Галерен: мир без людей

Фиона Моран (2024)

Потеряв в следствии несчастного случая способность говорить, Оливер Браун с раннего детства подвергался насмешкам в школе. Падение с моста в реку разделила жизнь трехлетнего ребёнка на «до» и «после». Годы спустя, та же река становится отправной точкой приключениям Оливера в другом мире. В мире без людей.

VIII. Пустота

Мириель почувствовала, как мир вокруг неё рухнул, будто сам воздух стал плотным, вязким и в нём растворилась вся боль, что разрывала её изнутри. Когда жизнь матери погасла у неё на глазах, что-то сломалось глубже, чем можно было себе представить. Воспоминания о счастливых днях, смеющихся глазах и тёплых объятиях разорвались в клочья, оставив лишь пустоту. Она сдавливала её сердце в бесконечном невидимом гнезде боли.

— «Эта брошь защитит тебя…» — обрывки слов матери горько звенели в её голове, как какое-то издевательство.

Мириель сжимала брошь так сильно, что она больно врезалась в кожу, но это было не важно. Когда Тени двинулись к ней, страх парализовал её. В глазах потемнело, и она зажмурилась, чувствуя, как дрожь пробегает по телу.

Внезапно мир вокруг неё словно растворился, оставив только гнетущую пустоту. Она не видела ничего. Не слышала. Даже собственный пульс, который ещё мгновение назад грохотал в ушах, теперь пропал. Она не чувствовала тела, но при этом осознавала, что жива."Я умерла?" — мысль скользнула в её голове, но быстро исчезла, унесённая странной апатией.

Вдруг, в этой вязкой тишине, прорезались звуки. Приглушённые, словно доносились одновременно издалека и близко. Голоса. Мужской и женский, незнакомые, но вызывающие внутри странное чувство… тоски?

— «А если я попрошу тебя уйти? Ты уйдёшь?» — голос прозвучал неожиданно, как будто его произнесла сама Мириель. Но это была не она. Эти слова принадлежали кому-то другому — холодному, отстранённому, чужому.

Её сердце болезненно сжалось. Знакомый чужой голос, съежившийся в глубинах её сознания, вызывал необъяснимый трепет. Что это? Эхо её собственных мыслей? Или воспоминание о том, чего она никогда не знала?

— «Ты знаешь, что я не смогу этого обещать», — ответил второй голос. Мужской. Тихий и напряжённый, словно каждое произнесённое слово было ему в тягость.

Тишина нарушилась глубоким, прерывистым вдохом, добавив к давящей атмосфере ещё больше напряжения.

— «Тогда не обещай… просто будь рядом. Пока можешь».

— «Всегда», — прошептал он. Одно единственное слово. Но в нём прозвучала клятва, способная разрезать тьму и осветить холодное безмолвие вокруг.

Мириель не могла разглядеть их лиц. Её окружал лишь звук — обволакивающий, проникновенный, цепляющий за самые чувствительные струны души. От этого сердце сжималось сильнее, до боли.

— «Она защитит тебя. Даже если меня не будет рядом», — мужской голос растворился в пустоте, оставив за собой болезненную тишину.

Время будто застыло, растянулось в вечность, но её измученное восприятие чувствовало его необъяснимую тяжесть. Сколько прошло? Секунды? Часы? Годы? Пространство вокруг перевернулось в немыслимое «ничто», где существовало лишь её сознание и охлаждающий душу мрак.

Она попыталась вдохнуть — рефлекс, бессмысленный в этом месте. Воздуха не было. Только вязкость. Она утопала в невидимой густой среде, которая цепляла её тело липкими невидимыми нитями и не давала пошевелиться.

Вдруг что-то изменилось. Лёгкое, почти незаметное движение в безмолвном пространстве. Её словно подхватило невидимое течение и потянуло вперёд. Медленно, плавно. Она больше не сопротивлялась. Ей даже не хотелось бороться.

И затем — свет.

