Верёвка и Генералов

Татьяна Демченко (2024)

На дворе вторая половина 1990-х. Времяпровождение старшеклассницы Веры Фоминой (Верёвки) — это дискотеки, тусовки с друзьями, употребляющими алкоголь и наркотики, неприятные истории, о которых когда-нибудь захочется забыть. Но когда дома тебя не ждёт ничего хорошего, только шум скандалов и запах безысходности — возвращаться туда не хочется. В семнадцать лет уже вполне можно разочароваться в жизни и с тоской смотреть в будущее… А можно — увидеть другой путь. Как поступит героиня этой повести, какой выбор она сделает?

Глава 10

Поход был назначен на небольшой временной отрезок между последним экзаменом и выпускным вечером. Идея принадлежала «классухе» Елене Павловне, которую поддержал физрук Злато. В школе про них ходили слухи. Филипп Иванович вроде как жены никогда не имел, а Елена Павловна была много лет разведена. И вот как-то сошлись они, и даже, кажется, особенно не скрывали своего так называемого гражданского брака. Эта связь преобразила обоих. Злато приобрёл более ухоженный вид, стал бриться и больше не появлялся в школе в старом, замызганном спортивном костюме. Его сожительница перестала иметь скорбный вид, заулыбалась, помолодела и превратилась из Елены Несчастной в Елену Счастливую. Морщинки у губ и между бровей у неё сгладились, а в уголках глаз, наоборот, обозначились ярче, но это лишь придавало ей жизнерадостности.

Во время классного часа Елена Павловна в красках расписывала прелести предстоящего путешествия, как будет в нём интересно и здорово. Во-первых, само место назначения — брошенная деревня с весьма подходящим ей названием Пустошь — должно было заворожить, как она предполагала, её учеников. Это место было выбрано на родительском собрании, и подсказал его отец Зиновия Генералова Георгий Степанович, который, несмотря на то, что приехал в эти места совсем недавно, уже изъездил-исходил-излазил тайгу на 70-100 километров во все стороны от городка, а карту изучил настолько тщательно, что разбуди его ночью — смог бы нарисовать и подписать все военные и гражданские объекты, автомобильные и железные дороги, населённые пункты, озёра, болота, речушки и ручейки. В общем, он мог бы стать находкой для шпиона, если бы не был до мозга костей патриотом и порядочным человеком.

Когда-то деревня Пустошь, расположившаяся на высоком берегу холодной северной реки, имела много дворов, школу, клуб, свою церковь и даже «посёлкообразующее предприятие» — интернат для престарелых и инвалидов. С закрытием интерната деревня зачахла и довольно скоро умерла. Теперь до неё нельзя было добраться на машине, только по реке или пешком по лесу вдоль берега из вполне ещё «живого» посёлка Охтовский. Этот путь был неблизким, но осуществимым. До Охтовского предполагалось ехать на заказном автобусе, оттуда с рюкзаками идти до Пустоши, там посетить сохранившуюся деревянную церковь и, по желанию, то, что осталось от интерната. Стоянку хотели устроить за деревней на берегу, там заночевать в палатках, а утром отправиться в обратный путь. Задушевные разговоры и песни у костра тоже планировались. Для осуществления этой задумки в поход был приглашён учитель физики Роман Сергеевич по прозвищу Вольтметр. Он получил его не только из-за своего предмета, а еще и из-за необычной, в форме латинской буквы V, морщины на большом, переходящем в залысину, лбу. Несмотря на свою относительную молодость и мягкий характер, Роман Сергеевич на уроках почти всегда был недоволен и насуплен, стараясь производить впечатление строгого учителя и поддерживать дисциплину, но напускная суровость его, пронзительный взгляд из-под морщины, только потешали старших учеников. Зато Вольтметр имел гитару и умел на ней играть. Правда, знали об этом пока только учителя, так что это был один из сюрпризов, заготовленных Еленой Павловной для своего класса, — ей очень хотелось, чтобы ребята запомнили этот поход на всю жизнь, как что-то хорошее, связанное со школой и, конечно, с ней, их последней учительницей.

Однако 11 «А» не оправдал возложенных на него ожиданий. В поход записалось меньше половины класса — мало кого привлекало развлекательное мероприятие под присмотром учителей. «Ни выпить, ни покурить по-человечески», — проскальзывало в разговорах между учениками. Елена Павловна, конечно, очень расстроилась, Филипп Иванович, как мог, подбадривал её.

