Тюльпаны с Байконура. О романтической эпохе улетных достижений

Александр Алексеевич Кубасов

Книга написана на основе личных впечатлений о полете «Бурана».Событие было грандиозным, не повторенным до сих пор. Многие его участники оставили воспоминания о нем в своих статьях и книгах. Они акцентированы на технической уникальности проекта.Идея моей книги — передать романтическое настроение того времени, возродить творческий, созидательный дух ушедшей эпохи, почтить память специалистов и руководителей, которым по плечу было воплощение фантастических инженерных проектов, таких как «Буран».

Впервые в Ленинске

Под эти воспоминания о былом я незаметно уснул. Спал крепко. Не слыхал, как пришли мои друзья-попутчики, вместе ли вернулись иль порознь, поодиночке. Однако проснулись мы дружно. Без проволочек собрались. На ходу чего-то перекусили и отправились на вокзал. Ждать поезда долго не пришлось, он подошел без опозданий. Запрыгнули в переполненный плацкартный вагон. Проводник, не особо обращая внимания на места, прописанные в наших билетах, как-то нас к уже ехавшим пассажирам пристроил. В вагоне было мрачновато, душно, каким-то он мне показался неухоженным, давно не мытым. Благо ехать нам было не так далеко и недолго, к полудню мы добрались до нужной нам станции Тюратам.

Крошечное поселение, размером много меньше моего родного села, слепленное из неказистых глиняных сараеподобных строений с неприметными темными глазницами окон без наличников и плоскими соломенными крышами. Таким был этот Тюратам. Местечко смотрелось мрачновато, находиться здесь было неуютно. Что-то подобное я видел в фильмах про басмачей времен Гражданской войны. Выглядело любопытно, однако поселиться там, даже на время, не очень-то хотелось.

Весть о нашем прибытии (в отсутствие мобильной связи) каким-то боком до местного руководства экспедиции все ж таки долетела, похоже, экипаж самолета постарался. На станции нас поджидали служебный автобус и встречающий с оформленными для нас на въезд в город документами.

Железнодорожная станция Тюратам — пригород Ленинска. Ленинск (десятая площадка космодрома Байконур), как и весь космодром, был местом режимным, строго охраняемым объектом, на все про все нужны были предписания, пропуска, разрешительные документы. С их оформления и начались наши трудовые будни.

Автобус доставил нас к штабу экспедиции — невзрачному одноэтажному дощатому строению, похожему на большую избу, внутри которого фанерой были выгорожены пара тесных кабинетов для руководителя экспедиции Олега Ивановича и его помощника, главного инженера Сергея Николаевича. Еще была небольшая комната для совещаний.

Человеком, встретившим нас в Тюратаме, сопровождавшим в автобусе и проводившим нас до кабинета начальника, был завхоз Леша Бабоша. Так ли он значился по паспорту или получил такое прозвище от местной инженерии — бог весть. Человек он был весьма соответствующий своей должности: услужливый с начальством, хамоватый с прочими. Для дома для семьи, как и полагается интенданту, заботливый, вороватый добытчик. Был он доволен сам собою, заметно важничал и весьма дорожил своим хлебным местом.

— Вот, Олег Иванович, нашел, привез всех четверых, — представил он нас начальнику.

— Никто не потерялся? — с улыбкой встречал нас начальник.

С первого взгляда он показался мне каким-то киношным персонажем Олега Табакова, уж очень он внешне смахивал на этого известного артиста.

— Эко вас занесло. Ну, ничего, такое бывает, — продолжал он посмеиваться над нами.

— А почему нас Крайний-то не принял? — не сдержал я своего любопытства. — В самолете говорили, что здесь буран, а я смотрю — кругом голая земля, никаких тебе сугробов, ни единой снежинки окрест.

— Ват такая она, здешняя зима — бесснежная. И буран здесь свой, особенный, с местным колоритом, «колотун-бабай» называется. Пыли подымает столько, что, как в снежную метель, ни зги не видно. Метет еще похлеще, чем в Рязани, Казани, иль Тамбове, только метет не снег, а песок. Самолету в таких условиях не сесть. Ветер такой силы запросто самолет с полосы сдувает. Этот буран не последний, до конца зимы еще далеко, со временем сами все увидите.