Мириель резко вдохнула, как будто вынырнула из ледяной воды. Воздух ворвался в лёгкие болезненным потоком, обжигая изнутри, оживляя каждую клетку тела. Она замерла, ощущая, как жизнь возвращается к ней странным, судорожным ритмом.

Она открыла глаза. Над ней раскинулся лес — густые деревья возвышались до неба, их кроны шептались друг с другом где-то вдалеке. Лёгкий ветер колыхал ветви, но в этом движении не было ни тепла, ни утешения. Воздух пропитался тяжёлым запахом влажной листвы, гнилой древесины и сырой земли. Мириель закашлялась — такой реальный, плотный аромат заставил закружиться голову, будто мир, в который она вернулась, был слишком настоящим, чтобы быть правдой.

Она замерла, почувствовав под собой холодную землю. Почва под её ладонями была мягкой, влажной, липкой. Ледяные крупицы грязи цеплялись за её пальцы и пробирались под ногти. Её тело дрожало. Она попыталась подняться, но ноги не слушались. Лишь через несколько мгновений, которые показались вечностью, Мириель наконец с трудом приподняла себя на локтях и затем медленно, шатаясь, поднялась на ноги.

Мир вокруг плыл, как сон. Головокружение едва позволяло удержать равновесие. Её взгляд непроизвольно упал на тонкие пальцы, дрожащие в размытом свете. В её руке всё ещё была брошь. Тяжёлая, острая, как будто она впивалась в ладонь даже через высохшую кровь, которая потрескалась на коже тёмными дорожками.

Мириель сжала брошь крепче, ощутив, как металл холодит ладонь. Она… спасла меня. Но как? Зачем? Что это всё значит? Тысячи вопросов рождались в её голове, их острые углы натыкались друг на друга, рушились, внося хаос. Она судорожно пыталась выцепить хотя бы часть смысла, но обрывки видений, что брошь показала ей до этого, ползли перед внутренним взором.

Она попыталась найти в этом смысл, но всё казалось слишком нереальным. Её взгляд метался, плечи сотрясала мелкая дрожь. Это реальность? Это… сон? Может, я всё ещё там? В той темноте?

Она сделала шаг вперёд. Потом ещё один. Лес дышал в ответ, но не дружелюбно — в нём было что-то чужое, настороженное. Дышать было тяжело. Каждое движение казалось ошибкой. Ладони мерзли от ледяного воздуха, грязь под ногами чавкала, прилипая к ботинкам. Ветви хрустели, ломаясь под весом шагов. И этот звук, казалось, эхом отдавался прямо у неё в голове. Тишина вокруг была мёртвой. Ни птиц, ни ветра, ни шелеста где-то вдали… Только её собственные шаги.

Она остановилась, закрывая глаза на миг. Чувство одиночества накатывало клокочущей волной. Словно мир до этого контролировала чья-то рука, и эта рука теперь исчезла. Одна. Ты одна. Эта пустая тишина была новой и неумолимой. Всю свою жизнь она чувствовала, что есть кто-то — рядом, невидимо, в мельчайших проявлениях. Мать, Алмор, друзья, что окружали её, дали ей иллюзию защищённости. А теперь — ничего.

Перед глазами вспыхнули видения: тело матери, тонкая вспышка броши… Её пальцы снова крепче сжали металл. Что-то глубокое уходило из неё с этими событиями. Тьма, которую брошь принесла ей в сознание, оставалась и теперь, затмевая свет вокруг. Почему это происходит со мной? Она сдавленно вдыхала, будто пытаясь не дать этим мыслям вытянуть из неё силу жить дальше.

Её шаги были неровными. Она споткнулась о корень, спрятанный в густой грязи. Резкая боль пронзила ногу, и она едва не рухнула обратно на землю. Её ладонь с силой вцепилась в ближайший ствол дерева, пальцы легко обхватили шероховатую кору, отчего она приглушённо вскрикнула.

