Верёвка и Генералов

Татьяна Демченко (2024)

На дворе вторая половина 1990-х. Времяпровождение старшеклассницы Веры Фоминой (Верёвки) — это дискотеки, тусовки с друзьями, употребляющими алкоголь и наркотики, неприятные истории, о которых когда-нибудь захочется забыть. Но когда дома тебя не ждёт ничего хорошего, только шум скандалов и запах безысходности — возвращаться туда не хочется. В семнадцать лет уже вполне можно разочароваться в жизни и с тоской смотреть в будущее… А можно — увидеть другой путь. Как поступит героиня этой повести, какой выбор она сделает?

Глава 6

Вера сидела в своей и брата комнате перед настольным зеркалом и пыталась замазать несколько выскочивших на лбу и подбородке розовых прыщей маминым тональным кремом «Балет». Была суббота, и она, как всегда, собиралась на гулянку. Сегодня им не придётся шататься по городу в поисках тёплого пристанища — чердака, подвала или, на худой конец, просто подъезда. У одноклассника Сани Лухина, рыжего и сплошь конопатого, родители уехали на выходные в столицу — прибарахлиться на Черкизовском рынке.

— Приходите, хата свободна, — сказал он перед алгеброй, обращаясь, прежде всего, к Ступе.

Он хотел перед ней выслужиться, задобрить, чтобы она перестала называть его Лохом. Это прозвище было обидным, Саня не позволял никому из пацанов безнаказанно называть себя так. Но рот девчонки он не мог закрыть кулаками, был не так воспитан. Санина мама всегда, с самых малых лет, твердила ему, что девочек, какие бы они ни были, обижать нельзя.

Ступа сразу же сказала Лухину, что если они втроём и придут к нему в гости, то не одни, а с компанией, под которой подразумевались Кеша, Дед и Вжик. Зина, который находился рядом и всё слышал, неожиданно встрял в разговор и спросил:

— А можно мне тоже прийти, Сань?

Лухин замялся, а Ступа грубо отбрила «наглеца»:

— Нельзя, Генералов.

— Почему?

— Рожей не вышел…

По пути из школы домой Вера не удержалась и задала подруге вопрос про Зину.

— Почему ты против него, Галь?

— Да потому что он зануда! — не задумалась над ответом Ступа. — С ним с тоски умрёшь. Возомнил о себе невесть что! А на самом деле обычное чмо…

Вера, не ожидая от себя, вдруг сказала:

— А что такое, по-твоему, чмо?.. Может быть, Человек Меняющий Общество?

Ступа уставилась на неё во все глаза и, видимо, не верила своим ушам.

— Верёвка, ты серьёзно?.. Что этот выскочка-переросток тебе наплёл, когда до дома провожал? Какой лапши навешал?

Вера молчала, не зная, что ответить. Но Ступа не унималась:

— Уж не хочешь ли ты вступить в ряды изгоев?

— Нет, с чего ты взяла? — поспешила заверить её Вера. — Просто…

— Просто что?.. Вер, ты с дуба рухнула? Влюбилась в него?..

Наводя плохо заточенным карандашом толстые чёрные стрелки над ресницами, Вера сейчас с улыбкой вспоминала выпученные глаза Галки. Она и сама себе удивлялась. С чего это ей вздумалось выгораживать Генералова? Вера уже понимала, что не безразлична ему, и что-то в этом парне определённо цепляло её… Но с другой стороны, Зиновий словно прибыл в их город из другой галактики — настолько он был не похож ни на кого. Может быть, только на Матюшкину, такую же белую ворону. «Вот бы и смотрел бы в её сторону, а не в мою», — подумала Вера как раз в тот момент, когда дверь в её комнату открылась и вошёл Петька. Он был в расстёгнутой куртке, съехавшей набок шапке и тащил ранец за оторванную лямку по полу.

— Петь, ты в каком классе учишься? — спросила Вера, мельком взглянув на него, и продолжила наводить марафет.

— Во втором, — вздохнул братец, раздеваясь.

— А почему ты только сейчас возвращаешься со школы? У меня сегодня было семь уроков, и в три часа я уже пришла домой. А у тебя сколько уроков было, десять? — продолжая держать флакончик с тушью в руке, она повернулась к брату и оглядела его теперь уже с головы до ног. — Где ты был, лужи измерял?..

Его насквозь мокрые носки оставляли на крашенном полу следы.

