Игра в прятки

Сергей Редькин

Алекс Монтегью II, наследник некогда богатой семьи, пытается восстановить финансовое положение своей семьи с помощью проекта в поместье предков, Maple Grove House. Младший брат Алекса, Чарли, исчез 27 лет назад во время игры в прятки. Трагедия заставила семью Монтегью переехать во Францию.Для финансирования своего проекта Алекс получает инвестиции от Джареда Шеннона, американского миллиардера со скрытым прошлым, связанным с семьёй Монтегью.По ходу проекта происходят таинственные события.

Глава 10

Я не смог поговорить с отцом, потому что три дня спустя он скончался от осложнений простуды. Я был занят проработкой деталей предложения и постоянно откладывал разговор, чтобы убедиться, что смогу правильно его представить. Из-за этого я пропустил несколько звонков от матери и не стал перезванивать ей. Я не хотел допускать ошибок и упускать важные детали, ведь я не был известен своей педантичностью.

Когда я наконец почувствовал, что готов, я позвонил матери накануне и сообщил о своих планах навестить их. Мой отец уже некоторое время болел и не мог присоединиться к разговору, но моя мать казалась счастливой и взволнованной от предстоящей встречи. Когда она позвонила мне на следующий день, чтобы сообщить печальную новость, я подумал, что она хочет попросить меня привезти ей турецкие сладости, которые ей так нравились, и не стал отвечать на звонок. Она всегда просила меня об этом. Однако, когда я увидел, что она пытается дозвониться мне три раза подряд, я решил ответить.

На этот раз не нужно было никаких угощений. Только черный костюм.

— Это произошло так быстро, Алекс, — сказала она. — Ему становилось лучше, он был взволнован твоим визитом, а потом просто перестал дышать во сне прошлой ночью. Врач сказал, что это какой-то респираторный синдром, отказ легких.

Она начала тихо всхлипывать. Я пытался придумать, как утешить мать, но всё, что приходило мне в голову, это то, что все предки моего отца были похоронены на семейном кладбище, расположенном в одном из уголков парка, и его, вероятно, тоже похоронят там. Этот угол не был частью сделки, над которой я работал, но мысль о надгробии моего отца, возвышающемся над домом, который больше не будет нашим, заставляла меня чувствовать себя еще более грустно.

Мой отец, Александр Монтегью I, был единственным ребенком Теодора и Аделаиды Монтегью. Он получил хорошее образование в местах, куда обычно ходили дети из высшего общества. Александр работал с арендаторами в поместье, чтобы все были довольны, поддерживал доход и начал разрабатывать некоторые инвестиционные проекты. Он не поддавался чарам местных претенденток, но был известен как желанный жених для многих.

До того как ему доверили управление Мэйпэл Гроув Хаус, его отправили в Европу изучать искусство, к которому он не проявлял никакой склонности. Однако от него ожидали хорошего понимания, чтобы он мог помочь увеличить семейную коллекцию произведений искусства. Мой дед хотел, чтобы он знал разницу между Мане и Моне и мог повесить нужные картины в нужных местах в доме, чтобы произвести впечатление на гостей. Не то чтобы у семьи была большая коллекция произведений искусства, но это был «необходимый элемент хорошего дома», и Теодор считал это важным.

Именно в этой поездке мой отец познакомился с молодой и красивой француженкой Элизабет Бодлер-Назаровой, которая хорошо говорила по-английски. Через год она стала его женой, а еще через год — моей матерью. Он встретил её на выставке Рериха в Париже, любуясь пейзажами Гималаев и необычным выбором цветов художником. Он спросил её, нравятся ли ей картины, в которых он не очень разбирался, но решил держать это при себе. Она согласилась поговорить, и их разговор продолжался тридцать непристойных минут, которые никто из них не мог и не хотел прекращать.

Мой отец был очарован и забыл о светских приличиях, когда пригласил юную Элизабет, которая была на десять лет моложе его, выпить чашечку горячего шоколада в заведении на улице Риволи. Там они обнаружили, что оба были поклонниками Жюля Верна. Заведение называлось «Анджелина», и именно так мой отец думал об этой молодой женщине: «ангел». С тех пор он называл её «Лиззи, мой ангел».

Моя мать была независимой натурой, которая хотела увидеть мир, но она охотно изменила большинство своих мечтаний, когда вышла замуж за моего отца. «Любовь заставляет тебя делать вещи», — часто слышала я от неё. Они немного попутешествовали до того, как мой отец стал главой Мэйпэл Гроув Хаус, у них появились дети, и постепенно они стали «веселыми деревенскими жителями», как любила называть себя моя мать.

— Мама, я буду там сегодня попозже и обо всем позабочусь, — сказал я, чувствуя, что не могу её утешить.

— Спасибо, Алекс. Я хочу, чтобы ты знал, что я хочу, чтобы он был здесь со мной.

— Что, прости?

— Я хочу, чтобы его похоронили здесь, во Франции, потому что я хочу быть похороненной здесь, — тихо, но решительно сказала она.