Боль смешалась с дрожью во всём теле, но та вернула ей какие-то крохи осознания. Часть реальности вернулась вместе с этим ударом. Она подняла голову, глядя в темноту леса, где не было ни света, ни звука, только пустота.

Внезапно протяжный, жуткий вой прорезал мёртвую тишину леса. Этот звук не был похож ни на ветер, ни на шелест листвы, ни на крик случайной птицы. Он был чуждым, тревожным, будто сама тьма издала этот протяжный стон.

Мириель замерла. Её сердце на мгновение перестало биться, каждый нерв в теле напрягся. Холод прошёл по спине, будто невидимая ледяная рука коснулась её плеча.

Вой повторился — громче, ближе. Этот низкий, протяжный звук с неимоверной силой пронзал её сознание, отдаваясь в грудной клетке. По телу пробежала дрожь. Она не могла заставить себя двигаться.

Звук становился всё ближе. Вой превращался в рёв, глубокий и всепоглощающий. Каждая его вибрация будто сотрясала воздух, заставляя капли крови застывать в жилах. И вдруг лес вокруг ожил. Ветки деревьев, казалось, шевелились, шуршали в такт её страху. Корни у ног начали цеплять её сапоги. Всё это теперь окружало её, давило, кружило в неотвратимую картину приближающегося ужаса.

Малумы.

Она не знала, как они выглядят. Никто не знал. Но их вой… этот жуткий, чужой звук обитателей мрака, что скрывались в самых глубоких уголках мира, был именно таким. Она слышала его в рассказах матери, в шёпотах стариков о существах, пожирающих и тела, и души. Это были создания из её ночных страхов. Никто не видел малумов, а если видели, то не переживали встречу с ними.

Мириель чувствовала их присутствие. Оно было в каждом звуке, в тяжёлой влажности воздуха вокруг. Это ощущение разливалось под кожей, как отравленная кровь, пульсирующая по венам. Паника охватила её и она почувствовала, как ноги её наконец оторвались от земли.

Она сорвалась с места, бросившись вперёд. Неважно куда, лишь бы подальше отсюда. Ветки хлестали по лицу, острые сучья рвали рукава одежды, но она продолжала бежать. Сердце билось как безумное, застилая сознание отчаянием. Не было времени смотреть под ноги, и земля словно играла против неё — корни деревьев, прячущиеся в грязи, норовили схватить её и утащить обратно вниз.

Всё вокруг скрежетало, хрустело, оживало. Или это был её страх, рисующий картины? Мириель уже не понимала. Она бежала, словно загнанный зверь, оборачиваясь и чувствуя, как что-то невидимое приближается. Этот вой, похожий на стон самого леса, не отпускал её. Он был слишком близко.

И когда ей показалось, что лес поглотит её целиком… где-то между деревьями она увидела тусклый свет. Маленькое, едва заметное мерцание, пробивающееся сквозь ряды стволов.

Она побежала из последних сил. Споткнулась, упала, острым рывком ударилась о землю так, что ладони вновь вспыхнули болью. Но поднялась. Ноги дрожали, а грудь сдавило спазмом, и дыхания не хватало. Свет становился ближе. Она рвалась к нему, как к спасению, как к выходу из всего этого.

Наконец, она вышла из леса. Яркий свет дня разорвал мрак, прежде окутывающий её вокруг. Её ноги подкашивались, голова кружилась. Но она больше не была в этой живой паутине дерева и корней.

Перед ней расстилалась небольшая портовая деревушка. Она была старой: покосившиеся дома с треснувшими стенами, крыши которых держались словно чудом, выглядели так, будто могли рухнуть при первом порыве ветра с моря. Узкие улочки, утопающие в грязи, протянулись между домов. Повсюду царила гнетущая тишина, нарушаемая лишь редким скрипом деревянных ставней. Воздух был насыщен солёным привкусом моря, тяжёлым, густым, липким, как само это место.

В отчаянии Мириель шатаясь от усталости и холода, направилась к деревне. Ноги подкашивались, а мышцы уже не слушались её. Позади лес оставался уже неподвижным, но Мириель знала, что тишина обманчива. Там, в самой его глубине, что-то двигалось. Будто что-то наблюдало.

