Галерен: мир без людей

Фиона Моран (2024)

Потеряв в следствии несчастного случая способность говорить, Оливер Браун с раннего детства подвергался насмешкам в школе. Падение с моста в реку разделила жизнь трехлетнего ребёнка на «до» и «после». Годы спустя, та же река становится отправной точкой приключениям Оливера в другом мире. В мире без людей.

VII. Пепел

Небо над столицей закрывали тяжёлые серые облака, но дым от множества костров, которые зажигали горожане в память о королеве, чья смерть оставила глубокий след в сердцах жителей, заполнял воздух. Ветер приносил запах сырой гари, тяжёлый и неприятный. Весь Сильфид, казалось, замер в ожидании.

Рамона двигалась вперед быстрым шагом, напряжённо оглядываясь по сторонам. Улицы были полны шёпотов и перешёптываний, усиливавших тревогу. Каждый шелест за спиной или резкий голос заставляли её сердце замирать. Жители столицы, которые раньше спокойно жили рядом, теперь ходили группами, настороженные.

Гул множества голосов заполнял пространство, отражаясь от каменных стен домов. В воздухе пахло палёной древесиной и чем-то кислым. Повсюду бегали дети, которых матери торопливо уводили домой, закрывая за собой тяжёлые двери. Хлопки затворов создавали ощущение, что город медленно закрывается, погружаясь в страх перед неизвестностью.

— Рамона! — раздался сзади хриплый крик Алмора, пробивавшегося через толпу. — Несносная девчонка!

Но Рамона даже не оглянулась. Она продолжала мчаться вперёд, сердце её колотилось в груди. Королева мертва. Эти слова били по её сознанию.

Когда Рамона завернула за угол, её взору открылся центральный двор. Картина стала ещё мрачнее: повсюду бегала стража, кричали приказы, сжимая мечи так, будто вот-вот начнётся бойня. Альвзаиды и хамены стояли на противоположных концах площади, обмениваясь гневными взглядами и возгласами. Рамона инстинктивно замедлила шаги и скрылась за колонной, чтобы осмотреться. Алмор догнал её, тяжело дыша, и грубо схватил за руку.

— Что ты творишь? — зашипел он, утягивая её в сторону.

— Надо идти за близнецами и Мириель, — Рамона обеспокоенно посмотрела на брата. — У нас будет безопаснее.

— Рамона… — Алмор взял сестру за плечо, стараясь образумить её. — Мы не можем просто забрать их к себе, тем более не сейчас. Не тогда, когда королева… — его голос дрогнул.

Гул голосов, крики, суета — всё это превратилось в шум чего-то далёкого. Рамона смотрела на стражей, перекрывших вход во дворец, пытавшихся оградить этот мир от чего-то ужасного. Руки её задрожали, и она сжала кулаки, стараясь удержаться от падения.

— Что теперь будет? — прошептала она, больше для себя, чем для Алмора.

Алмор промолчал. Мысли, которые он пытался прогонять из своей головы намеренно его преследовали. Смерть королевы не пройдет бесследно, и он понимал это как никто другой. Он понимал — если начнётся война он пойдет в первых рядах и боялся. За сестру. За себя. За Галерен.

Рамона прикусила губу, чувствуя нарастающий страх, когда увидела реакцию Алмора. Она посмотрела на жителей, собирающихся в группы, вооружённых и злобных. Что-то во всём этом было неправильно. Величественный Сильфид превращался в поле боя, и это была лишь первая трещина.

— Что же тогда творится в нижнем городе… — прошептала она.

В этот момент резкий крик раздался у самой границы площади. Рамона замерла, видя, как с обеих сторон начали подниматься оружия. Альвзаиды окружили себя вуалью магии, а хамены схватились за клинки, и мгновение спустя первый удар был нанесён. Площадь ремесленников взорвалась в ярости.

— Нет! — крикнула Рамона, но её голос утонул в шуме.

Алмор резко схватил её за плечо и, не дожидаясь ответа, потянул обратно в безопасное укрытие. Его глаза были полны тревоги, а мышцы напряжены. Он двигался быстро, таща её за собой, его шаги звучали глухо, словно он пытался избежать любой ненужной суеты.

