Инсомния

Эва Мун (2024)

Лили Миллер думала, что перевод в новый университет — это шанс сбежать от прошлого. Но её мечты о спокойной жизни разбиваются о профессора Джеймса Эванса. Между ними разгорается опасная игра чувств, где страсть и недоверие танцуют в мрачном ритме. Джеймс, кажется, знает о Лили больше, чем она сама готова признать. Смогут ли они сломать стены, возведённые их секретами, и позволить чувствам вспыхнуть? «Инсомния» — это не просто роман, это погружение в мир, где любовь может стать как спасением, так и проклятием. Приготовьтесь к эмоциональному шторму, где страсть и тайны сталкиваются на фоне слов, оставляя вас на краю бездны ожидания. Готовы ли вы разгадать мрачные секреты сердец?

Джеймс

Нужно как-то отвлечь её, иначе она превратится в статую. Я буквально чувствую, как от Лили волнами исходит напряжение. Она ерзает на сиденье, старательно смотря в окно, а огни ночного города мягко освещают её бледное лицо. С самого начала мне казалось, что её нужно оберегать — она выглядит такой хрупкой и беззащитной. И, как оказалось, мои чувства не подвели. Какой ублюдок осмелился поднять на неё руку? Она же выглядит, как беззащитный котёнок.

Я выдыхаю через нос и сжимаю руки на руле так сильно, что костяшки пальцев белеют. Всё это очень плохо. Мысли в голове накаливаются, пробуждая во мне инстинкты пещерного человека: сначала взять её в охапку и укрыть у себя дома, охранять, как сторожевой пес, а потом найти этого мудака и отомстить, чтобы он понял, каково это — иметь дело с теми, кто может дать отпор.

Я чувствую её взгляд, и скорее ощущаю, чем слышу, как она задерживает дыхание. Чёрт. Наверное, я пугаю её.

— Я прочитал твою работу, — вспоминаю безопасную тему. Надеюсь, это отвлечёт нас обоих, и кровавая пелена гнева рассеется.

— Так быстро? — удивляется она. — И как вам?

— Неожиданно, — это первое, что приходит мне в голову. — Эротический триллер — сложный жанр. — Меня также удивило, что ты выбрала его, но об этом я не говорю вслух. — Ты хорошо с ним справилась. Есть, что доработать, например, постельные сцены.

— Что, это было слишком откровенно?

Она краснеет от похвалы, придвигается ближе и буквально впивается в меня глазами, стараясь не пропустить ни слова. В её глазах горит неподдельный интерес, и сейчас она выглядит так красиво, что у меня на миг щемит сердце.

— Наоборот, нужно раскрутить на максимум. Показать в этих сценах, как власть от мужского персонажа переходит к женскому, — мысленно стону, вспоминая некоторые из сцен. Чёрт, это было действительно горячо. Зря я затронул эту тему. Как теперь бороться со стояком? Осознание того, что это были её мысли и, в какой-то степени, её желания, возбуждает ещё больше. Мне приходится прочистить горло, чтобы сказать: — Меня удивила концовка. Не думал, что Ирен решится на убийство.

— Почему? — она хмурится, переводя взгляд на свои пальцы, теребя замок от рюкзака. Это ощущается, как будто солнце отвернулось от меня и больше не согревает своими лучами. Посмотри на меня!

— Я ставил на побег. — Она резко вскидывает голову, глядя на дорогу, и бледнеет. Эта реакция сбивает с толку, но я продолжаю: — Поэтому нужно прописать трансформацию героя: как она из безвольной героини превратилась в человека, способного на хладнокровное убийство. Что стало точкой невозврата?

Она погружается в глубокие размышления, долго молчит, глядя в даль на дорогу. Мне начинает казаться, что вопрос останется без ответа, когда она, наконец, произносит:

— Вы имеете в виду, что Ирен нужно дать сильный толчок?

— Да. Должно произойти нечто серьезное и из ряда вон, чтобы подтолкнуть её к этому. Она должна по-настоящему испугаться за свою жизнь.

В моей голове сразу всплывают сцены из её сценария, полные ужасных подробностей о побоях женского персонажа. Она, без сомнения, проделала большую работу, собирая эту информацию. От некоторых сцен мне становилось жутко. У девчонки настоящий талант.

— А почему ты оставила главного персонажа без имени? — это ещё одна загадка, терзающая меня с того вечера, как я прочитал сценарий.

— Не знаю… — отвечает она глухо. — Не могла решиться наделить его именем, словно от этого он станет реальным.

Этот ответ так неожидан, что я несколько минут тупо смотрю вперёд, не замечая дороги, чуть не пропуская нужный поворот. Но после этих слов начинаю понимать её мысли, и это не может не радовать.