— Не-а, — сказал Петя и шмыгнул носом, — не измерял, а помогал большой луже возле школы утекать.

— Это как?

— Ну, там ручейки такие из неё вытекают, но они всё время забиваются — льдинками, мокрым снегом, прошлогодними листьями, мусором… Вот я и прочищал их, чтобы воде было куда бежать.

— И чем прочищал?

— Палкой… И сапогом. Сапогом лучше получалось.

— Угу, — поджала губы Вера, — а разве у тебя не резиновые сапоги?

— Резиновые, — согласился Петька и снова шмыгнул, — но один еще прошлой весной протекать стал, а сейчас уже оба продырявились, наверно.

— А почему же ты маме не сказал до сих пор?

— Я говорил…

Вера вздохнула и начала помогать ему, сидящему на кровати, стаскивать мокрые носки.

— А почему сразу домой не пошёл, раз ноги промочил?

Петя ответил не сразу, пришлось повторять вопрос, и не единожды.

— Там парень один… у нас во дворе живёт. Он у меня деньги отбирает, которые на обед… А если у меня нет денег, то он таких лещей больнючих отвешивает, — Петька потёр затылок.

— Как зовут? В нашей школе учится? В каком классе? — задала Вера несколько вопросов сразу, всерьёз тревожась за брата.

— В пятом, кажется… Не знаю, как зовут. А погоняло Кот.

— Ладно, Петюня, я найду на него управу, не переживай, — Вера обняла брата, притянула к себе, и он забрался к ней на колени, как маленький.

— Вера, не ходи сегодня никуда, — попросил Петя, гладя её по руке. — Я батю видел — он какой-то уж очень весёлый, и в кармане что-то прячет, бутылку, наверное…

Вера ничего не сказала, но покивала головой в знак согласия с братом. Она тоже предчувствовала, что сегодня дома что-то будет. Родители вели трезвый образ жизни уже недели три, и это говорило лишь об одном — срыв не за горами. Слова Пети о «слишком весёлом» отце и запропастившаяся куда-то мать усилили её подозрения.

— Я недолго сегодня, — сказала она, погладив светлые волосы братишки. — Просто обещала уже друзьям, а обещания надо выполнять, ты же знаешь… Если начнут квасить, ты к Витьке, своему дружку, пойди. Можешь и ночевать у них остаться, если разрешат.

— У Витьки батя тоже всё время на рогах, а мать злая, — сказал Петя, надув губы.

— Ну может она сегодня добрая будет, — неуверенно предположила Вера. — Или лучше знаешь к кому в гости сходи? К Леночке, с которой ты в садике дружил. Вот у неё родители хорошие, и не пьют. Ты ещё дружишь с Леночкой?

Петя кивнул и уткнулся мокрым носом Вере в грудь.

— Ой, сопливый какой, — она отстранила его от себя, вставая. — Идём-ка, дружок, сначала в ванную — высмаркиваться и мыть руки, а потом посмотрим в холодильнике, не завалялось ли там что-нибудь съестное. Ты, наверно, голодный, как волчонок…

Вечеринка у Сани Лухина началась в седьмом часу вечера. Кеша, Дед и Вжик принесли выпивку — несколько двухлитровых пластиковых бутылок крепкого пива. Для организации закуски на журнальном полированном столе, придвинутом к дивану в зале, Саня не пожалел холодильника. «Всё для друзей, всё для друзей», — повторял он, вынося из кухни ветчину, колбасный сыр, консервы, домашние закрутки.

— Хорошо живёте, — похвалил Дед, обнаруживший в одном из шкафчиков массивной стенки хозяйский бар: две бутылки коньяка, литр водки и красное сухое вино.

— Батин бар трогать нельзя, братан! Убьёт, — сразу же предостерёг Лухин, закрывая шкафчик на ключ. — Лады?

— Да не ссы ты, баклан, мы с Кешей только попробуем коньячок грузинский, который открытый, а потом чайку дольём, никто и не заметит, — заверительным тоном и в то же время насмешливо сказал Дед.

А Вера, резавшая на столе колбасу, подумала: «Вот везёт же Сане. Сказу видно, что отец у него не алкоголик». В доме Фоминых спиртное никогда не задерживалось. Ни одеколона, ни духов, ни лекарственных средств на спирту — ничего этого не водилось в хозяйстве, а если и появлялось, то ненадолго…

Кто-то включил музыку, и понеслось веселье. Через час у Лухина уже заплетался язык, а Дед всё подливал и подливал ему.