В деревне царил беспорядок. Существа, в чьих глазах была скрытая паника, столпились на небольшой рыночной площади, размеры которой явно не дотягивали до городского рынка в квартале ремесленников. Жители жадно хватались за мешки с зерном, бутылки масла, любые запасы пищи, толкая и сбивая друг друга с ног. Всё вокруг напоминало отчаянную схватку за выживание.

Мириель с трудом различала отрывки разговоров, но одно слово повторялось снова и снова — королева. Олицетворение порядка и силы — мертва. Слухи о её гибели распространялись быстрее ветра, перемешиваясь с выдумками, сплетнями и догадками: убийство придворным магом, заговор, предательство. Имя Дайнфаель было у всех на устах, как карканье ворона, которое предвещало гибель всему, к чему он прикоснётся.

Мириель почувствовала, как её пальцы бессознательно потянулись к карману. Брошь, спрятанная в складках ткани, словно отозвалась на её прикосновение. К горлу подкатила волна злости, замешанной в горечи. Он убил её. Этот факт, столь невыразимо жестокий, всё ещё казался нереальным. Её мать, её единственная защита в этом мире, была мертва. И тот, кто забрал её, не дрогнул, не остановился. И даже сейчас она не могла быть уверенной в том, что он не придёт за ней.

Шум вокруг усилился. Жители спорили, кричали, толкались, а сама деревня жила этим беспорядком и безумным страхом перед будущем. Мириель сделала несколько осторожных шагов назад, но слишком поздно. Один из мужчин, пробиравшийся через толпу, стремясь захватить последний мешок зерна, толкнул её плечом. Слишком резко.

Мириель не удержалась и рухнула на землю. Грязь жадно поглотила её уже и без того изношенное, покрытое пятнами платье. Она вздрогнула, чувствуя, как ледяной холод дороги впитывается в ткань. Мужчина даже не оглянулся, продолжая свою дорогу через весь этот хаос.

Мириель с ненавистью смотрела ему вслед. В её взгляде пылал вызов, но не было сил даже встать, не говоря уже о том, чтобы что-то сказать. Жители вокруг казались зверьём, вырывающими друг у друга остатки добычи, и, находясь среди них, она чувствовала себя только ещё более одинокой. Никто не замечал её, никто не замечал боли, с которой она существовала. Мир разваливался, и каждый спасал себя.

Шум толпы гудел в её ушах, казалось, ещё чуть-чуть — и он сотрёт её мысли. Мириель, превозмогая боль в ногах и руках, наконец поднялась, шатаясь из стороны в сторону. Ей нужно было куда-то испариться, найти укромное место, чтобы осмыслить всё — или вовсе перестать думать.

Она направилась к старому колодцу, что стоял у края деревни, вдали от центральной площади. Здесь было лишь несколько фигур, занятых своими делами, вроде бы не замечавших её. Колодец был деревянным, противно скрипучим. Она закинула верёвку, затем потянула за неё, чувствуя, как от напряжения дрожат пальцы. Ведро тяжело поднялось наверх. Холодная вода перелилась через деревянные края и побежала по камням.

Она опустила руки в ледяную жидкость. Когда прохладные волны окутали её кожу, напряжение, что сдавливало её плечи и грудь, слегка отступило. Она зачерпнула ладонью воды и, дрожащими руками, омыла лицо. Грязь и пот стекали тёмными дорожками вниз, но казалось, что в этой воде она пыталась смыть и воспоминания, что давили на неё всё это время, и себя.

Но даже холодная вода не могла заглушить пульсирующий в её голове образ. Дайнфаель. Картины той ночи и вспышки событий вновь и вновь проносились в сознании Мириель, грозя вновь поглотить её с головой. Её мышцы напряглись, а руки сжались в кулаки, дивясь собственной беспомощности.

— «Я не могу вернуться…» — мысль звенела в ушах, становилась громче.