— Назови его Чип.

— Чип? — она поворачивает ко мне голову, и её волосы рассыпаются по кожаному сидению, я вновь утопаю в шоколаде её глаз.

— Да, Чип. Пусть ужасный человек носит имя маленького бурундука.

— Тогда ни у кого не возникнет вопросов, почему он стал таким, — её глаза блестят от смеха.

— Точно.

Я паркуюсь возле нужного дома, и атмосфера легкости начинает растворяться, мне не хочется прощаться. Я помогаю ей выйти и провожаю до дверей. Она глубоко вдыхает, поднимает глаза к тучному вечернему небу и хмурится.

— И тебя хотели ограбить здесь? — недоверчиво осматриваю ярко освещённую парковку. Прозрачные двери ведут в вестибюль, через которые хорошо видно, как улицу, так и консьержа за столом. Не удивлюсь, если у каждого входа стоят камеры наблюдения.

— Нет. Я переехала к Мии после этого. Мой прежний дом был… не таким новым, — говорит она, слегка подергивая плечами, словно ей неудобно говорить об этом.

— Разумно.

— Да, но мне всё равно нужно найти новое жильё. Не хочется стеснять девочек.

Она останавливается возле дверей, опуская взгляд и пряча лицо. Я прикидываю варианты: в доме, где живёт Ава, насколько я знаю, освободилась одна из квартир.

— Дай свой телефон, — говорю я, быстро набирая себе и сохраняя её номер. Дождавшись, пока он отобразится, возвращаю ей устройство. — У меня может быть неплохой вариант. Хороший, современный дом. Я пришлю тебе контакты арендодателя, если квартира ещё свободна.

— Спасибо, — она держит телефон будто это бомба замедленного действия, но благодарность звучит тепло и искренне. Хотя я мельком замечаю на ее лице выражение сдерживаемого скептицизма.

Она прощается, я придерживаю дверь, наблюдая, как она вызывает лифт и одновременно набираю нужный номер.

— Джерри, та квартира на Спрус-стрит ещё не занята?

— Завтра пара записана на просмотр.

— Отлично. Сдашь её мисс Миллер, она с тобой сегодня свяжется.

Слышу, как старик устало выдыхает в трубку, но согласно бормочет и записывает контакты.

— Сдашь её за пол цены.

На том конце трубки воцаряется тишина.

— Ты шутишь? — шипит он. — У нас и так одни из самых низких цен на недвижимость. Это убытки!

— Этот дом построен на мои деньги. Если я говорю за пол цены, значит, так и будет. Продолжишь спорить — она будет жить бесплатно.

— Ладно, — соглашается он и вешает трубку.

Джерри нагнетает. Я мог бы позволить ей жить бесплатно, но она в жизни не согласится. Она явно не любительница быть кому-то обязана или эксплуатировать людей. Её наверняка итак смутит низкая цена, но это я смогу уладить.

Я возвращаюсь к машине, отправляю Лили контакты и закуриваю сигарету. Хм, приятно называть её по имени даже в своих мыслях. Это имя идеально ей подходит: нежная, милая и хрупкая.

Вдруг приходит сообщение.

Лили: Профессор, какой пример вы подаете своим студентам?

Я вскидываю голову, но среди множества светящихся окон не могу найти её.

Джеймс: Вне стен университета не стоит на меня равняться. Ничему хорошему я не научу.

Лили: Я бы хотела, чтобы вы научили меня плохому.

Дым застревает в горле, а в голове каруселью проносятся дикие образы с её участием. Руки дрожат, кровь приливает в низ, как у озабоченного подростка. Не успеваю ответить, как приходит следующее сообщение:

Лили: Я только сейчас поняла, как двусмысленно это прозвучало… Извините, я не имела в виду ничего такого. Пожалуй, пойду закопаюсь в одеяло от стыда. Спасибо за контакты и снова извините.

Джеймс: Спокойной ночи, Лили.

Утром в субботу я еду к Аве. Ей однозначно стало лучше, это видно по её свежему лицу и тому, как она резво передвигается по квартире. Как только я вхожу, она начинает метаться: заваривает чай и гордо ставит на стол финиковый пудинг.

— Нет, не может быть! — Я смотрю на сестру с недоверием. Она всегда любила печь, но когда ей поставили диагноз синдромом Гийена-Барре, готовка отошла на второй план. У неё просто не было сил стоять у плиты. — Ты — лучшая сестра на свете!

— Считай это моей благодарностью за все месяцы, что ты возился со мной. Я знаю, как я бываю невыносима, когда болею. Меньшее, что я могу сделать — это приготовить твой любимый пудинг. — Она наклоняется, крепко обнимает меня и целует в щеку. В её голосе слышатся слезы, а у меня в горле застревает ком размером с теннисный мяч.