Он чувствовал, как нарастающее напряжение грозило разорвать всё вокруг. Вся столица уже была погружена в хаос, и если они не отойдут подальше, то окажутся в самой гуще событий, где безопасно не будет ни для кого.

Они скрылись в тени переулка, и смогли отдышаться. Рамона в панике пыталась осмыслить происходящее. Слышались слабо доносящиеся крики и шорохи, но, казалось, вокруг всё еще было относительно спокойно. Однако неуверенные взгляды и приглушённые разговоры жителей выдавали зреющее недовольство. Они свернули на одну из узких улочек среднего квартала, где у высоких стен альвзаидских садов высились элегантные дома, не тронутые этим хаосом.

— Нам нужно к Мириель, — повторила Рамона, бросив взгляд на брата.

Алмор нервно теребил край рукава, чувствуя, как внутри него нарастает напряжение. Он понимал, что сестра будет до последнего стоять на своём, и, хоть это и не входило в его планы, в конце концов, кивнул, подавляя внутреннее волнение.

Они приблизились к большому дому с высокими окнами и тяжёлой дверью из тёмного дерева. Дом Мириель и её матери Мервены всегда выглядел надёжным и уютным, но теперь тишина, которая окутала это место, казалась неестественной.

— Мервена, Королева… она мертва, — слова эхом разнеслись по дому, сливаясь с настойчивыми стуками в дверь.

Ответа не последовало. Он снова постучал и затем ещё раз, сильнее. Но внутри всё было тихо.

— Никто не отвечает, — пробормотал Алмор, оглядываясь по сторонам. — Мы не можем терять время.

С беспокойством Рамона прикусила губу. Она не могла избавиться от ощущения, что с Мириель что-то случилось, но пыталась успокоить себя, думая о Мервене. Они побежали дальше, пробираясь через потоки жителей, которые в панике двигались по улицам. Город медленно погружался в хаос.

Небо над Сильфидом уже давно стемнело, когда Рамона и Алмор, не сбавляя шаг, наконец добрались до приюта, расположенного на границе Нижнего города. Этот участок был не таким бедным, как самые окраины, но и здесь царила тревога. Узкие улицы, окруженные обшарпанными домами, словно сжимались вокруг них. На углах переулков виднелись стражники, стараясь успокоить толпу. Угрюмые лица жителей говорили сами за себя — страх и подозрительность проникли в каждый дом.

Приют был старым зданием с поблекшими стенами, заросшим фасадом и небольшими окнами. Деревянные двери скрипнули, когда Рамона с Алмором шагнули внутрь. Коридор был тускло освещён масляными лампами, и даже здесь, в безопасности, витала атмосфера напряжения.

Им навстречу вышла женщина — невысокая, с бледным лицом, которое испещряли морщины забот и тревог. Её глаза, темные и уставшие, были полны настороженности. Она двигалась медленно, как будто каждый шаг был тяжелым, будто ноша, которую она несла слишком долго.

— Что вам нужно? — её голос был тихим, но полным сомнения.

— Мы за близнецами, — выпалила Рамона, всё ещё тяжело дыша после долгого бега. Её сердце колотилось, а голос звучал срывающимся тоном, отражая её беспокойство.

Женщина нахмурилась; её глаза заострились, и она посмотрела на них с явным подозрением. Она выпрямилась и сложила руки на груди, будто готовилась к спору.

— Это дети приюта, — её голос стал холодным, жёстким. — Мы не можем просто так отдавать их, особенно сейчас.

Слова словно повисли в воздухе. Но в её взгляде — коротком, уклончивом — мелькнуло что-то, едва уловимое, почти неуместное: неуверенность. Она опустила руки, сжала пальцы в замок, затем снова разжала, будто не знала, как правильно поступить. Тишина тяготила её.

— Здесь безопасно, но… — вдруг сказала она, но голос её стал тише, словно она говорила не им, а себе самой. Она опустила взгляд. — Я прятала их, как могла… Но чем дольше они остаются тут, тем хуже для них.

