела сверкали в солнечных лучах. Я каждый раз замирала, когда они рассекали волны перед самым носом «Ники», рискуя пораниться о киль.

— Зачем они так делают? — спрашивала я.

— Рисуются, — смеялся папа. — Хочется им покрасоваться перед маленькой принцессой. У дельфинов тоже есть грех — тщеславие.

— Так они — люди!? — спрашивала я.

— Ну, уж точно не твари бессловесные. Они — другие, — серьезно отвечал папа. — С дельфинами всегда можно найти общий язык.

Я тоже хотела понимать дельфинов и выучить их язык. Что их пронзительное верещание — это речь, я не сомневалась. Но даже подражать нашим соседям у меня получалось плохо. Однажды я весь день пищала и верещала, пока не сорвала голос. А дельфины (их собралось больше дюжины, целая стая!) лишь клокотали, высунувшись из воды, и это их клокотание было похоже на смех. Я так обиделась на них, что целый день дулась и не поднялась на палубу.

— Вот и хорошо, — сказала мама. — Поможешь мне на камбузе.

Снабжать нас едой доводилось папе. Он ловил рыбу на удочку, но чаще — сетью. Потом в плотных резиновых перчатках разбирал улов. Я держалась на расстоянии. Папа мне объяснил, что многие рыбы бывают опасными. Часть улова папа сразу отправлял обратно за борт, попутно объясняя мне про ядовитые иглы или другие способы подводной защиты. Если встречался какой-нибудь редкий или нелепый экземпляр, я зарисовывала его в свою тетрадь, попутно записывая выхваченные из папиных объяснений слова: «раздувается», «жесткий», «встречается в этих широтах». Мои рисунки поначалу умиляли и забавляли моих родителей. Потом папа стал относиться к ним серьезнее и даже купил мне акварельные мелки. Рисовала обычно в одном или двух цветах. Мне до смерти хотелось, чтобы выходило похоже. Как на фото. Я даже пробовала копировать репродукцию с мадонной, что висела на стене моей каюты. Но выходило плохо, я отчаивалась.

— Не рыдай, — говорил мне папа. — Ты каждый день рисуешь всё лучше и лучше. Сравни свои первые «каляки» и что у тебя получается сейчас. Прогресс есть.

— Папочка, — возражала я ему, — у меня не получается как у Рафаэля!

Рафаэль был моим любимым художником.

— Ты можешь рисовать, как Гоген или Матисс! — вдохновлял меня папа.

— Фу! — морщилась я.

Экспрессионистов я тоже знала, в Нью-Йорке мы ходили в музей. И хотя картины были яркими, они мне совсем не нравились.

— У меня не получается как у них! — отчаивалась я.

— Тогда у тебя только один путь, — серьезно говорил мне папа.

— Какой? — отчаянье сменилось робкой надеждой.

Папа обнял меня и заглянул в глаза:

— Тебе придется придумать что-то своё. Понимаешь? Совсем другое. Отличное от всего, что рисовали раньше. Много, очень много работать. И достигнуть в этом совершенства. Тогда ты сделаешься Мастером.

— А если у меня не получится? — засомневалась я.

— Обязательно получится! — с жаром перебил меня папа. — Даже не сомневайся! Должно быть дело, в котором ты станешь Мастером. Помнишь притчу о талантах?

Я кивнула и задумалась.

Какой у меня талант? Ну, рисую рыб и раковины. Ещё скалы и пальмы. Плету вместе с мамой циновки. Легко запоминаю песенки на разных языках. И всё…

А зачем я тогда живу? Именно я? Для чего? Вот когда я умру, вызовет меня к себе Бог и спросит грозно: «Где твои таланты? Зарыла?!»

И что я ему скажу? «Нет, не зарыла. Я их даже не отыскала у себя…» И разведу руками. Нет, не руками — крыльями. Хотя, нет. Крылья — это у ангелов, а меня отправят в ад. И там оторвут никчемные руки. И никчемную голову.

Я вздохнула. И задумалась, как же я буду без головы? Я даже дорогу в ад не найду…

И тут сама собой придумалась история, про девочку, которой оторвали руки и голову и отправили в ад. Чтобы туда попасть, ей пришлось спуститься на самое дно океана. Руки и голову она несла с собой, потому что в ад надо было сдать весь комплект девочки, хоть и по частям. А на дне жили маленькие существа: наполовину рыбы — наполовину люди. У них были ноги, и руки, как у людей, а головы — дельфиньи. Только с жабрами. И жили они в зарослях водорослей. И разъезжали, оседлав морских коньков…

Я так увлеклась этой историей, что нарисовала и подводный мир человекорыб, и их дома, города и даже развлечения. Я изрисовала целый альбом синим и зеленым мелками и так подробно, что не осталось места, чтобы записать саму историю. Впрочем, очень скоро девочка с оторванными руками и головой мне разонравилась и осталась только история про человекорыб.

Пока мы пересекали Индийский океан, а я была увлечена своим подводным миром, папа переделал велосипеды, и теперь с их помощью можно было заряжать аккумуляторы, рации и освещать кают-компанию. Приходилось крутить педали, но это было даже забавно. Если закрыть глаза и не обращать внимания на качку, можно было вообразить, что несешься по дороге. А если наоборот, открыть глаза, то можно было представить, что катишься прямо по морской глади. Для меня велосипед с динамо-машиной был забавой, а родители относились к этому серьёзно.

Папа так радовался появлению независимого источника питания, что я впервые задумалась: неужели это действительно так важно? Ведь у нас всегда была солярка в больших баках. И газовые баллоны для плиты. И запасные аккумуляторы. И даже портативная печка. Мы никогда её не использовали, потому что ходили в низких широтах, поближе к экватору. Папа купил её давным-давно, когда они с мамой проводили медовый месяц, любуясь фьордами Норвегии и скалами Финляндии. Сама я имела смутное представление об этих странах. Как можно чувствовать себя в безопасности, если с неба сыпет снег и вокруг плавают айсберги! А ещё там бывает полярная ночь! Это когда всё время темно и можно ориентироваться только по звездам.

Сама я никогда не видела айсбергов, но меня пугали даже небольшие льдинки. А вдруг они пробьют обшивку «Ники»? Нет, никаких северных стран! Там же плавают белые киты и медведи, тоже белые. Несколько раз мы встречали голубых китов, и они показались мне просто громадинами. А ведь белые киты ещё больше! А вдруг они проглотят «Нику», и мы будем, как бедный Иона, жить у кита в брюхе? Живо представив такую картину, я нарисовала огромного кита и «Нику» в его животе и нас внутри «Ники».

Получилась картинка — в картинке — в картинке. Судите сами: в синем море плавал белый кит, и в его красных внутренностях пребывала белая «Ника», а в зеленых внутренностях «Ники» (обшивка кают-компании была изумрудного цвета) сидели мы. Нас я нарисовала коричневым, да и то скорее обозначила в виде силуэтов. Мельче у меня не получалось: мелки были слишком толстые.