Она отпускает меня, садится напротив и вытирает уголок глаза.

— Скажи что-то ублюдское, чтобы этот момент не был таким трогательным.

— У тебя козявка в носу.

Ава закатывает глаза, но с неё вырывается лёгкий смешок.

— Сколько тебе лет, пять?

— Нет, десять, — я откусываю большой кусок пудинга. — Ммм… Боже, как же это вкусно!

Ава хмыкает, и нас окутывает уютное молчание, которое прерывается только звоном посуды. Съев половину пудинга, я с полным животом откидываюсь назад.

— Прогуляемся по городу? Погода сегодня просто шикарная! — говорит сестра, подходя к окну и подставляя лицо под осенние лучи.

— Ты как, все в порядке?

— Лучше не бывает, — она широко улыбается. — Если начну уставать, сразу вернемся.

— Окей, я не против прогуляться.

Ава быстро одевается, и мы спускаемся вниз. В холле стоит несколько коробок, и моё сердце сжимается ещё до того, как я вижу её. Как будто я приемник, настроенный только на ее волну и если она рядом, то мое тело безошибочно обнаружит ее.

В дверях появляется Лили, держа в руках коробку, в половину своего роста. Я делаю шаг к ней и забираю коробку из её рук. Она испуганно вскидывает голову, но когда видит меня, её шоколадные глаза щурятся в улыбке.

— Добрый день, профессор.

— Переезжаешь?

— Да, не стала откладывать, квартира чудесная. Спасибо за рекомендацию.

— О, профессор Эванс, вы живёте здесь? — раздается голос мисс Уолш.

Я быстро смотрю на Лили, которая кажется смущённой. Видимо, она не рассказала подруге, откуда узнала о квартире. Чувствую, как внутренности холодеют.

— Нет, я здесь в гостях.

— Всё, это последняя коробка, — громкий голос парня разносится по холлу, отделанному мрамором.

Он подходит ближе, и вся эта компания становится странной. У него довольная улыбка и он выглядит как щенок, ждущий мяч. На нём куртка Ястребов. Ясно, один из баскетболистов. Надеюсь, что это друг Мии. Очень надеюсь, что парень.

Сзади раздается тихое покашливание Авы.

— Извините, — говорю, обнимая Аву за плечи и выдвигая вперед себя. — Это моя…

— Ой! Я тебя знаю! — перебивает Ава. — Ты же солистка группы Вольница? — она протягивает руку Мие. — Я обожаю ваши песни!

Миа смеется, и они начинают обсуждать последний альбом. Я не отрываю глаз от Лили, которая с интересом рассматривает Аву, опуская голову и выглядя растерянной и подавленной. Эта реакция ставит меня в тупик. Я прерываю Аву — знаю, если её не остановить, мы можем застрять здесь на весь день. Предлагаю отнести коробки, но Лили отказывается, и я не хочу настаивать.

— Ты странный, — бросает Ава, когда мы выходим из здания. Ветер подбрасывает к нашим ногам сухие листья, которые приятно хрустят с каждым шагом. Воздух сухой, немного морозный и чуть пахнет дымом.

Я вопросительно смотрю на неё, и она продолжает:

— Ты как-то странно себя вел. Ты всегда такой со своими студентами?

— Смотря что ты имеешь в виду.

— Не знаю… какой-то мягкий, как плавленный сырок. Обычно ты ведёшь себя, как претензионный идиот. Хочется тебя ударить.

— Какая ты добрая, — хмыкаю я. — Нет…не знаю. Кажется, обычно я действительно выгляжу, как идиот.

— Хм. А у той девушки всё в порядке? У неё сильно разбито лицо.

— Её хотели ограбить.

— Бедная, — качает головой Ава. — Хорошо, что она переехала. Я сделаю ей печенье. Узнаешь какую квартиру она сняла?

Я киваю, завидуя, что Ава может вот так легко общаться и проводить время с ней. Открываю рот, чтобы сказать сестре, что Лили меня заинтересовала, но тут же закрываю. Пока сам не знаю, что делать, и не хочу впутывать в этот клубок противоречивых чувств ещё кого-то. Хотя сестра была бы в восторге послушать. Она обожает драмы.

Мы долго блуждаем по парку. Ава в подробностях рассказывает мне о последнем прочитанном романе про хоккеиста, а я пытаюсь сдержать смех, но получается плохо. Сестра бьет меня шариком-гусеницей, который выпросила на входе, и начинает гоняться за мной. Впервые за долгое время я смеюсь так, что живот начинает болеть, и эта надоевшая удавка беспокойства за здоровье сестры, наконец, ослабляет хватку.