Верёвка и Генералов

Татьяна Демченко (2024)

На дворе вторая половина 1990-х. Времяпровождение старшеклассницы Веры Фоминой (Верёвки) — это дискотеки, тусовки с друзьями, употребляющими алкоголь и наркотики, неприятные истории, о которых когда-нибудь захочется забыть. Но когда дома тебя не ждёт ничего хорошего, только шум скандалов и запах безысходности — возвращаться туда не хочется. В семнадцать лет уже вполне можно разочароваться в жизни и с тоской смотреть в будущее… А можно — увидеть другой путь. Как поступит героиня этой повести, какой выбор она сделает?

Глава 4

— Да куда же он подевался? — Вера вытрясла на скамейку у подъезда всё содержимое своей школьной сумки, но ключа от дома среди тетрадок, ручек, скрученных шпоргалок и других нужных мелочей видно не было. В карманах, обследованных уже неоднократно, ключ тоже не обнаруживался.

— Что потеряла? — Вера вздрогнула от неожиданности.

Вопрос исходил от обладательницы ненатурально яркого рыжего каре.

— Ключ от дома, — буркнула Вера, продолжая рыться в вещах.

— Хочешь, пойдем ко мне, пока твои родители на работе. Я живу в соседнем подъезде.

— Да? — Вера снова, уже внимательнее, взглянула на девчонку, которую видела, как ей показалось вначале, впервые. — Я что-то тебя не припомню…

— Как? Ты что? Мы же с тобой на одной параллели учимся… А-а-а, да я же постриглась и покрасилась, вот ты меня и не узнаёшь. Помнишь, с четвёртой школой играли финал в прошлом году, я с вами в команде была?

Точно. Баскетбол. И эта позорно продутая игра.

— Матюгина? — возникла у Веры в голове странная и смешная фамилия.

Девочка помотала головой, усмехаясь.

— Это ваша Галя меня так называет, но вообще-то я Матюшкина, а еще лучше Маша. Так ты идёшь ко мне в гости? Приглашаю…

Вера представила, как скривится Ступа, если узнает, с кем якшается её подруга. «С этой лузершей?..» — взвизгнет и выпучит свои большие карие глаза.

— Нет, спасибо, — сказала Вера, — я лучше к маме на работу пойду за ключом… надеюсь, она меня не убьет — второй уже за месяц теряю.

— Да подожди ты паниковать, может, найдется еще. Завтра у вахтерши спросишь, я свои так нашла… Ты любишь вареники с картошкой? Мы вчера налепили целую морозилку. Эти школьные обеды такие жидкие, что я слона готова съесть. А ты?

В животе у Веры аж засосало от этих слов.

— Ладно, пошли.

Пока соседка жарила лук, помешивала в кастрюле вареники и щебетала что-то про школу, Вера вспомнила, какой злой была Ступа, когда они проиграли финал. Раскрасневшаяся от только что законченной игры, а еще больше от негодования, Галка долго не могла успокоиться:

— Все из-за этой чморины! Легче зайца научить курить, чем Матюгу в баскетбол играть. И зачем только этот старый золотозубый дурак подсунул нам ее в команду? — разорялась подруга, имея в виду Филиппа Ивановича, их престарелого учителя физкультуры, которому за золотые коронки на верхних зубах, от клыка до клыка, школьники дали прозвище Злато.

После этого случая, встретив Машу в школьном коридоре или в столовой, Ступа не упускала поддеть её или просто хлёстко обозвать. Матюга, как специально, была отличной мишенью для ее издевок. Одевалась она странно, не модно: в вязаные платья, плащи и пальто — как какая-то тетенька, а не девочка-подросток. И еще у нее был несуразно крупный нос — Ступа потешалась над ним, как говорится, от души.

— Филипп Иванович говорит: «Пойдешь играть за школу» А я ему: «Может, не стоит? Я баскетбол не очень люблю. Вот волейбол или пионербол…» А он: «Ну мало ли, кто что любит. Основной игрок заболел — надо заменить» Вот я и заменила…

Вера только сейчас поняла, что Маша говорит про ту игру.

— Да уж, заменила так заменила.

— Ты думаешь, что мы проиграли из-за меня?

— А то из-за кого же? — усмехнулась Вера.

— Не знаю. Думаю, все недожали. Просто Гале надо было выпустить пар и найти козла отпущения, вот она и нашла — меня, нового человека в команде. А на самом деле я играла на максимуме своих возможностей.

Вера вдруг заметила, какая интересная у Маши речь — правильная что ли, почти без жаргона.

— А тебе обидно, когда Ступа… ну…

— Смеется над моим носом?

Вера кивнула.

— Обидно, конечно. Хотя я понимаю, что он у меня из серии «на семерых рос — мне одной достался», — улыбнулась Маша и немного помолчала.

— Мама мне рассказывала, что, когда была беременная, просила у бога, чтобы у дочки были черные брови и густые ресницы. Они у меня такие и получились. Вот только носик аккуратный забыла попросить, — хихикнула Маша, и они обе весело засмеялись.

— А когда меня называют чмориной, — сказала Маша, продолжая хохотать, — я думаю о том, что ЧМО — это человек меняющий общество. И мне вообще не обидно.

Веру поразила эта ее способность иронизировать над собой, чуть сощуривая удлинённые серые глаза в пушистых ресницах — такие красивые, что, глядя в них, большого носа можно было и не заметить.