— Галя, ты меня больше Лохом не называй, лады?.. Без понта, лады?..

Ступа засмеялась:

— А как тебя прикажешь называть?

— Ну я не знаю… Саня, или по фамилии, но только не так, лады?

— Лады, Санёк, лады, — сказал Дед, по-дружески обнимая его за плечи, — мы тебе придумаем новое погоняло — гордое!

У Лухина покраснело лицо, и Вере показалось, что он сейчас заплачет.

— Братаны, мне для вас ничего не жалко… У меня предки часто в разъездах… Вы приходите — для вас этот дом всегда открыт, — он вдруг икнул.

— Ничего не жалко, говоришь? — ухватился за его слова Кеша. — А барчик-то зажал!

Саня достал ключ от бара из кармана:

— Да на, возьми!..

— Вот это другое дело, — Дед перехватил ключ, и вскоре пиво в кружке Лухина было разбавлено водкой из бара его отца.

Саня сделал глоток, другой — и зажав рот побежал в ванную. Над ним поржали, а потом забыли, продолжая «банкет». Неожиданно Вжик вскочил на ноги и замер.

— Ты чего? — покосилась на него сидевшая рядом Машина.

— Сегодня какое число? — и, не дожидаясь ответа, провозгласил: — Завтра же у бабули пенсия!

— Ого, — радостно воскликнул Дед, — у бабки завтра бабки! Что, опять в гости идём? Соскучилась, небось, старушка по галоперидолу…

И они вдвоём заржали.

— Что это такое, галоперидол? — спросила Вера у Кеши, который казался самым трезвым.

— Лекарство такое, для буйных, — усмехнулся Кеша, пропустив по привычке сквозь пальцы, словно расчёсывая, свою шикарную чёлку. — От него все мышцы как деревянные становятся.

Дед и Вжик начали показывать, корча рожи, как галоперидол обездвиживает человека, а Кеша продолжал рассказывать о том, что в день, когда бабушка Вжика получает пенсию, они приходят её навестить, вкалывают ей «витамин» и забирают деньги. А бабка потом, придя в себя, ничего не помнит.

Вера была поражена услышанным.

— Все-все деньги забираете?.. А на что же она живёт, твоя бабушка?

— Да пофиг, — продолжал смеяться Вжик, сморщивая нос. От этого он был похож на крысу. А Дед, который тоже не унимался, выглядел ещё более уродливо, выставляя напоказ свои почерневшие, с щелями, зубы.

«Что я тут сижу? Ведь мне давно пора домой», — с раздражением на себя подумала Вера и хотела уже было встать из-за стола, как внимание всех собравшихся снова привлёк хозяин дома.

Лухин вышел из туалета весь бледный, под общее улюлюкание.

— Я там, это, лужу сделал… Потом уберу, не вляпайтесь, — сказал он, икнул, и направился в детскую. — Пойду полежу маленько, братья…

— Ну вот и новое погоняло подоспело. Не хотел быть Лохом — будет Лужей, — самодовольно произнесла Ступа, вызвав у компании новый приступ ржача.

Вера больше не могла тут оставаться. Сделав вид, что пошла в туалет, она потихоньку, не включая свет в прихожей, наощупь нашла свою куртку, потом сапоги, и неслышно приоткрыв входную дверь, выскользнула из квартиры в подъезд. До дома шла, всё ускоряя шаг, почти бежала, зажав уши руками, потому что свой красный капор из ангорки она в темноте не нашла, а ветрище на улице был неслабый, да ещё и сырой, промозглый. Сердце бешено стучало в груди то ли от быстрого шага, то ли от нехорошего предчувствия.

Взлетев через ступеньку на свой этаж с перегоревшей лампочкой, Вера позвонила в дверной звонок — никто не открыл. Тогда она отыскала провалившийся в дырку кармана ключ, сунула его, подсветив зажигалкой, в замочную скважину, но до конца вставить не получилось — с другой стороны тоже был всунут ключ. Кто-то точно был дома. Вера снова позвонила — результата ноль. Потом еще раз, и еще. Постучала в деревянную дверь сначала костяшками пальцев, потом кулаком, один раз даже пнула ногой. Грохот в пустом подъезде раздавался страшный, он мог привлечь внимание соседей, но Вере было всё равно. Она долбила в дверь снова и снова, пока не поняла, что это бесполезно.