— Кто не хочет, путь не идёт. Нам нужен заинтересованный личный состав, а не шаляй-валяй… Не дрейфь, солдат, прорвёмся! Объедим два класса, так даже лучше будет…

Но и в 11 «Б» желающих нашлось немного. Тогда физик Вольтметр предложил взять своих девятиклассников — тоже ведь выпускники. К тому же на них, в отличие от учеников 11 класса, он имел влияние более-менее приличное. В итоге набралось двадцать участников из числа учеников и трое учителей в качестве сопровождения. Ещё одним взрослым в походе должен был стать Георгий Степанович Генералов, но служебная необходимость отправила его в эти дни в Москву.

Положа руку на сердце, Вера была рада, что Ступа и Машина не пошли. В последнее время ей хотелось ограничить общение с ними. Она отнекивалась, когда они звали её на гулянки и дискотеки. Говорила, что пора за ум браться, к экзаменам готовиться. И так почти весь учебный год «башкой протрясли», как выражался её отец, который после истории с Петей не брал в рот ничего крепче чая, и, видимо, от этого постоянно был чем-то или кем-то недоволен. Теперь Вера виделась с подружками только в школе и стойко переносила их насмешки. Но когда Ступу совсем уж заносило, Вера, чтобы от неё отстали, приводила железный аргумент, спорить с которым никто бы не стал:

— Вам с Олей хорошо. Вы даже если провалитесь на экзаменах, родители вас на платное отделение засунут. А мне только на себя рассчитывать приходится…

— Ты хоть решила, куда поступать будешь? — с сочувствием смотрела на неё Машина.

— Не знаю пока, — пожимала Вера плечами, — ещё думаю.

На самом деле, она не хотела уезжать из дома. Большие города пугали её, даже областной центр — всего-то, казалось бы, 350 тысяч человек. Однажды она была там, на рынке, и потерялась, что называется, в трёх соснах. Поэтому мысли о попытке поступления в вуз Вера от себя отгоняла. В городке филиалов государственных институтов не было, зато представительств платных «академий» развелось порядком, но это был явно не подходящий для Веры вариант. Оставался только техникум, электромеханический. Или ПТУ в соседнем посёлке, где можно было выучиться на продавца или повара.

Подойдя к заказному ПАЗику, Вера увидела за стеклом среди прочих ребят Машу Матюшкину, приветливо помахавшую рукой, и почему-то тоже ей обрадовалась. Маша пригласила её сесть рядом с ней, и Вера не отказалась. Там, где должны были стоять ноги Маши, был втиснут объемный песочного цвета рюкзак, а ноги, в такого же цвета кедах, с высоко поднятыми круглыми коленями, стояли сверху. У Веры рюкзак был гораздо скромнее, да и тот заполнен наполовину. Туристического снаряжения у нее не было, Зина обещал взять для нее спальный мешок, поэтому в рюкзаке, который она поставила себе на колени, лежала только пластмассовая посуда, предметы гигиены и немного еды.

— Что у тебя там? — спросила она Машу, взглядом указав на её поклажу.

— Спальник, палатка… — начала та перечислять.

— Палатка? Здорово. А для меня в ней место найдётся?

— Конечно, — просияла Маша, — она как раз двухместная.

— И ты умеешь её ставить?

— Конечно, умею, я в туристический кружок ходила. Хочешь, тебя научу?

Вера кивнула.

Уже должны были отправляться, а Зина все не появлялся. «Проспал что ли», — подумала Вера и тут же увидела его — высокого, статного блондина, с огромным туристическим рюкзаком за плечами, который, казалось, совсем его не тяготил.

— Ойййй, — по-детски обхватила ладонями розовые щеки Маша, — а коврик-то под спальник я забыла!

— Я тебе свой отдам, — улыбнулся Зина.

— Да нет, что ты, не надо, — отмахнулась Маша.

— Отдам-отдам, я все равно в палатке спать почему-то не могу, клаустрофобия, наверно, — усмехнулся Зина. — Я обычно до утра у костра сижу, лагерь сторожу…

— Это хорошо, Генералов, — сказал, поднимаясь в автобус вслед за классной физрук Злато, сразу же уловивший суть разговора, — а то я думал часовых назначить. Значит, возьмешь охрану лагеря на себя?

— Так точно, товарищ командир, — без тени улыбки, серьезно сказал Зина.