Горячие вареники лежали на тарелках, покрытые пахучим поджаренным луком. Еще по ложке сметаны — и можно было уплетать за обе щеки. Что девчонки и сделали, сметя довольно внушительные порции секунд за 30, не больше.

— Вкуснятина, — похвалила угощение Вера, дожевывая последний вареник более тщательно, чем все предыдущие, словно пытаясь продлить удовольствие от еды.

— Да, это мы вчера всей семьей лепили.

— Всей семьей?

— Ага. Когда папка на выходных не в наряде, мы то вареники лепим, то пельмени, то хворост печем, то орешки со сгущенкой.

Это «папка» выходило у неё совсем не грубо, а наоборот ласково. Было понятно, что в это короткое слово Маша бережно вкладывает свою огромную любовь к отцу.

— Здорово, сто лет их не ела, — задумчиво сказала Вера и, сама от себя не ожидая, почувствовала что-то вроде зависти к своей соседке. — Моя мама когда-то тоже пекла… очень давно, в детстве…

— Позову тебя, когда опять сделаем, — подмигнула ей Маша.

Вера представила насмешки Ступы («Ты что, Веревка, нашла себе новую подружку?») и поежилась.

— А с кем ты общаешься? Есть друзья? — не желая того, Вера всё-таки надавила на больную мозоль.

Маша пожала плечами.

— Мы раньше в Петербурге жили, точнее под Петербургом. А в прошлом году папку отправили сюда служить, на аэродром. Он у меня лётчик, — Вера услышала гордость в её голосе. — И мы всё бросили там, и поехали за ним. Так что я пока не успела подругами обзавестись. В школе с одноклассницами общаемся, конечно. А так у меня мама — самая лучшая подружка. Мы с ней обо всем можем поговорить… А еще у меня ведь брат есть, на год младше. С ним мы тоже очень дружны. Он сейчас на секции по рукопашному бою, но скоро придет, и я тебя с ним познакомлю.

— Мне идти пора, — сказала Вера.

— Ну подожди, куда ты торопишься… А хочешь я тебе на гитаре Цоя поиграю, а? Я могу целый день с гитарой просидеть.

Маша сбегала в детскую и принесла красивую гитару, покрытую глянцевым лаком. Играла она довольно хорошо и пела тоже неплохо. Вера похвалила:

— Здорово получается. А я раньше на скрипку ходила, но потом бросила.

Вера не стала рассказывать Маше, как однажды встретилась со Ступой по дороге в музыкалку, и та заставила ее достать скрипку из футляра прямо на улице. Пришлось Вере на потеху своей подруге водить смычком по струнам, петь «Мама! Мама! Что я буду делать?» и приседать «Ку».

— Жалко, что бросила, — сказала Маша. — Сколотили бы дуэт. Я, кстати, готовлю свой сольный концерт в вечерней школе.

Вера уставилась на соседку во все глаза: «Да что это она о себе возомнила?»

— Дело в том, что мне очень нравится один парень… Да что там нравится — я втюрилась в него по уши. Он в вечерке учится — Альберт Шумский, знаешь?

«Еще бы, кто ж его не е знает. Ничего себе замашки у этой Матюги», — с удивлением подумала Вера.

— Я уже хотела было с ним поговорить, признаться. Сил нет в себе это держать. Как говорится, пан или пропал. Тем более, что мы скоро уедем — папку переводят назад, в авиаполк, на повышение. Вот если бы мне удалось завязать с Альбертом отношения, я бы уговорила его поступать после школы учиться именно в Петербург. И тогда бы мы могли быть вместе…

Маша закатила свои красивые глаза:

— Ах мечты, мечты, как же вы сладки… Но знаешь, Вера, если я что задумала — то держите меня семеро, — она опять засмеялась и заразила своим смехом Веру. — Это моей бабушки выражение, веселая она у нас была, еврейка. В общем, я готова на всё, даже выйти на городскую площадь с транспарантом «Альберт Шумский — любовь всей моей жизни». Но мама сказала, что так не годится. Она считает, что нужно как-то по-другому привлечь его внимание, заинтересовать своей индивидуальностью… Вот я и постригла волосы, а потом еще и покрасила в этот жуткий рыжий цвет, который мне не идет. Ну это-то ничего, я скоро обратно перекрашусь, все равно Альберт меня не замечает… И вот я думала, думала, как же мне завладеть его вниманием, и придумала этот концерт. Мама сказала, может сработать. Я уже даже афишу нарисовала, смотри.

Вера рассматривала нарисованную на ватмане гитару с чёрным силуэтом Цоя и думала о том, что да, эта Маша, конечно, не от мира сего, белая ворона, которой тяжело будет найти свою компанию, но зато у нее есть дружная, любящая, настоящая семья, и выглядит она вполне счастливым человеком.

— Вера, а у тебя есть любовь?

— Нет, — последовал торопливый ответ.

— Ну хоть нравится кто-нибудь?

Крутя из стороны в сторону головой, Вера вдруг подумала про новенького Зину, который был ей интересен, но тут же отмахнулась от этой мысли. Малая никогда не одобрит этот выбор. Он для нее «тупой переросток», Резина, «ботан» или еще что похуже. В общем, насмешек не оберёшься. Нет уж, лучше обходить его стороной…