— Добрались — и ладушки, — вклинился в его речь Бобоша, и Олег Иванович обратился к нему:

— Леша, этих двоих, — он указал на Анатолия и Николая, — вернешь в Тюратам, поближе к вертолету, им работать на дальних приводах. А этих, — он ткнул пальцем в нашу с Алексеем сторону, — поселишь в гостиницу здесь, в городе. Будете работать на КДПЦ, — повернулся он к нам.

Я уже знал, что КДПЦ — это командно-диспетчерский пункт, центральный.

— От гостиницы до объекта, — продолжал начальник, — ходит наш автобус. Ходит строго по времени, проспите — ждать не будет. Трехчасовая разница во времени с Москвой по приезде чувствуется. Пока адаптируетесь, будьте повнимательнее. А теперь доставайте паспорта, передайте их Леше, он поселит вас, оформит пропуска на объект, талоны на продукты. А если кто-то что-то нужное забыл, то можете его попросить, у него на складе ложки, плошки, поварешки и еще кое-что такое всякое имеется. Завтра с утра к девяти сюда подходите, пройдете у главного инженера вводные инструктажи и все, что нужно для начала работы, получите.

Сразу после этого разговора Леша Бабоша проводил нас с Алексеем до гостиницы, а потом Анатолия и Николая повез в Тюратам.

В гостинице мне достался двухместный номер с пустой соседней кроватью. Алексея определили в такой же номер, но там один человек уже жил. Я был рад такому раскладу, хотелось побыть одному, отдохнуть с дороги, пропитаться новизной незнакомой доселе обстановки.

Однако эта радость быстро сменилась совершенно противоположным чувством.

Первое, что обратило на себя внимание, это вода. Я открыл водопроводный кран, и оттуда вяло потекла густая жижа цвета кофе с молоком. С дороги хотелось пить, но такую жидкость употреблять я не решился. Вышел из номера в длинный, чисто прибранный гостиничный коридор и, заметив там моложавую симпатичную горничную, окликнул ее:

— Девушка. Я у вас кое-что хочу спросить.

Она взглянула на меня, подошла поближе, приветливо улыбнулась, представилась:

— Надя. Вы, наверное, новенький? Что-то хотите?

— Да пока немногого. В номере из крана течет какая-то муть. Наверное, недавно ремонтировали водопровод, — начал я свои объяснения.

— Нет, — рассмеялась она, — вода здесь всегда и по всему городу такая. Ее качают из Сырдарьи, она там очень мутная. Очистные не справляются, вот она у нас такая и течет, с песочком и глиной.

— Так что ж с ней можно делать? Ни помыться, ни постирать… Пить ее совсем страшно.

— Нет-нет, пить ее прямо из-под крана никак нельзя, — улыбалась Надя. — Тем более без привычки. Сразу дизентерию или желтуху подхватите. Этим здесь часто страдают, как в Москве насморком.

— Ну, вы даете… Как же вы здесь живете?

— Вот так и живем, хлеб жуем, ракеты пускаем… — задорно рассмеялась она. — Да вы не бойтесь, мы привыкли, и вы привыкнете. Я вам сейчас немного чистой воды принесу. На вид она будет посвежее, чем из-под крана, только вы ее все равно сразу не пейте, сначала вскипятите.

— Надя, а у меня в номере чайника нет, и кипятильник взять с собой я тоже не догадался.

— Ну, тут я вам не помощница. В гостинице старая проводка, поэтому пожарники пользоваться нагревательными электроприборами запрещают.

— Цирк! Сырую воду пить нельзя, а прокипятить ее нечем, да еще и не положено… Я тогда, пожалуй, в буфет схожу, там чайку попрошу.

— Вы знаете, — продолжала она, непрерывно улыбаясь моей неосведомленности, — в нашей гостинице нет буфета.

— А что есть? Столовая? Кафе? Ресторан?

— Да нет. Ничего нет.

— Как? Как же здесь живут? Без еды обходятся?

Похоже, каждый последующий мой вопрос смешил горничную Надюшу все больше, смеялась она все задорнее, все заливистее.

— Вот так и живут, — сквозь смех отвечала она. — Приспособились. И вы, надеюсь, не пропадете. Сейчас я водички вам принесу.

— Так ее ж, как вы сказали, кипятить надо, а у меня нечем…

— Какой вы беспомощный. Ладно уж, принесу для вас кипяченой. Сегодня переживете, а дальше сообразите. Сами для себя кипятильник смастерите.