— Вот это я понимаю, — ослепительно осклабился довольный таким ответом Злато. Он был одет в полевую форму оливкового цвета, свидетельствующую о его военном прошлом, и чёрную бейсболку с сеточкой «УСА Калифорния» — символ его гражданского настоящего.

— Кого еще ждем, Алёна? — спросил Злато Елену Павловну, которая выглядела неожиданно модно. На ней были синие турецкие джинсы с серой водолазкой, а на голове — красная косынка, по-современному, бандана.

— Романа Сергеевича, — ответила она.

— Где этот дезертир?

— Бежит!

Физик Вольтметр в спешке перебегал дорогу в неположенном месте. На спине у него был рюкзак с привязанным сверху рулоном коврика, а спереди на уровне груди висел на одной из лямок чёрный гитарный чехол из кожзама, похожий издалека на пулемёт.

— Гитару не забыл, молодец!

Наконец, тронулись. Многие хотели подремать в дороге, но не вышло. Автобус бешено трясло и кидало по ухабам пыльной дороги. Сидящим сзади, которых подбрасывало выше всех, было особенно весело. До Охтовского добрались примерно через час. Выгрузили вещи, помахали вслед уезжающему автобусу и, сверившись с картой, выдвинулись по грунтовке вдоль высокого берега реки по направлению к лесу. На всякий случай замыкающий колонну Вольтметр спросил у местных, правильно ли они идут, и, получив одобрение, успокоился.

Несмотря на переваливший за половину июнь, температура воздуха все еще была не летняя — градусов пятнадцать. Зато дождя ничего не предвещало, и комаров было не много. Маша Матюшкина весело болтала. Это не раздражало Веру, наоборот. Сама она не была разговорчива и часто чувствовала неловкость, когда ей было нечего сказать собеседнику, и тишина начинала давить на уши. Поэтому она даже была благодарна Маше за ее говорливость. Вере оставалось лишь слушать и кивать — легче лёгкого.

— Мой брат Андрей тоже очень хотел пойти в этот поход. Но представляешь, вчера утром у него поднялась температура, а к вечеру она стала ещё выше, почти тридцать девять, и он слёг. Так жалко…

Зина шел за ними следом и несколько раз пытался привлечь внимание Веры, но это ему никак не удавалось из-за болтушки Маши. Вера не замечала его попыток, или делала вид, что не замечает. Но все-таки один раз сработало. Правда, он заинтересовал обеих девочек, а не только Веру, но это было лучше, чем ничего…

— Эй, а хотите муравьиного сока?

— Что? Какого сока? Муравьиного? — удивились девчонки, остановившись.

Зина достал из кармана складной ножик, обстругал березовый прутик и сунул его в большой муравейник под старой елью. Подержав его там какое-то время, Зина вытащил прутик и поднёс его к носу Веры.

— Чувствуешь, как пахнет?

Она вдохнула и сощурилась. Маша залепетала:

— Дай, дай мне тоже понюхать… Ой, даже глаза щиплет…

— Это муравьиная кислота, — сказал Зиновий. — Она вкусная, попробуй, Вера.

Вера взяла прутик и осторожно облизнула его.

— М-м-м, — закивала, улыбаясь, — и правда, вкусно, кисленько.

— А мне? — вмешалась Маша. — Сделай мне, пожалуйста, тоже такую муравьиную палочку…

Зина сделал прутик для Маши, и пока она его облизывала, решил воспользоваться моментом и продолжить разговор с Верой.

— Ты часто бываешь на природе?

— Нет, — покачала она головой. — Мне кажется, мы только однажды ездили семьёй на какое-то большое лесное озеро на нашем старом «Москвиче»…

Её серые глаза затуманились от воспоминания.

— Петя тогда еще не родился. Мы ездили со знакомыми, на двух машинах. Было так хорошо… Я помню, что мы играли в бадминтон, купались, жарили что-то на костре, катались на резиновой лодке… А потом, — припомнила она вдруг что-то забавное, и глаза её сверкнули, — потом сидели все вместе под этой лодкой, спасаясь от дождя и комаров. Было так тесно, но очень тепло и весело. Все смеялись…

Вера замолчала и начала ковырять толстым концом прутика, на котором уже не было муравьиного сока, смолу, обильно стекавшую по стволу ели. В месте повреждения коры смолы было особенно много, и она походила не жжёный, но до конца не растворившийся сахар, или на засахарившийся мёд.

