Страна, которую придумал я. Или которая придумала меня

Сергей Журихин (2024)

Дорогой читатель! Хочешь отправиться в путешествие длиною в жизнь? Погрузиться в мир нашей огромной страны — от Владивостока до Калининграда? Тогда эта книга для тебя. Герой, такой же как ты или я — уставший от суеты мегаполиса, ищущий себя и смысл жизни. Он садится в поезд и едет через всю Россию. Просто едет. Смотрит в окно. Разговаривает с попутчиками. Слушает. Думает. А города и веси сменяют друг друга, как узоры в калейдоскопе. У каждого места — своя история, свой характер. У каждого человека — своя судьба, свой взгляд на жизнь. И через эти встречи, через эти разговоры герой постепенно понимает самого себя. Открывает в душе то, что раньше было скрыто за мишурой будней. Любовь к родине. Уважение к людям. Вкус к жизни. Эта книга — не путеводитель и не травелог. Это разговор по душам. Искренний, местами смешной, местами грустный. Читай. Думай. Чувствуй. И, может быть, в следующий отпуск ты тоже решишься на такое путешествие. Путешествие к самому себе.

Глава 18. В объятиях холода и тепла

Якутск — город-легенда, город-феномен. Самый холодный в мире из крупных городов, он словно магнитом притягивает искателей приключений. И вот теперь моя очередь — испытать на себе суровость и очарование якутской земли.

Прощаюсь с гостеприимным Хабаровском, с его шумными улицами и разноликой толпой. Впереди — путешествие в неведомое, в край вечной мерзлоты и полярных сияний.

В самолете — пестрая публика, фантасмагория лиц и судеб. Пожилая якутка в традиционной меховой шапке, с лицом, изрезанным морщинами-трещинами. Молодая мама-эвенкийка, убаюкивающая малыша в расписном бисерном одеяльце. Шумные парни-шахтеры, хохочущие над какой-то грубоватой шуткой. Седой профессор-геолог, увлеченно листающий потрепанный атлас.

— В первый раз в наши края? — улыбается сосед, плечистый детина в расстегнутой меховой куртке. — Ну, держись, парень! Якутия — она испытывает на прочность. Слабаков не любит, ленивых не терпит. Зато тем, кто с ней на"ты", — все богатства отдаст, всю красоту откроет!

Самолет идет на снижение, в иллюминаторе мелькают белоснежные громады сопок. Бескрайние просторы тайги кажутся застывшим зеленым морем, угрюмым и неприступным.

Якутск встречает меня морозным поцелуем, обжигая щеки колючим снегом. Самый холодный город планеты — кажется, даже воздух здесь звенит от стужи, даже солнце светит по-особому, с ледяным блеском.

Но стоит войти в аэропорт — и меня окутывает волна тепла. Не только от работающих на полную мощность батарей, но и от улыбок встречающих. Охранник в меховой шапке ушанке, таксист в расстегнутой дохе, симпатичная якутка на ресепшене отеля — все они лучатся радушием и гостеприимством.

«Добро пожаловать в Якутию!» — искренне, от души желают мне. И я верю — здесь и правда рады каждому гостю, здесь привечают путников, как в старые добрые времена.

По дороге в город дивлюсь контрастам якутской жизни. За окнами такси — бескрайние снежные просторы, дремучая тайга, унылые серые девятиэтажки на окраинах. А в салоне — печка на полную катушку, лихой шансон из магнитолы, рассказы водителя о здешних нравах и обычаях.

Мой новый знакомый, Айсен — типичный якут: невысокий, крепкий, с раскосыми глазами и смуглым обветренным лицом. Он лихо лавирует между сугробами и ухабами, и знай себе балагурит, скаля в улыбке крепкие белые зубы.

— Якутия, она ведь особенная, — вещает Айсен, лихо вписываясь в поворот. — У нас тут своя атмосфера, свой характер. Суровый, но справедливый. Зимой морозы трещат, минус 50 — обычное дело. Зато летом — жара, комары, пыль столбом! И люди такие же — вроде неприступные, угрюмые, а приглядишься — душа нараспашку, последним поделятся.