— Мы защитим их, — уверенно сказал Алмор. Женщина посмотрела на него, будто пытаясь найти в его словах обман или скрытую угрозу. За минуту её лицо будто прошло через все эмоции — тревогу, отчаяние, гнев… и, наконец, усталое смирение.

Её взгляд скользнул от него к Рамоне. Было очевидно, что ей нелегко. Но она знала — близнецов нужно отпустить.

После долгой паузы она коротко кивнула. В этом кивке было всё: и преданность, и боль, и, наконец, окончательное решение — словно она пыталась убедить саму себя, что поступает правильно.

— Хорошо… — сказала она глухим голосом. — Заберите их, но уходите быстро, пока город не охватило пламя. — Она махнула рукой в сторону лестницы, но ещё несколько секунд стояла неподвижно, будто собиралась вернуть слова назад. Затем резко отвернулась.

— А что будет с остальными? — спросил Алмор.

— Разберёмся. Сами, как и всегда, — ответила она, больше не глядя на них.

Рамона бросилась наверх с такой скоростью, что казалось, её ноги едва касались ступенек.

— Надеюсь, до открытого конфликта не дойдёт, но… — Алмор на мгновение замер. Его взгляд пересёкся с глазами смотрительницы. — Наш дом, мэм. Если придётся, вы всегда можете там укрыться. Дом у реки.

Она ничего не ответила, только вздрогнула, услышав громкий удар где-то неподалёку, едва не грохнувшийся в дверь. Но стояла, пока Алмор не скрылся из виду.

На втором этаже царила тишина. Вечерние тени ложились длинными полосами на пол, и каждый шаг оглушительно отдавался в гулкой, напряжённой пустоте. Деревянные двери выстроились вдоль обеих стен. За одной из них, знала Рамона, были близнецы.

Она открыла дверь — и сердце едва не выскочило из груди. Танаель и Дориель сидели на полу у самой стены, прижавшись друг к другу. Лица их были бледными, а испуганные глаза отражали ужас, который невозможно было утаить. Они выглядели такими маленькими и хрупкими в этом холодном, угрюмом полумраке.

— Рамона… — прошептал Дориель, не делая попытки подняться. Его голос дрожал, как и тонкие плечи.

Танаель молчал, лишь крепче обнял брата, будто эта хрупкая связь могла защитить их от того, что творилось вокруг. Их пугала не только паника за окнами, но и подавленные лица смотрительниц, которые тщетно пытались сохранять перед детьми иллюзию спокойствия. Но смерть королевы уже затронула каждый уголок Галерена. Даже дети чувствовали дыхание надвигающейся беды — неизбежного будущего, которое предвещало лишь хаос.

— Всё будет хорошо, — тихо сказала Рамона. Она знала, что лжёт, и это знание болью отдавалось в её голосе. Присев на корточки перед мальчиками, чтобы быть на уровне их глаз, она добавила чуть увереннее: — Мы заберём вас отсюда.

Дориель медленно потянулся к ней, и Рамона обняла его, обхватив худенькие плечи, словно пытаясь создать вокруг них свой укромный, защищённый мир. Танаель остался на месте. Его большие глаза, полные боли и бессилия, застыл взглядом где-то за плечом Рамоны. Он смотрел туда, где стоял Алмор, будто ожидал от него невероятного — какого-то чуда, которое изменит всё.

— Нам нужно идти, — сказал Алмор, протянув руку Танаелю. Его голос звучал твёрдо, но мягкость, прозвучавшая в интонации, выдавала всё. Он понимал, насколько этот момент тяжёл для мальчиков.

— А другие дети? — спросила Рамона, крепче сжимая руку Дориеля. — С ними всё будет в порядке?

Алмор не ответил. Танаель медленно встал, протянул ему руку, не отпуская брата. Вместе они шагнули к двери, боясь разорвать единственную нить, связывающую их с безопасностью. Рамона шла чуть позади, чувствуя, как с каждым шагом напряжение накатывает всё сильнее. Мысль, что они задержались здесь слишком долго, размножалась в её голове, словно чернеющее пятно.

— Помните, — тихо сказал Алмор, на мгновение задержавшись, чтобы снова встретить взгляд смотрительницы. — Вы знаете, куда идти.