— Но, мама…

— Мы приняли это решение вместе, и ты найдешь его в его завещании. Чтение состоится завтра утром. Я надеюсь, что ты будешь здесь, чтобы услышать это.

Мне не пришлось прощаться с отцом в разгар моих предпринимательских проектов. Это избавило меня от лишних сложностей, но не сделало счастливее. Я попытался вспомнить время, проведённое с ним в детстве, которого было не так уж много. Я привык видеть, как он развлекает гостей больше, чем своих детей, и уезжает в командировки гораздо чаще, чем путешествует с нами. Тем не менее, было несколько редких моментов — пара рыбалок, поездок и сборка модели лодки — которые могли бы почти компенсировать одиночество мальчика, который проводил больше времени со своей няней, чем с родителями. Почти, но не совсем.

Я никогда не сравнивал своих родителей ни с кем. Когда речь шла о моих родителях, я довольствовался тем, что они мне давали, даже не задумываясь о том, что может быть иначе. Несмотря на статус и социальные календари, жизнь в большом доме могла быть довольно одинокой для мальчика. Это было до рождения Чарли. Когда он появился, он мгновенно стал центром внимания, и я осознал, что у одиночества есть разные уровни. Это положило начало длительному периоду, в течение которого моя хрупкая связь с родителями была напряжена до предела. Мне повезло, что Чарли обожал своего старшего брата, несмотря на все мои недостатки, и я ценил это по-своему.

Пришло время попрощаться с отцом. Я делал это много раз, когда он был жив. В этот раз всё должно было быть по-другому, и я пытался почувствовать потерю в своём огрубевшем сердце. Я любил отца, и я был уверен, что он тоже любил меня. К сожалению, у нас не было достаточно сильной связи, чтобы передать это чувство друг другу.

— Я буду там, мама, — сказал я и повесил трубку.

Я подозревал, что буду отсутствовать довольно долго, и решил сделать ещё один звонок, прежде чем начать собирать вещи. Я подумал, что мне нужно сообщить Наташе о том, что произошло. Это было странное чувство, потому что мне никогда не приходилось сообщать о своих передвижениях кому-либо. Возникали ли у меня к ней какие-то чувства, достаточно серьёзные, чтобы сделать такой телефонный звонок? Или я просто пытался убедиться, что она будет слишком жалеть меня, чтобы встречаться с другими мужчинами, пока меня не будет?

— Мне так жаль, Саша, — она звучала искренне по телефону. — Хочешь, чтобы я поехала с тобой?

— Спасибо, Наташа. Думаю, мне просто нужно провести немного времени с мамой, понимаешь? — Я не чувствовал, что это была настоящая причина, по которой я хотел поехать один, но это было всё, что я мог придумать в тот момент. — Я позвоню тебе из Франции и расскажу, как всё прошло? Хорошо?

— Конечно. Как скажешь, Саша, — сказала она и вздохнула. — Я бы хотела с ним познакомиться.

— Ты бы ему понравилась, Наташа, — сказал я и внезапно понял, что это вполне могло быть возможным несмотря на то, что Наташа не была аристократкой. Мой отец увидел бы в ней трудолюбивую сущность, если бы у него был шанс познакомиться с ней.

— Ладно, занимайся своими делами. Извини. Ты, наверное, будешь безумно занят всеми этими похоронами и наследством.

О, вот оно что. Наташа сожалела, но никогда не упускала возможности получить полезную информацию.

— Да. Думаю, так и будет.

***

Мои родители жили в замке, расположенном в живописной восточной части Овернь-Рона-Альпы, вместе с сестрой моей матери Люси. Это место называлось Шато де Россиньоль, и его купил их отец, Этьен Бодлер, успешный французский предприниматель, для моей бабушки Анны Бодлер-Назаровой, дочери русских иммигрантов, которые были богаты до революции, но потеряли всё в её ходе.

Говорят, это место напомнило моей бабушке о поместье, которым владела её семья в России. Она не помнила его, так как была слишком мала, когда они уехали, но видела его на семейных фотографиях. Бабушка помнила или думала, что помнит, как по утрам возле её детской пели соловьи. Её девичья фамилия была Назарова, и она произошла от древнееврейского имени Назар, что означает «преданная Богу».

С годами Анна стала довольно религиозной и суеверной, но она никогда не могла отказать своим дочерям ни в чём. Она нежно любила их и видела в их глазах «частицу Родины». Этьен был серьёзным бизнесменом, но больше всего на свете он любил своих женщин.

В молодости моя мать и Люси были неразлучны, пока Люси не увлеклась молодым лихим автомобилистом Джорджем, который случайно заехал в шато, чтобы выпить чего-нибудь холодненького. Видимо, это чувство было взаимным, потому что всего через несколько недель, к всеобщему удивлению, они объявили о своей помолвке. Однако то, что должно было стать великолепной историей любви, внезапно закончилось внезапной смертью Джорджа в автокатастрофе как раз перед тем, как они собирались пожениться. Он любил скорость и быстрые машины. Люси так и не нашла другого мужчину, который смог бы покорить её сердце, и с тех пор хранила его фотографию в серебряном медальоне у себя на шее.