Зина, не отрываясь, смотрел на её лицо — такое свежее и незнакомое без привычных килограммов косметики на нём. Он любил Веру — теперь уже точно знал, что любил. Эта любовь его измучила. Он страдал оттого, что Вера никак не проявляла своего отношения к нему. Он не находил себе места, когда она опаздывала на уроки или вовсе не приходила на них. Во время учебных пар он сверлил её узкую спину, её затылок с куцым хвостиком, не слыша и не видя ничего вокруг. Но она ничего не замечала, оставаясь совершенно равнодушной к его страданиям. На этот поход Зина возлагал огромные надежды. Он думал, что в лесу, в неформальной обстановке, избавившись от «неусыпного ока» не слишком расположенных к нему Вериных подружек (Господи, как он был счастлив, что они не пошли!), он сможет каким-то образом сблизиться с ней, может быть, даже объясниться. Ведь времени осталось совсем мало. Уже закончились экзамены, через три дня выпускной — и всё, конец школы и… конец всему? Он больше не увидит её? Если только случайно где-то встретятся… Нет, он был не готов к такому развитию событий. Он хотел быть рядом с ней, видеть каждый день, учиться дальше вместе. По большому счету, всё равно где, лишь бы не разлучаться с ней, с его Верой. В тайне, в своей душе и голове он давно уже называл её «своей» и представлял, как они вдвоём путешествуют автостопом по стране или…

Вера накрутила на палочку желто-коричневую «сахарную» смолу и потянула её в рот. Зина наблюдал за ней, не осознавая, что она делает. Ему только нестерпимо хотелось обнять её, прижать к себе, поцеловать в эти розовые приоткрытые губы… И только когда она скривилась, он пришёл в себя.

— Фу, какая горькая, — попыталась Вера сплюнуть приставшую к зубам смолу, но не тут-то было.

— А ты не знала? — удивился Зина.

— Не-а, она такая вкусная на вид, и так хорошо пахнет, — наивно, совсем как ребёнок, сказала Вера.

Маша в этот момент тоже начала плеваться. Оказывается, глядя на Веру, она проделала с еловой смолой тот же самый глупый фокус. Зина от души, заливисто засмеялся над ними.

— Ребята, — окликнул их появившийся из-за деревьев Вольтметр, — а ну-ка, не отстаём! Я — замыкающий.

Пришлось вернуться на тропу и бегом догонять группу. Вскоре тропа стала совсем узкой — идти по ней можно было только по одному, друг за другом. Всё чаще путь преграждал бурелом, который приходилось или перелезать, имея все шансы порвать штаны, или обходить. Встречались и ручьи, от узеньких, еле видных в траве, до довольно широких. Пацаны их перепрыгивали, а девочек иногда и переносили. Порой тропа выходила из леса на высокие утесы над тёмной водой. Тогда группа останавливалась ненадолго передохнуть и полюбоваться рекой — быстрой, бурливой, а на спокойных местах довольно широкой и глубокой, с зелеными островами. Выходило ненадолго солнце из-за облаков, и река преображалась, начиная сверкать. Два раза устраивали длительные привалы — с поеданием заготовленных дома бутербродов и дегустацией чаев из термосов — у кого слаще и вкуснее. Самый ароматный чай, с «секретными» травами, был у Елены Павловны, и она щедро делилась им со всеми желающими.

Попалось по дороге и настоящее чудо природы. О приближении к этому удивительному месту сообщил нарастающий шум воды, который стал таким сильным, что идущие рядом не слышали друг друга. Это оказался водопад, и даже не один, а несколько. Прямо из высокого песчаного берега с напором вытекали потоки светлой, прозрачной воды и, спадая вниз, с грохотом бились о большие валуны, сбегая по камням и камушкам в реку. Зрелище было завораживающим.

— Родниковая! — с восторгом сказал, перекрикивая шум воды, физрук Филипп Иванович, и снова отхлебнул из своей железной кружки.

Остальные тоже достали чашки и начали набирать в них живительную влагу. Вода была очень холодной и чуть сладковатой на вкус. На водопаде задержались довольно долго. Небо расчистилось, и солнце хорошо пригревало. Много фотографировались на мыльницу «Kanon» Елены Павловны, загорали, а некоторые даже полезли в воду «помочить ноги», несмотря на протесты учителей. Однако окунуться никто не рискнул, так как вода в реке по своей температуре немногим отличалась от той, что текла из родника.