— Идите уже! — коротко бросила она и скрылась в крыле, где укрывались остальные воспитанники. Её быстрые шаги гулко отдавались по коридору, пока она не исчезла из виду.

Когда они вышли на улицу, мрачное предчувствие стало реальностью. Небо вспыхивало тревогой, окрашенное алыми отсветами. Вдали слышались крики, а над крышами одного из домов взвился густой чёрный дым. Город погрузился в хаос: стражники безуспешно пытались сдержать толпу, но под натиском людей их ряды рушились. Паника накрывала улицы, порождая разрушения.

Алмор крепче сжал руку Танаеля и ускорил шаг, не раздумывая. Рамона шла следом, крепко держа за руку Дориеля, стараясь не оглядываться на шум позади.

С каждым шагом они приближались к нижнему городу. Здесь улицы были темнее, и дым от горящих зданий становился настолько густым, что почти полностью заслонял вечернее небо. Воздух пропитался запахом пепла и горящей древесины, от которого щипало глаза и саднило горло. Близнецы молча следовали за ними.

Рамона пыталась держать себя в руках, но её сердце бешено колотилось. Дорога домой казалась бесконечной, каждый шаг отдавался эхом в её голове, наполняя её сознание тяжёлыми мыслями. С каждым кварталом они приближались к тому, что когда-то называлось домом. Стук её сердца заглушал всё вокруг, страх перед тем, что они могут увидеть, сковывал тело.

Когда они, наконец, пересекли реку и оказались на улице, где стоял их дом, Рамона резко остановилась, будто наткнулась на невидимую преграду. Перед ними предстала картина: Огромные языки огня рвались к небесам, зловеще освещая округу. Дом, где они провели столько лет, исчезал в безжалостной хватке огня. Чёрный дым ворочался плотными клубами, застилая всё вокруг и превращая их родную улицу в обитель кошмара.

Рамона застыла на месте, её дыхание стало рваным и поверхностным. Она не могла пошевелиться. Её глаза, широко раскрытые от шока, были прикованы к горящему зданию, и в этот момент она осознала, что произошло что-то ужасное. Внутри её души словно что-то обрушилось, рушась вместе с домом, который они больше никогда не увидят таким, каким он был.

— Нет… — выдохнула она едва слышно, словно собственный голос принадлежал не ей. — Оливер…

Алмор, стоявший рядом, понял сразу. Его лицо исказилось от осознания, что они забыли про Оливера. Он кинул короткий взгляд на сестру, понимая, что она не в силах двинуться. Время будто замерло, растянув каждую секунду в бесконечность. Алмор не мог ждать, не мог думать.

Он молча бросился вперёд. Пламя обхватывало деревянные балки, обрушивая их с грохотом, но Алмор не останавливался. Горячий воздух обжигал лицо и руки, но он двигался, ведомый единственной мыслью: Оливер должен быть внутри.

— Нет! Алмор! — закричал Танаель.

Рамона стояла окаменев, наблюдая, как брат исчезает в пламени. Шок парализовал её, ноги отказались повиноваться. Слёзы брызнули на её щеки, и она, едва слышно, прошептала его имя, будто надеясь, что её голос остановит его.

Её руки дрожали, и она судорожно сжала свободный кулак, пытаясь хоть как-то справиться с тем, что происходило вокруг. Но вся её сила, которая ещё недавно помогала ей действовать решительно, теперь испарилась. Казалось, что весь мир обрушился на её плечи, и она больше не могла двигаться.

Близнецы, стоявшие рядом, тихо всхлипывали, но в этот момент они показали неожиданную стойкость. Несмотря на то, что страх сковывал их маленькие тела, они подошли к Рамоне и обняли её с двух сторон, словно пытаясь согреть своим теплом. Это было так необычно: всего несколько минут назад это они нуждались в утешении, а теперь, несмотря на свой детский страх, они пытались её поддержать.

— Всё будет хорошо, — прошептал Дориель, его голос дрожал, но он старался говорить твёрдо. Танаель, прижавшись к Рамоне, осторожно погладил её по спине.