Мы часто ездили в Шато де Россиньоль, когда были детьми. Хотя оно было намного меньше нашего дома, мне очень нравилась его атмосфера и мои французско-русские бабушка и дедушка, когда я был ребёнком. Однако, когда я стал подростком, это место показалось мне недостаточно крутым, чтобы проводить своё «драгоценное» время вдали от друзей. Это было решение, о котором я пожалел позже, когда мои бабушка и дедушка умерли, и у меня больше не было возможности их видеть.

После того, что случилось с Чарли, моя мать настояла на переезде в шато, и мой отец неохотно согласился. Он не хотел покидать свой родовой дом, но он любил мою мать больше. В то время Люси присматривала за местом. Мои родители взяли с собой камердинера и экономку. Остальным сотрудникам выдали щедрое выходное пособие и уволили, за исключением Гарри и Бенни. Я почти не навещал их там, будучи больше занят тем, что считал важным в то время.

На этот раз я старался проводить как можно больше времени с матерью, но подготовка к похоронам, сами погребения, несколько встреч с нашими юристами и последующая бумажная волокита заняли практически всё моё время в течение следующих нескольких недель. Я был рад, что рядом была её старшая сестра Люси. Мне нравилась Люси. Она была милой женщиной, которая не возражала против того, чтобы мы, дети, пели «Люси в небе с алмазами» каждый раз, когда мы её видели. Она смеялась и подпевала. Ей было все равно, что другие люди думают о ней как о старой деве. Она была с моими бабушкой и дедушкой, пока они не умерли, а затем занялась поместьем.

Предложение Джареда было на исходе, и мне, как новому владельцу, нужно было принять решение. Когда мой отец наконец покоился под черной мраморной гробницей, которую заказала моя мать в задней части нашего французского поместья, и бесконечный поток посетителей, наконец, иссяк, я решил поболтать с ней.

Люси не было дома, а мы с мамой сидели в библиотеке с некоторыми книгами из нашего дома и пили. После сорока лет брака с моим отцом моя мать так и не начала пить скотч по вечерам, но в тот вечер она попросила меня налить ей немного. Она держала стакан, время от времени вдыхая аромат, но так и не притронулась к самому напитку.

— Теперь, когда ты стал хозяином, что ты собираешься делать с домом? — спросила моя мать, словно прочитав мои мысли.

— Я как раз и собирался поговорить с отцом и тобой, когда сказал, что приеду.

— Тогда рассказывай, — сказала она, понюхав скотч в стакане, который держала.

— Ну, я думаю, что продам его. Ты помнишь строительный проект, о котором я упоминал некоторое время назад? Коттеджи для состоятельных людей в восточной части поместья.

— Там, где была свиноферма твоего дедушки?

— Да. Я хочу построить там небольшое сообщество.

Мне не хотелось делиться всеми подробностями сделки с матерью; ей в любом случае это не было бы интересно.

— Как бы мне ни хотелось избавиться от него, я всё ещё не понимаю, почему ты продаёшь дом. Он же как минимум в миле оттуда, не так ли?

— Видишь ли, мама, я получил хорошее предложение за него. У меня будут свободные деньги для проекта, и у меня есть ещё несколько вещей, в которые я хотел бы инвестировать, например, биткоины и недвижимость. Кроме того, с твоей долей тебе не нужно будет думать о деньгах для… — Я остановился, не зная, как закончить предложение.

Она улыбнулась. — Всю оставшуюся жизнь? — Она посмотрела на меня и положила свою руку на мою. — Mon chéri, я не хочу, чтобы ты беспокоился обо мне. Кроме того, я не думаю, что мне осталось слишком много лет, и я скоро последую за твоим отцом, — сказала она.

— Не говори так.

— Продай его! — сказала она и наконец отпила из своего стакана.

Я посмотрел на её реакцию и восхитился решимостью, с которой она проглотила ненавистный ей напиток. Она сморщила лицо от крепости напитка.

— Кто покупает? — спросила она, когда пришла в себя.

— Джаред Шеннон, — сказал я и собирался рассказать ей всю историю, когда она внезапно поставила стакан.

— Сын Сьюзан?

— Ты помнишь его?

Она на минуту отвернулась, ничего не сказав, а потом усмехнулась.

— Может быть. Что посеешь, то и пожнёшь, не так ли?

— Что? Что ты имеешь в виду?

— Ничего, — сказала она и встала. — Я немного устала и, думаю, пойду спать.

Когда она выходила из библиотеки, она остановилась и посмотрела на меня.

— Знаешь, он прислал открытку с соболезнованиями и большой букет цветов.

— Кто? Джаред?

— Да, — сказала она и вышла из библиотеки.