Слушаю его разглагольствования и про себя удивляюсь: неужели можно так любить этот край вечной мерзлоты? Неужели за полярным кругом действительно есть какая-то особая романтика, влекущая сюда людей со всего мира?

Городские пейзажи за окном только укрепляют мое недоумение. Обшарпанные пятиэтажки-хрущевки чередуются с современными бизнес-центрами, покосившиеся деревянные домишки — с ультрамодными бутиками. На перекрестках — затрапезного вида бабушки, торгующие пучками укропа и молодые модницы в лосинах и пуховиках.

— Якутск — город контрастов, это да, — смеется Айсен, перехватив мой озадаченный взгляд. — У нас тут всякой твари по паре. Олигархи алмазные в мехах да бриллиантах, и работяги простые в телогрейках. Якуты коренные, верные заветам предков — и якутяне современные, продвинутые. Традиции и прогресс, азия и европа — все смешалось в доме Облонских, в смысле, в Якутске нашем.

Пока я раздумываю над этим философским пассажем, такси лихо подруливает к гостинице — внушительной сталинской высотке в самом центре. В холле — красные ковровые дорожки, портьеры с кистями и хрустальные люстры. Прямо-таки советская роскошь в миниатюре.

— Ну, добро пожаловать, в общем! — Айсен лучезарно улыбается на прощание. — Осваивайтесь, ныряйте в нашу якутскую жизнь. Только учтите — затянет, мало не покажется! Наша земля, она такая — если примет, то всем сердцем, на всю жизнь. Будете потом сюда рваться при каждой возможности — за глотком свежего воздуха, за искренностью, за живым теплом.

Киваю и машу рукой вслед удаляющейся машине. Неужели и правда затянет? Неужели я тоже поддамся очарованию этого сурового и самобытного края? Что-то подсказывает — есть, есть в словах Айсена своя сермяжная правда.

Номер в гостинице — со всеми удобствами, но безликий и скучный. Зато из окна открывается потрясающий вид на замерзшую реку Лену и сопки вдалеке. Безмолвная, величественная красота, от которой дух захватывает и хочется разводить руками — как же я мал и ничтожен на фоне этих ледяных громад!

Обзвонив местных знакомых и забив встречи на ближайшие дни, решаю не засиживаться в четырех стенах. Тем более, в номере начинает потряхивать от холода — толстые стены старой высотки будто источают стужу, сковывая тело ломотой.

Спасаясь бегством от холодрыги, ныряю в город. Просто бреду куда глаза глядят — вдоль унылых панельных многоэтажек и потемневших от времени деревяшек. Вывески на магазинах и баннеры на столбах режут глаз непривычными якутскими словами — "көмүс","таба","сахалыы".

На перекрестке меня чуть не сбивает с ног бойкая бабулька в ярко-оранжевой шубе. Ростом мне по пояс, она деловито семенит куда-то, не разбирая дороги и ворча под нос на молодежь, не уступающую дорогу старшим.

— Эй, парень, ты что, ослеп, однако? — ворчит она, сверкая на меня черными, как маслины глазами. — Смотри, куда прешь! Вот в наше-то время молодые старикам завсегда уважение оказывали. А щас — ни стыда, ни совести!

— Простите, аба́й\*, я нечаянно, — лепечу виновато, с трудом вспоминая якутское обращение к старшим.

Бабулька мгновенно оттаивает, расплывается в улыбке.

— Ничего, ничего, бывает. Ты, никак, приезжий? Дай-ка угадаю — с Москвы?

Киваю, удивляясь ее прозорливости. Неужели сразу видно, что не местный?

— А то ж! — бабулька довольно прищелкивает языком. — Сразу видать — столичный гусь, интеллигент. Ты уж не серчай, милок. Заходи лучше в гости — чаем напою, оладушками накормлю. Сказки наши якутские послушаешь — олонхо называются. Я ведь из племени сказителей-олонхосутов, мне сам бог велел гостей привечать да мудростью делиться.