Страх разрастался внутри неё, липкий и удушающий. Она боялась. Боялась вернуться туда, где кто-то мог найти её. Где он мог найти её. В груди разлилась глухая пустота, а в голове пронеслось, что Дайнфаель уже может знать. Что, возможно, он уже близко.

Обрывок разговора, донёсшийся до её слуха, заставил замереть.

— Все с нижнего города сюда навалили, смотреть противно, — проворчал один из мужчин неподалёку, сплюнув под ноги.

— Да уж, к нам зачем тащиться, когда места тут меньше, чем где бы ни было, — поддержал его второй, махнув рукой куда-то в сторону. — У нас тоже никто щедро хлебушком не делится.

Мириель начала дрожать. В горле всё пересохло. Эти мужчины даже не подозревали, какие у них лица, какие мелочные жалобы слетали из их уст. Но она услышала всё, что могла услышать. «Они рядом…» — промелькнуло, как громкий крик в её голове. Она вспомнила деревушку, что была прикреплена к нижнему городу, вспомнила Рамону и Алмора. Друзья. Там она могла бы найти укрытие.

С другой стороны, мысль об их близости высекала новый виток ужаса. Что, если Дайнфаель уже знает? Что, если он направляется за ней прямо сейчас? А если он пришёл к друзьям, зная, что первым делом она пойдёт к ним? Стук сердца выбивался из ритма. Она судорожно оглядела окружающих, но вокруг царило лишь безразличие. Жители перекрикивались, суетились или же просто проходили мимо, не замечая её.

Звуки моря сливались с гулом на пристани. Лёгкий плеск волн о причалы заставлял Мириель вновь обрести реальность. Всё, чего ей хотелось, — упасть, спрятать лицо в ладонях и рыдать, пока боль не уйдёт. Но это желание она глубоко закопала внутри себя. Рыдать сейчас означало выдать слабую себя. А слабость могла стоить ей жизни.

Она протянула дрожащую руку, уцепилась за колодец, чтобы подняться. Её движения были тяжёлыми, как будто сама земля пыталась притянуть её обратно. Пошатываясь, она направилась к воде, где рыбаки над своим миром, миром спокойствия и волн, трудились, кажется, вне этой действительности, не замечая ни то что происходило вокруг, ни ситуацию, горько витающую в Галерене уже столько дней. Никто из них не смотрел по сторонам, их лодки чуть покачивались. Реальность здесь оставалась стабильной, как ни странно было ей видеть это на фоне хаоса. Всё это показалось ей безумным.

Она остановилась за спиной одного рыбака — большого, широкоплечего мужчины. Он привычными движениями распутывал сеть, не замечая её, поглощённый своей работой. Рядом с ним на телеге валялся нож. Она потянулась к нему, даже не соображая, что делает. Хватка оказалась твёрдой, почти инстинктивной. Она отступила назад, нож теперь был у неё в руке.

Мириель долго смотрела на предмет в своей ладони, и перед её глазами хлынули образы: нож как инструмент, нож как оружие. Иногда одно не отличалось от другого. Она не думала о том, что делать дальше, а её руки уже резким движением поднесли клинок к волосам. Всё, что ей было нужно сейчас, — перемены. Она больше не могла быть ею. Прежней Мириель. Узнаваемой Мириель.

Каждый раз, когда лезвие скользило по волосам и встречало сопротивление, она ощущала, как от прежней"Я"остаётся всё меньше. Длинные красные пряди — грязные, спутанные, но когда-то густые и тёплые — осыпались на землю. Они лежали там, как немое напоминание о прошлом, которое она так отчаянно стремилась стереть. Нож резал с натугой, но это лишь разжигало её решимость. Вместе с волосами уходило всё, что делало её уязвимой, узнаваемой, прежней. К тому моменту, как она почти закончила, от волос остались только короткие пряди, едва доходившие до челюсти.

Но её рука замерла на последнем движении. Сильная, грубая рука вдруг схватила её за запястье, а нож выскользнул из пальцев прежде, чем Мириель успела среагировать.