Рамона смотрела на них, и сердце сжималось от боли. Эти двое, напуганные до предела, пытались её утешить, когда их собственный мир рушился. Их маленькие, испуганные лица, наполненные решимостью, разбивали её изнутри. Боль утраты накатила с новой силой, и на мгновение она позволила себе почувствовать её полностью — настоящую, всепоглощающий страх, что Алмор и Оливер могли не вернуться.

Огонь не утихал. Стены дома трещали под напором бушующего пламени, с каждой минутой теряя свою целостность. Языки пламени вздымались вверх, захватывая всё, что попадалось на их пути. Среди всепоглощающего хаоса кто-то из жителей пытались потушить огонь, отчаянно брызгая воду из ведра, но усилия казались жалкими. Рамона стояла неподвижно, не сводя глаз с охваченного огнём дома, словно заколдованная этой ужасающей картиной. Близнецы по-прежнему крепко держались за её руки, но она едва ощущала их прикосновения. В её сердце была только одна мысль: Алмор. Оливер. Они должны выбраться.

Время тянулось мучительно медленно. С тех пор, как Алмор бросился в дом, казалось, прошла вечность. Сердце Рамоны глухо стучало, эхом отдаваясь в висках. Она боялась шевельнуться, словно любое движение могло разрушить хрупкую надежду.

И вдруг, сквозь густой дым и огонь, из дверного проёма появился силуэт. На мгновение Рамоне показалось, что это очередная игра теней, вызванная огнём, но, когда фигура стала отчётливее, она узнала его. Алмор. Вышел, покачиваясь, весь в саже и копоти. Его одежда была испачкана, лицо чёрным от гари, а волосы, обычно аккуратно зачесанные, были растрёпаны. Но самое главное — он был жив. Он смог.

— Алмор! — закричала она, сорвавшись с места, оставляя близнецов позади. Её голос, вырвавшийся из груди, был полон отчаяния и облегчения одновременно. Позабыв обо всём, она рванулась к нему. Сердце бешено колотилось, дыхание сбивалось, когда она наконец обняла брата.

Алмор стоял, тяжело дыша, с пустым выражением на лице. Его глаза казались потухшими, а кожа была исцарапана и покрыта сажей. Он ничего не говорил, но его молчание кричало громче любых слов.

Медленно он поднял руку. В его пальцах блеснул металлический браслет. Тот самый, который их мать когда-то подарила ему на день рождения. Чёрный от сажи, обугленный по краям, но по-прежнему узнаваемый. Символ их семьи.

— Где… — начала было Рамона, но голос дрогнул, слова застряли в горле.

Алмор молча вложил браслет ей в ладонь. Металл был холодным, несмотря на жар, кипевший вокруг. Очень тяжёлым. Казалось, вместе с ним он передал ей часть своей боли, часть ускользающего прошлого.

— Где Оливер? — выдохнула она наконец, её голос едва был слышен. Глаза, блестевшие от страха, вглядывались в лицо брата, ища ответы в его помутневшем взгляде.

Алмор отвёл глаза. Его пальцы нервно сжались в кулаки. Он тяжело вздохнул, будто собирал последние силы, чтобы произнести эти слова.

— Рамона… он… — начал он, уведя её чуть дальше от разрушенного дома.

Холод, накатывавший изнутри, словно заменил и воздух, и кровь в её жилах. Рамона не могла дышать, не могла пошевелиться. Всё вокруг застыло на месте.

— Что"он"? — прошептала она. Её голос был не сильнее дуновения ветра. Сделав шаг назад, она с такой силой сжала в руке браслет, что металл впился ей в ладонь.

Алмор поднял глаза, полные усталости и горечи. Они были такими же потухшими, как дом, лежащий теперь в руинах. Его лицо стало измождённым, опустошённым.

— Я искал его, — тихо сказал он, стараясь удерживать дрожь в голосе. — Я обыскал всё, что смог. Но не нашёл его. Может, он сбежал до того, как всё началось… может… — он замолк, сглотнув. Слова отказались подчиняться.

Рамона покачала головой, будто пытаясь прогнать эти слова, эту реальность. Правда казалась ей чужой, невозможной. Она сделала ещё шаг назад, и её дыхание стало прерывистым. В сознании вихрем носились образы пожара, руин и Оливера, которого невозможно было вытащить из этих мыслей.