Так уже бывало раньше, что она оказывалась перед закрытой дверью родного дома. Родители не специально не пускали её в квартиру, просто выпив лишку, они забывали про её существование. Но обычно Петя просыпался от её настойчивого стука и открывал. Сегодня так не случилось.

«Наверное, он всё-таки пошёл к Леночке, — думала Вера, сидя в полутьме на каменных ступеньках, обхватив лоб ладонями и уперев локти в колени. — Может быть, пойти туда, забрать его?» Но нет, это была плохая идея. Во-первых, уже поздно и дети, наверняка, уже спят. А во-вторых, что толку? Его ключом дверь тоже не открыть. И будут они сидеть тут, на холодном бетоне подъезда, вдвоём, сиротливо обнявшись, как котята из мультика про кошкин дом, пока не услышат какое-нибудь движение за закрытой дверью.

Ещё раз настойчиво, но всё так же безрезультатно постучав в неё, Вера медленно спустилась по ступенькам, скрипнула входными дверями — сначала одной, потом второй — и вышла на плохо освещённый двор. Немного постояв в раздумье у подъезда, поймала за пазуху несколько холодных капель, сорвавшихся с козырька, и пошла обратно к Лухину. Подходя к дому, вычислила окна — свет горел.

Саня открыл ей в одних плавках.

— О, Верёвка… а все уже разошлись… ты чего вернулась-то? Ну заходи, чего уж, — отошёл он в сторону, впуская её.

Вера замешкалась в прихожей, чувствуя неловкость. Её смущал и раскованный внешний вид одноклассника, и появившаяся на его лице ухмылочка.

— У меня родители забыли ключ из замка вынуть и крепко заснули — не разбудить. А ты чего раздетый?

— Так спать ложусь, — глупая улыбка на лице Лухина стала ещё шире, — а ты тут как тут — очень даже кстати… Хочешь, ляжем на родительской двуспальной кровати? Шикарно покувыркаемся.

Вера передумала снимать верхнюю одежду.

— Ты идиот? — спросила, схватив с полки свой капор и глядя на хозяина квартиры исподлобья.

— А что такого?.. Да ладно, не строй из себя недотрогу. Плавали — знаем, — он подошёл к Вере и начал расстёгивать на ней куртку.

Он оттолкнула его руки, а потом и его самого — да так, что парень ударился об угол трюмо.

— Ай-й-й… ты что, сумасшедшая? — вскрикнул он, потирая ушибленное место на ноге.

А Вера уже выскочила в подъезд и побежала вниз по ступенькам. Бахнула захлопнутая Лухиным дверь.

Выйдя на улицу, под капающий снег, она просто пошла, без какой-либо цели, по ночному городу, обходя лужи по рыхлым обочинам. Полночный город не спал: во многих окнах домов еще горел свет, изредка проезжали машины, бродили нетрезвые люди — компаниями и поодиночке. Прямо за Верой по проулку тоже кто-то шёл, догоняя её своей тенью. Это было неприятно. Не оборачиваясь, Вера ускорила шаг, но этот кто-то вдруг окликнул её.

— А, это ты, Генералов, — облегчённо выдохнула она, узнав Зину. — Ты чего шатаешься по ночам?

— Да я просто уснуть не мог, бессонница, вот и вышел прогуляться, — улыбнулся он, стараясь выглядеть непринуждённо.

Вера это заметила:

— Врёшь ты всё!

— Ну да, вру… Я давно уже брожу тут вокруг. Промок весь, замёрз…

— Бе-е-едненький, — протянула она с издёвкой и пошла дальше своей дорогой, на ходу бросив ему через плечо: — И кто только тебя просит мерзнуть?

Зина устремился за ней.

— Никто не просит, это я сам, — догнав Веру, он пошёл рядом. — Увидеться хотел, и надо же, повезло… Ты домой?

Вера молчала, опустив голову и спрятав пол-лица до самого носа в ворот куртки.

— Вера? Ты слышишь?.. Я спросил, ты домой идёшь или куда?

— Куда, — ответила она, — куда глаза глядят… Дома меня никто не ждёт.

— Как это?

— А вот так. Спят, как убитые, не открывают…

— А-а-а, — кивнул он, как будто это была обычная ситуация. — У меня отец тоже спит уже, я тайно ушёл.