— Это не игрушка для детей, — произнёс низкий и хриплый голос.

Мириель вскинула голову и встретилась взглядом с рыбаком. Он был высоким и крупным, с лицом, загрубевшим от труда, ветра и времени. Кожа потемнела на щеках от холода, глаза смотрели строго, но без явной злобы. В этом взгляде было что-то пугающе простое, будто он видел её насквозь, знал, сколько сил потребовалось ей, чтобы не пасть духом.

Рыбак медленно, почти лениво, положил нож обратно на ящик с сетью. Его взгляд задержался на ней лишь на мгновение — измученная, вся в грязи, в изорванной одежде, она выглядела настолько потерянной, что на него это, кажется, произвело впечатление.

— Здесь не место для глупостей, — сказал он негромко. Его голос звучал резко, но не жёстко. Затем он наклонился к телеге, что стояла рядом. — Но если тебе нужна помощь… возьми это.

Не глядя на неё, мужчина вытащил мешок, порывшись в котором, он вынул кусок хлеба и кожаный мешочек с водой. Он протянул еду Мириель. Она замерла, посмотрев на хлеб с жадностью, но одновременно с тревогой. Чувство голода разъедало её изнутри, но гордость, или остатки страха, заставили её замяться. Однако руки взяли верх. Почти не дыша, она осторожно приняла хлеб, согнув пальцы так, будто боялась, что он исчезнет. Хлеб казался неожиданно тяжёлым и осязаемым.

Мужчина тем временем продолжал рыться в мешке без лишних слов. Он вытащил аккуратно свернутую рубаху и старые, но целые штаны. Следом — длинный плащ с капюшоном.

— Переоденься, — бросил он, кивая на плащ. — Здесь полно таких, как ты. Никто не заметит. Но будь осторожна, девка. Сегодня и завтрашний день не для любви к чужим. Времена не те. Ни сейчас, ни завтра.

Мириель обхватила одежду, словно это было не тряпьё, а рцыарские доспехи. Она открыла рот сказать что-то — то ли благодарность, то ли вопрос, зачем он ей помог, но не смогла выдавить ни слова. Рыбак снова отвернулся, вернулся к своей сети с небрежностью того, кто ежедневно видит чужое отчаяние и привык к нему.

Для него Мириель была такой же, как десятки других, которых он, вероятно, встречал в эти дни. Он помогал не ей, а тому, кого он увидел в её облике — испуганному ребёнку, пытающемуся выжить в рушащемся мире.

Не задерживаясь, она юркнула за телегу. Небрежно скинутое платье упало к её ногам, грязное, порванное, пропахшее потом. Его вид вызывал лишь отвращение. Она натянула рубаху и штаны — одежду грубой, жёсткой ткани, которая натирала кожу, но при этом дарила странное ощущение защищённости. Закончив, она накинула тёмный плащ и плотнее натянула капюшон, скрывая лицо. Теперь она ещё меньше походила на себя.

Перед тем как уйти, Мириель подняла взгляд на рыбака. Он продолжал плести сеть, хмурясь над рваными нитями. Она перестала существовать для него. Он снова был увлечён рутиной, которая держала его в этом мире и давала ему жить.

Зажав край плаща в ладони, перехватив мешочек с водой, Мириель шагнула прочь. В толпе её теперь никто не мог отличить. Лица мимо проходящих сливались в одно сплошное пятно, а она сама растворилась между толпой.

***

Нижний город уже не был тем, что она помнила. Когда-то здесь, среди жалких домов и полусгнивших крыш, хотя бы ощущалась жизнь, но теперь даже это было потеряно. Теперь улицы были пропитаны запахами гнили и пота, жители тут давно не носили одежды — только мешковатые лохмотья, почти сливаясь с землёй. Торговцы на рынках, если можно было назвать их торговцами, не пытались даже улыбаться. Они просто тащили остатки своего барахла, почти не интересуясь, кто и за сколько что-то купит. Всё было в крошках грязи и пыли, и цены, которые когда-то могли бы быть нормальными, теперь только смехотворно низкие, потому что с каждым днём живности становилось всё меньше.