До деревни добрались только в седьмом часу вечера. Заколоченные досками окна крепких еще домов, повалившиеся дровяники и заборы, еле видневшиеся из-за высокой сочной травы, — жизнь ушла из деревни, но мрачного впечатления это не производило. Тем более что один дом на первой линии выглядел вполне обжитым. Трава вокруг него была покошена, рядом разбит небольшой огородик и даже маленькая тепличка, на веревке, натянутой между деревьями, болталось на ветру бельё, а внизу у реки, на небольшой песчаной полосе, стояла железная лодка с мотором.

Пока группа рассматривала дом, появился хозяин — бородатый худощавый мужичок непонятного возраста. Он назвал себя дядей Сашей, хранителем Пустоши и её церкви — очень ценного, по его словам, памятника деревянной архитектуры.

— Какого года постройки этот храм? — по-учительски задала вопрос Елена Павловна.

— Восемнадцатый век. А точный год неизвестен.

— И не страшно вам тут одному? — спросил кто-то из детей.

— Я в Пустоши только летом живу, рыбачу. А кого мне бояться?.. С интернатскими мы дружим, — он улыбнулся, показав редкие нездоровые зубы, и озорно подмигнул всей компании сразу.

— Какими интернатскими?

— С призраками. Хотите их увидеть? Сходите ночью в спальный корпус интерната, а лучше в столовую — они там постоянно пасутся, — щербатая улыбка стала ещё шире, и вдруг дядя Саша громко икнул, сразу вызвав всеобщее подозрение относительно своей трезвости и вменяемости.

Повисло молчание, которое поспешила нейтрализовать Елена Павловна:

— Нет, туда мы точно не пойдём. А вот старинную церковь, если она открыта, было бы нелишним посетить.

На это Дядя Саша сказал, что у него есть ключ, и он готов провести экскурсию.

— Только идти придётся через заросли крапивы, так что тело лучше это… не обнажать, — сказал подвыпивший «хранитель», глядя на голые ноги Елены Павловны — еще у водопада она закатала штанины выше колен, превратив их в шорты.

Злато гмыкнул и посмотрел на дядю Сашу исподлобья. Елена Павловна моментально покраснела и начала приводить свои джинсы в первоначальный вид. Когда ей удалось побороть смущение, она громко, с вызовом, но уже не совсем к месту сказала:

— Все слышали про крапиву? Надевайте олимпийки, куртки, кофты, штаны, у кого что есть, а то товарищ хранитель деревни волнуется за наши тела. А думать-то надо бы больше не о теле, а о душе… Так что, пойдёмте, поёдемте в храм.

Вера с Зиной, стоявшие друг против друга, переглянулись и подавили улыбки. Ситуация, и правда, выглядела комичной. Одичавший мужик, который давно не видел женщин, Елена Павловна, явно не привыкшая к повышенному вниманию мужчин, и престарелый ревнивец, — кажется, в этом богом забытом месте могли разразиться шекспировские страсти.

Когда все были готовы, друг за другом двинулись по косогору вверх — церковь стояла высоко. Несмотря на долгий путь, усталости, кажется, никто не чувствовал. Тропинку прокладывали мужчины. За ними шла Елена Павловна, а следом все остальные. Трава, а в ней крапива (дядя Саша не обманул), были настолько высоки, что приходилось держать поднятыми руки, чтобы не поймать на них волдыри. И всё-таки волдырей не миновали, потому что на склоне росли еще и кусты малины, полным-полнёхоньки спелых ягод. Охота началась, а бдительность и осторожность были напрочь утрачены. Дорвавшиеся до витаминов школьники набивали малиной рты, не обращая внимания на жалящую их крапиву. Напрасно Елена Несчастная, Злато и Вольтметр призывно кричали сверху — выбор между телесным и духовным дети сделали в пользу первого.

— Зря вы, ребята, не посетили храм, — сетовала потом Елена Павловна во время позднего ужина, — там такие небеса, вы бы видели!

— У церкви нет крыши?..

— Нет, что вы, крыша на месте. А небеса — это, — она поводила рукой в воздухе, подняв глаза вверх, на светлое предзакатное небо с розовыми облачками, — мне даже трудно объяснить словами. Это нужно видеть…

Необходимые слова нашлись, как ни странно, у физика Вольтметра:

— Небом в северных храмах называют деревянный расписной потолок особой формы. В середине круг, как солнце, а от него отходят грани, словно лучи. Солнце — это бог Иисус Христос, поэтому он изображён в центре, а на гранях нарисовано небесное воинство: ангелы, архангелы, шестикрылые серафимы — ангельский собор. Могут на небесах быть изображены и святые апостолы, или сцены из Евангелия…

Было видно, что Елена Павловна, а особенно Филипп Иванович, удивлены познаниями Романа Сергеевича.