— Он у тебя что, тоже пьяный? — с вызовом спросила Вера.

— Н-е-ет…

После этого шли молча. Вера время от времени шмыгала носом и перепрыгивала лужи, чувствуя сырость в сапогах. На Зине были надеты армейские берцы — и он не обращал внимание на такие мелочи.

— А хочешь пойдём к нам? — выстрелил он на удачу и с надеждой посмотрел на неё.

— Ага, твой отец будет очень рад, — ответила она и на последнем слове не удержалась от дрожи.

— Да стой ты, — остановил он её за руку, — замёрзла вся уже! Не упрямься, Вер, пойдём. На общей кухне посидим, чай заварим — согреешься…

Ей и правда было очень холодно в короткой юбке, и, перестав бороться, она задрожала всем телом.

— Ну, п-п-ойдём, ладно. А д-д-алеко идти?

— Не далеко, срежем…

И они побежали через дворы по направлению к улице, на которой стояло несколько офицерских общежитий. Пробежка немного согрела, но всё же очень хотелось поскорее оказаться в тепле. Окна четырёхэтажки без балконов, к которой они подошли, были погружены во тьму, свет горел только в двух.

— А нас пустят? — встревожилась Вера, когда они были уже у входа в общежитие.

— Нет, тут заперто. Но я знаю другой путь. За мной!

Зина прошёл под окнами и свернул за угол, Вера неуверенно двинулась за ним.

— Я сейчас, — сказал он, остановившись, и нырнул в кусты.

Через недолгое время вернулся с улыбкой и пустым деревянным ящиком в руке.

— У меня тут окно не закрыто, сейчас, — сказал он, вытянул руку и надавил на раму, которая легко поддалась.

Потом он слегка опёрся одной ногой на ящик, подтянулся, взобрался на подоконник и слез с него с другой стороны.

— Теперь давай ты, — сказал он Вере и подал ей руку.

Вера проделала всё то же самое и с Зининой поддержкой вскоре оказалась внутри тёмной комнаты с запахом плесени. Это была душевая. Здесь они долго не задержались. Выйдя в еле освещённый коридор с рядами одинаковых дверей, они тихо, на цыпочках, чтобы не разбудить вахтёршу, прошли до лестницы, поднялись на четвёртый этаж и снова двинулись по такому же коридору. Проходя мимо комнаты с номером 412, Зина знаками показал, что живёт в ней. Общая кухня была незапертой. Зина щёлкнул выключателем, и Вера увидела светлый, с желтовато-серым налётом, кафель и разбегающихся по нему тараканов.

— Фу ты, блин, — она скривилась.

— Что, не любишь таракашек? — усмехнулся он, снимая пуховик и бросая его на подоконник.

— А ты любишь?

Зина пожал плечами:

— Нормально отношусь, тоже ведь живые существа.

— Может, у вас тут и крысы есть? — Вера стояла, как вкопанная, не решаясь сдвинуться с места.

— Да что ты, нет никаких крыс. И тараканы только ночью на охоту вылезают.

Зина схватил заросший жиром эмалированный чайник, стоявший на одной из трёх больших электрических плит, и налил в него воду из-под крана.

— Это чей? — спросила Вера, покосившись на чайник.

— Это? Да ничей, всехний, как отец говорит, — добавил Зина, заметив брезгливость в её взгляде. — Но ты не переживай, это он только снаружи такой неказистый, а внутри вполне себе чистый…

Поставив чайник кипятиться, он присел у стола-тумбы, открыл её дверцы, покопался на полках, пошуршал пакетами, и кое-что добыл: неполную пачку заварки, остатки сушек с маком и кусочек халвы.

— Живём, — сказал, показывая Вере добычу, и подмигнул.

Она, не расстёгивая куртки, не снимая капора присела на табуретку у стола, сняла только варежки.

— Что-то мне перехотелось пить чай…

Зина рассмеялся в голос, но тут же прикрыл рот, вспомнив, что шуметь нельзя.

— Что смешного? — удивилась Вера.

— Ничего… Ты — смешная! Боишься тараканов и крыс, а сама тусуешься в подвале. Разве там нет живности?

— Нет, представь себе. А если и есть, я туда в трезвом виде не хожу. А пьяному — море по колено.