Мириель прошла мимо распотрошённых лавок, где некогда торговали относительно свежими овощами, теперь же на прилавках валялись потрёпанные клубни, обтянутые слоем грязи. На земле ещё виднелись следы крови, оставшиеся от тех, кто пытался выжить, и, видимо, не успел. Проломленные стены домов, выломанные окна — будто весь квартал стал одним огромным кладбищем. Улицы заполнили болезни и разруха.

Стражи стояли повсюду. Если раньше они просто патрулировали, следя за порядком, то теперь их глаза светились не просто настороженностью, а истинным желанием убивать. Всё, что нарушало хотя бы малейшую стабильность, устранялось с беспощадностью, от которой стынула кровь.

Мириель слышала глухие звуки мечей и свист стрел вдали — что-то тревожное происходило. В тени темного переулка она наблюдала, как группа стражников окружила несчастного, который, судя по всему, решился на бунт. Он дрожал, сжимая в руках самодельное оружие, — металлический прут, что-то большее на грани безумия.

— Совсем уже страх потерял! — прорычал один из стражей, его голос был низким и угрожающим. — Не в твоей власти делать такие глупости!

Забунтовавший был бледен, его лицо искажалось страхом и яростью, но он не мог скрыть смятение и безысходность.

— В-вы п-пешки узурпатора! — вскрикнул он, последние слова превращаясь в крик отчаяния, словно это он говорил мыслями всего этого прогнившего места.

Стражи засмеялись с жестокой веселостью, и один из них, схватив парня за волосы, дернул его вниз. Другой поднял меч, который блеснул в тусклом свете, и с лёгкостью прорезал воздух.

— Дай ему почувствовать, что значит неповиновение, — скомандовал он, и, не дожидаясь ответа, вонзил клинок в живот бунтовщика.

Мириель замерла в ужасе, когда он завыл, и этот звук пронзил её насквозь. Она видела, как стражи, с дикими улыбками на лицах, вытянули свой меч, и кровь брызнула прямо на землю, оставляя за собой темный след. Бунтовщик скатился на колени, его последние попытки жить терялись в смятении, когда стражи лишь смеялись в ответ на его мучения.

Она поспешила, ощущая, как потеют ладони, а дыхание становится всё более частым. Даже под капюшоном она чувствовала взгляд каждого стража, каждое их движение. Готовность к насилию висела в воздухе, как плотный смог, и её охватывал холодный страх настолько, что она забыла о Дайнфаеле на мгновение.

— Убирайся с глаз долой, мелочь, — прогремел глухой голос стража, когда она пронеслась мимо, едва не теряя равновесие. — И не надейся, что кто-то когда-либо сможет защитить таких, как ты. — он плюнул ей под ноги и пошёл прочь.

Мириель пробиралась сквозь хаос, стараясь оставаться незаметной под капюшоном. Её сердце стучало в груди, а каждый звук — будь то глухой удар меча или отчаянный крик бунтовщика — вызывал настороженность. В этом мрачном месте даже Данйфаель выглядел не таким уж монстром, но она быстро отбросила эту мысль. Каждый шаг мог стать последним, и ей казалось, что любой прохожий мог обернуться и узнать её, выдать её ему. Страх сжимал её грудь, и она понимала, что её жизнь зависела от того, насколько искусно она могла скрыть свою истинную сущность.

Она пыталась не смотреть по сторонам, но не могла не заметить, как выглядели все вокруг — их лица были искажены ужасом, глаза полны беспомощности. Взгляд одного стража, лишь чуть заметный, заставил её похолодеть. В памяти всплывал будящий смех жестоких мужчин, которые могли обескровить любого, кто осмеливался восстать.