От неожиданности я теряюсь, начинаю мямлить что-то невразумительное. Но бабулька и слушать не желает — бесцеремонно хватает меня под руку и тащит в ближайший двор.

— Ничего не знаю, раз встретились — так тому и быть! У нас ведь в Якутии как — гость в дом, бог в дом. Не побрезгуй старухиным угощением — глядишь, судьбу себе на годы вперед заладишь.

И я повинуюсь, покоряясь напору и обаянию этой якутской бабы-яги. В конце концов, не зря же меня сюда занесло — знать, суждено постигать загадочную якутскую душу не только в музеях и ресторанах, но и вот так, без церемоний, за самоваром в обшарпанной хрущевке.

В квартирке у Агафьи Егоровны — так зовут мою добровольную гидессу — пестро и чистенько. Ковры на стенах, герань на окнах, фарфоровые слоники на полках. На кухне — ситцевые занавески, расписная утварь, магнитики с видами Якутска на допотопном холодильнике.

— Я ведь всю жизнь учительницей проработала, — охотно делится хозяйка, споро накрывая на стол. — Детишек грамоте учила, языку саха. Мы же свой язык, свои корни завсегда блюли — и при царе, и при советской власти. А как вышла на пенсию — взялась в школе кружок по фольклору вести, сказки-олонхо детям сказывать. Чтоб знали, чьих будут, гордились предками своими.

За чаем с брусничным вареньем и пышными оладьями время летит незаметно. Агафья Егоровна увлеченно повествует о богатырях-богатырках из якутских сказаний, о добрых и злых духах Айыы и Абаасы, о шаманах-ойунах, умевших повелевать стихиями. Ее певучий голос уносит меня в древние века, в мир кочевников-охотников, живших в ладу с суровой природой.

— Якутия испокон веков сильных духом растила, — степенно говорит бабушка, подливая мне чая из расписного чайника. — Слабый здесь не выживет — ни зверя не добудет, ни дом не срубит, ни детей не взрастит. Потому и народ у нас такой — терпеливый, немногословный, но отзывчивый и душевный. Сами себе на уме, но гостю последний кусок отдадут, шубой своей поделятся.

Заслушавшись стихийными импровизациями Агафьи Егоровны, не замечаю, как за окном сгущаются ранние зимние сумерки. Якутск зажигает огни — тусклые фонари во дворах и неоновые всполохи реклам. Из морозной тьмы доносится скрип полозьев и заливистый лай собак — где-то там, в снежной круговерти, течет своя, невидимая постороннему глазу жизнь.

От мудрой якутской сказительницы ухожу с полной сумкой гостинцев и легким сердцем. Хрустя валенками по застывшим лужам, пытаюсь уложить в голове калейдоскоп нахлынувших чувств и мыслей.

Ну надо же — еще вчера я понятия не имел о Якутии, кроме самых общих фактов. А сегодня — будто приоткрыл завесу над ее сокровенной тайной, вдохнул аромат легенд и преданий. И дело даже не в содержании якутских мифов — в них, как и во всем фольклоре, схожие сюжеты о добре и зле, любви и ненависти.

Дело в самой атмосфере этого края — в безмолвии снегов и треске морозов, в ярких красках коротких летних дней. В горделивой осанке якутских старцев и лукавых улыбках якутянок. В неистребимой вере саха в своих богов и свое предназначение — хранить язык, обычаи, песни предков.

"Не зря меня сюда занесло, ой не зря" — думаю я, уже засыпая под толстым одеялом в номере-холодильнике. Сквозь сон мне чудятся завывания шамана-ойуна, скачущего в экстазе у ритуального костра. Снятся духи Айыы, реющие над ледяными просторами Лены. И мудрые карие глаза Агафьи Егоровны, подернутые дымкой древних сказаний.

Якутия приняла меня, пустила в свое морозное сердце. И наше знакомство только начинается.