— А где же ваша гитара? — спохватилась классная Зины и Веры. — Давайте скорее будем петь. Какие романсы вы знаете? Может быть, на стихи Есенина?.. Ах, какой чудесный закат! Как же красивы наши белые ночи!

Солнечного диска не было видно, оно медленно садилось где-то за лесом на другом берегу реки, но золотой отсвет от него разливался над верхушками деревьев. При этом, несмотря на десять часов вечера, было очень светло.

Вольтметр романсов не пел, по заказу аккомпанемент не подбирал. Он оказался поклонником группы «Аквариум» и знал на память исключительно творения Бориса Гребенщикова. Подпевать Роману Сергеевичу было сложно, даже припевы самых известных гребенщиковских песен, так как мелодии оригинала он не сильно придерживался, видимо, из-за недостаточно развитого музыкального слуха. Зато смотреть на него было забавно. В школе всегда насупленный и сердитый, со своей знаменитой морщиной на лбу, сейчас он имел вид довольный и даже немного блаженный.

Маша Матюшкина сидела на бревне рядом с физиком и зачарованно смотрела на его руки, извлекающие звук из гитары. Вера видела, что Маше тоже очень хочется поиграть, но она стесняется попросить инструмент у учителя. Надо было срочно что-то придумать, чтобы помочь ей захватить гитару, потому что исполнительское искусство Вольтметра уже всех утомило. Филипп Иванович с Еленой Павловной пошли к реке набрать воды для чая и не возвращались. Остальным приходилось слушать концерт «Аквариума» в исполнении Вольтметра, но потихоньку, друг за другом, зрители исчезали в палатках.

— Ой, смотрите, наш костёр почти затух! А мы ведь чай хотели в котелке сделать, — громко сказала Вера, когда Вольтметр допел очередную песню. — Роман Сергеевич, вы можете его снова разжечь? А гитару пока подержит Маша — она, кстати, здорово играет песни Виктора Цоя. Ну-ка, Маша, сбацай нам «Пачку сигарет».

Вольтметр удивлённо посмотрел на Машу и передал ей гитару. Девушка ударила знакомым всем боем по струнам и запела звонким, чистым голосом. Ей сразу же стали подпевать, постепенно хор становился всё больше и громче — попрятавшиеся в палатках вернулись к костру. После «Пачки сигарет» было спето еще немало классных песен. Оказалось, что Маша знает не только «Кино». Спели «Сказочную тайгу», «Что такое осень» и «Дым сигарет с ментолом». Пришли Елена Павловна с Филиппом Ивановичем, поставили котелок на огонь, и вскоре был заварен крепкий, ароматный чай, который пили с сухим печеньем и сгущёнкой.

Вере было очень весело и хорошо. Елена Павловна попала в яблочко — этот день они точно запомнят на всю жизнь. Так не хотелось, чтобы он заканчивался. «Вот бы просидеть так, с песнями и чаем, до утра», — подумала Вера. Но становилось прохладно, и Злато скомандовал: «По палаткам!» Ребята загудели, занекали.

— Хотим еще песен…

— И еще чаю!

Физик Вольтметр, которого до этого было ни слышно, ни видно, подал голос:

— Я могу сыграть вам напоследок колыбельную.

Маша послушно отдала гитару Роману Сергеевичу, который опять сумел удивить. Все ожидали от него чего-нибудь заумного, но на этот раз он сыграл и очень даже неплохо спел шуточную песню про комаров. Начиналась она так:

— Мама сшила мне трусы,

Из березовой коры,

Чтобы попа не потела,

Не кусали комары.

Во втором куплете папа выкинул сшитые мамой трусы, и всё вернулось на круги своя: попа запотела, а комары закусали. Был ещё ни к селу ни к городу припев: «Ах, сенокос, сенокос, сенокос, поехали в колхоз на сенокос», который делал песню еще смешнее. Выступление имело большой успех. Школьники требовали исполнить «комаров» ещё раз. Пришлось Вольтметру повторить свой хит на бис, подпевали ему на этот раз дружно. Песня-шутка превратилась в заклинание — казалось, что полчища комаров слетелись к костру на краю пустой деревни со всей округи. Это ускорило отход лагеря ко сну.