Вдруг её внимание привлекла улица, что вела к деревне, где находился дом её друзей. Это было то место, где она могла найти утешение и чувствовать себя в безопасности. Она почти забыла о мрачных реалиях, будто теперь всё будет хорошо. Но когда она, вонзая взгляд в знакомые улочки, наконец достигла дома, сердце её пропустило удар. Дом, когда-то полон жизни и веселья, теперь превратился в груду обгоревших досок и осколков.

Полуразрушенное строение выглядело так, будто его просто сожрали языки пламени. Половину из обломков растащили остальные жители, словно каждый из них стремился спасти хоть что-то бесценное из пепла.

Казалось, вместо безопасности здесь царила только пустота и страх. Её тело покалечено неожиданностью, но мысли снова возвращались к окружающему хаосу. Как можно выжить, когда даже уютное место разрушено и захвачено баррикадой страха и ненависти?

Она застыла, глядя на обломки, не веря собственным глазам. Не может быть. Глубокая воронка страха заползала в её сердце, сжимая его до предела. Она сделала шаг вперёд, но ноги вновь стали ватными. Перед глазами всё поплыло, и её последняя надежда на безопасность, Алмор и Рамона, была уничтожена вместе с этим домом.

Горло пересохло, а мысли стали бессвязными. Они погибли? Как и все остальные, кого она когда-либо любила? Сначала Мервена, теперь они. Боль пронзила её так остро, что она с трудом могла дышать, как будто сердце сжалось в бескомпромиссной хватке.

Не выдержав, Мириель развернулась и побежала, неконтролируемая сила паники толкала её вперёд. Она не знала, куда направляется, только ощущала, что нужно убежать как можно дальше от этого места, от кошмара, который разрывал её и без того разорванную душу. Ноги сами вели её по знакомым тропам — к убежищу, где когда-то она впервые встретила Оливера. Может быть, это место снова защитит её, даст ощущение безопасности.

Её дыхание сбивалось, как будто попытки вдохнуть чистый воздух оборачивались паническим криком. Ноги гудели и каждый шаг давался ей с трудом, но она продолжала бежать. Всё ее существо кричало о помощи и безопасности, но эта безопасность теперь казалась недостижимой. Она лишь надеялась, что никто не поймает её и не утащит назад.

Внезапно, её глаза наткнулись на маленькую хижину среди деревьев, их хижину, брошенную на произвол судьбы. Она вскинулась, забежав внутрь и, спустившись на пол, наконец-то позволила себе рухнуть от усталости. Старый деревянный пол: каждая доска скрипела, поддаваясь под её тяжестью.

Она заставила себя успокоиться. Достала брошь из кармана, трепетно держа её в руке, словно в этом крошечном предмете заключалась вся её надежда на спасение. Но, вспомнив о всех бедах, что она пережила из-за неё, ярость овладела ею. Она швырнула брошь прочь, как будто могла избавить себя от всей боли и страха, которые она символизировала.

Почему всё это происходит именно со мной?

В её сознании вновь всплыли слова матери: «Держи её всегда рядом, она защитит тебя».

Устало выдохнув, она, всё ещё трясясь, подползла назад к месту, где упала брошь, и, наконец, забрала её обратно в карман. Это была не просто вещь — это была её первая защита от мира, который поглотил всё, что она любила. Холодное чувство безысходности охватило её. Она свернулась калачиком на грубом деревянном полу, желая слиться с ним, исчезнув из этого ужасного мира.

Слёзы жгли её глаза, но она не позволяла себе плакать, словно эти капли могли бы уничтожить всё, что в ней осталось.

В безмолвии, Мириель зажмурилась, пытаясь прогнать образы разрушенного дома друзей, той земли, где её жизнь когда-то была полной, радостной, и лиц, которых она потеряла. Всё это вновь вспоминалось, как в затяжном кошмаре, где не было пробуждения. Усталость навалилась на неё с неумолимой силой и вскоре она погрузилась в беспокойный и прерывистый сон, надеясь, что когда она проснётся, она найдет силы продолжать бороться дальше, несмотря ни на что.