— Он сбежал, — твёрдо произнесла она, её взгляд был пустым, направленным поверх плеча Алмора, туда, где лежало бывшее здание их дома. Даже пламя затихло, оставив после себя лишь сажу и дым. — Он должен был сбежать.

Алмор молчал. Ему нечего было сказать. Оставалась только боль — тошнотворное, удушающее чувство стыда за то, что Оливер остался один в хаосе, в котором они позволили потерять его. Страх за то, что жизнь поставила его перед одиночеством этого мира, или, что ещё хуже, его жизни уже не было вовсе. Они не могли допустить этой мысли. Никто из них не решался произнести вслух то, что терзало их сердца, но это отчаяние сквозило в каждом жесте, в каждом вздохе.

Дом, их укрытие, их символ, обратился в ничто. И они оба это знали. Теперь ничего больше не будет, как прежде.

Алмор опустил голову. Его руки дрожали, усталость пронзала каждый мускул, а плечи казались сгорбленными под тяжестью утрат. Он чувствовал себя бессильным, как давно не чувствовал. Рамона стояла в отдалении, сжимая браслет у груди, словно это был единственный осколок жизни, что у них остался. Глаза её горели яркими слезами, которые она упрямо не давала пролиться наружу. Она не смотрела на брата

Позади стояли близнецы, глядя на своих друзей с выражением, будто их молчание было признанием: «Мы такие же, как и вы». Танаель и Дориель, дети, которые раньше только слышали о страданиях, теперь видели, как их старшие теряли уверенность. В этом было что-то болезненное, что-то, словно напоминание: даже сильные не могут вечно нести мир на своих плечах.

Тишина повисла в воздухе — плотная, как дым, оставшийся от погребённого под пеплом дома. Она была почти вещественной, давила на каждого, мешала вдохнуть свободно.

Танаель вдруг шагнул вперёд. Он медленно протянул руку и легонько коснулся ладони Рамоны. Его маленькие пальцы были горячими — то ли от жара вокруг, то ли от напряжения, сжимающего его изнутри. Он смущённо сжал её руку, будто извиняясь за свою смелость.

— Всё будет хорошо, — прошептал он. Слова звучали тихо, но в его голосе было что-то большее, чем простая попытка утешить. Почти как обещание, которое он не мог гарантировать.

Рамона не ответила. Она стояла неподвижно, её взгляд был прикован к почерневшим остаткам их дома. Но тепло детской ладони отвлекло её от тяжести этих мыслей. Прикосновение Танаеля тянуло её обратно в реальность. Вернуло к тому, что у неё по-прежнему есть те, кто рядом. И всё же, внутри, где-то глубоко, она знала: это лишь начало. Всё, что было раньше, сгорело, растворилось в этом огне. Впереди их ждало что-то куда более страшное.

Она оглянулась, проверяя, что все здесь, рядом с ней. Все лица были полны обеспокоенности, но слова не срывались с её губ. Молчание висело в воздухе, ощущаясь как невыносимый груз.

Резко, словно вырвавшись из плена собственных мыслей, Рамона развернулась и пошла прочь. Алмор догнал её и осторожно положил руку ей на голову. Его жест был неловким, едва ощутимым. Но в этом касании читалась поддержка и тихая, молчаливая уверенность: он рядом. Он всегда будет рядом, какими бы тяжёлыми ни были дни.

Под ногами похрустывала зола, разлетающаяся пылью на ветру. Рамона шагала вперёд, оставляя за спиной прошлое, ставшее обрывками, которые больше не принадлежали им. Близнецы и Алмор следовали за ней, стараясь заметать свои следы в её шагах. Но никто из них не осмеливался нарушить гнетущую тишину.

Рамона не оглядывалась, не останавливалась. Она просто шла, будто каждый её шаг был глухим ударом по пустоте. Однако в этом молчании, в её пронзительном движении вперёд, что-то изменилось. Это молчание больше не казалось знаком покорности. Оно стало выражением решимости. Решимости выжить. Решимости не пасть.

Она знала, была уверена: они выйдут из этого испытания. Не сломленные. Не одни.

Они выйдут из этого вместе.