В её голосе звучали упрямство, вызов и… обида. Зина улыбнулся, помолчав, а потом усмехнулся:

— Ну вот, опять противоречие. Не любишь, когда родители выпивают, осуждаешь их за это, и в то же время водишь дружбу с каким-то деградированными личностями, да и сама не упускаешь случая прибухнуть.

У Веры и на этот его выпад был готов ответ:

— Во-первых, мои предки не выпивают, а пьют запоями. Это разные вещи, хотя вряд ли ты сможешь понять. А во-вторых, я делаю, что хочу, им на это наплевать. И тебе тоже должно быть до лампочки.

В глубине души Вера понимала, что он прав — во всяком случае, на счёт «деградированных личностей» точно, особенно после услышанного сегодня. То, как её так называемые друзья Дед и Вжик обходились со старым больным человеком, не вызывало в ней ничего кроме отвращения и ужаса.

Зина сел на табуретку напротив неё и посмотрел прямо в глаза.

— Мне вот интересно, зачем ты хочешь казаться хуже, чем ты есть на самом деле? Ведь ты совсем не такая.

— Такая-такая, какая же еще? У меня ведь гены испорченные.

Зина покачал головой.

— Я не верю в гены… И вообще, на сколько процентов ты уверена, что ты родная дочь своих родителей?

— Странный вопрос…

— Ничего не странный. Я недавно в газете «Моя семья» прочитал историю, как детей случайно поменяли в родильном доме и они выросли в чужих семьях. Это раскрылось только через много лет, и ничего исправить уже было нельзя. Каждая из девочек (кажется, это были девочки) считала своими родителями тех, кто её вырастил, любила их, как родных. И даже когда они познакомились со своими кровными мамами и папами, это ничего не изменило… Ну просто познакомились и всё… И всё осталось, как есть… Крутая история?

— Фантастика!

— А хочешь, ещё одну расскажу? Про себя?

— Ну, валяй.

— Я в своей семье тоже не родной…

Это сообщение гораздо больше удивило Веру, чем газетная драма. С лица её вмиг слетела вся заносчивость и насмешка.

— Да, мои родители взяли меня из дома малютки, — просто, как о чём-то обыденном, сказал Зина. — У меня была целая куча заболеваний, дефицит веса и роста, задержка речи, я полдетства провёл в больницах с мамой. Даже в школу пошёл на год позже… Отец всё время на службе пропадал, только во время отпуска был рядом, а мама — она делала всё и даже больше, чтобы наладить моё здоровье. Лечила, развивала, закаляла… А вот за своим здоровьем не уследила…

— Она умерла? — робко спросила Вера.

Он кивнул. Помолчали немного.

— Мне было одиннадцать, кажется… Я чувствовал себя брошенным, как будто она в чём-то виновата, даже на кладбище не поехал. Сейчас стыдно вспоминать…

Вера живо отреагировала на его слова:

— Я тоже чувствую себя брошенной… Мы с Петькой как сироты, никому не нужны…

— Но вы не сироты, Вера, твои родители живы.

— Иногда я думаю, лучше бы они умерли…

— Не надо так говорить, — сказал Зина, вдруг проведя рукой по её волосам, выбившимся из-под капора. — Ты очень обижена на них, я понимаю. Но какой в этом смысл? Какой смысл обижаться на людей, которые больны?.. Их надо лечить. Я бы очень хотел спасти свою маму, но она ушла слишком рано. А твоим ещё можно помочь.

— Ага, как же. Они не хотят лечиться! Не признают проблему!

— Скорее всего, им просто стыдно её признать.

Вера опустила лицо, качая головой. Чуть помолчав, Зина с лёгким ударом опустил свой большой кулак на стол.

— Решено. Поступлю в мед, погружусь с головой в бескрайние миры психиатрии и найду способ победить недуг твоих родителей. Обещаю тебе, — сказал он, два раза ударив себя тем же кулаком в грудь, — всё будет кон-фи-ден-ци-аль-но. И кстати, спасибо, что помогла с профориентацией, а то я уже голову сломал, выбирая дело жизни.

Его попытка развеселить её помогла — Вера улыбнулась. Зина убрал с горелки уже давно, видимо, кипевший чайник и обнаружил, что на кухне нет чашек.

— Я пойду по-тихому чашки возьму в комнате, а ты раздевайся, давай. Не жарко тебе в верхней одежде сидеть?..

Вера стянула с головы капор, расстегнула куртку, но не сняла. В помещении, и правда, было не жарко.