— Так вы ж сказали, им пользоваться в номере запрещено.

— Да, запрещено. Попадетесь на глаза контролерам — отберут, так что поаккуратнее.

Этот разговор, похоже, ее утомил, и она легкой торопливой походкой двинулась прочь.

Через какое-то время, когда я вернулся в номер, осмысливая свое положение, она постучалась. Принесла стеклянный графинчик с прозрачной на вид водой.

— Вот, пожалуйста, эту пить можно, — и, не сказав больше ни слова, упорхнула из моего номера.

Я пошел поделиться своими впечатлениями с Алексеем. Его командировка в эти края была, в отличие от моей, не первой.

— Леша, как у тебя с водой? — полюбопытствовал я, ожидая его недовольную бузу по этому поводу. Однако он отреагировал весьма сдержанно.

— Нормально, — отвечал он, — сосед позаботился. Вон, — кивнул он на подоконник.

Я взглянул: там плотным рядком были выставлены наполненные водой разной прозрачности трехлитровые стеклянные банки.

— Это наши очистные, станция фильтрации, — пояснил Алексей. — Чтобы сделать воду потребной, наливаешь ее из-под крана в первую банку и ставишь на сутки отстаиваться. За это время на дно упадут песок и глина. Пальца на два бывает. Отстоявшуюся посвежевшую воду осторожненько, чтоб осадком снова не замутить, переливаешь в другую банку. Теперь эту воду надо прокипятить и снова дать ей отстояться, там еще кое-что непотребное в осадок выпадет. Переливаем эту прокипяченную и отстоявшуюся воду в третью посудину и опять кипятим и отстаиваем, здесь уже осадка меньше, эту можно еще раз перелить, прокипятить и пить. Вот такая процедура.

— Мудрено. Да. Ты знаешь, я кипятильник не догадался взять.

— Это не беда. Будешь собираться на работу, прихвати пару безопасных лезвий, припаяем к ним по проводу, прикрутим штепсель — и кипяти себе на здоровье.

— Слушай, горничная мне сказала, что здесь и кормежки-то нет никакой. А с этим-то народ как справляется?

— Да выкручивается как-то. Яичницу можно поджарить на утюге, пельмени сварить в стакане.

— Так ведь нагревательными приборами пользоваться запрещено.

— Да, запрещено. Только вечером по коридору не пройти, из каждого номера дым коромыслом: и кипятят, и варят, и жарят. Проверки бывают в рабочее время, в рабочие дни, а кашеварят все до или после работы. В общем, варить вари что хочешь и на чем сможешь, а уезжая на работу, прячь этот инструментарий куда подальше, оставишь на виду — выметут.

Таким путем первичный инструктаж о правильном поведении в быту мною был получен.

Поужинали мы с Алексеем в его номере, пока сосед был еще на работе. В отличие от меня, недотепы, он прихватил из Москвы какие-то продукты. Мы откупорили консервную банку. Бычки в томате с черным хлебом оказались вполне сносным ужином. Запили свежезаваренным грузинским чаем. Я добавил к этому горсточку конфет. Не шибко изысканно и роскошно, однако насытились, и от этого на душе как-то стало спокойнее, теплее. Вечернее настроение переключилось с бытовухи на мечтательность. Я вернулся в свой номер, достал походный блокнот, ручку, покрутил ее меж пальцев, вроде как разогревая, уселся поудобнее за стол и, вздохнув, записал:

Брякнув на сердце, замок

Приумолк.

Запер душу на крючок —

И молчок

А когда-то суетился,

Бежал,

Взглядом трепетно ее

Провожал.

Подбирал ей покраше

Слова,

В страсти сдерживал себя

Я едва,

Восхищался все ее

Красотой…

Да, не той я нес любовь,

Нет, не той.

И напрасною была

Суета,

Ведь она была всегда

Занята.

Промелькнули эти шустрые

Дни.

Я молчу, но не жалею

О них.

Такие строчки складывались по воспоминаниям о наших редких, коротких встречах с Наташей, ярко впечатавшихся в мою память. Настолько ясно и реалистично представлялись мне сейчас ее черты, что, казалось, она совсем рядом. Находясь в тишине, в одиночестве, мысленно я затеял с ней разговор.

«Ну, вот, Наташа, вот я и на Байконуре. Я очень хотел и стремился сюда попасть, но мое первое впечатление о нем не самое радужное, совсем не такое, как от ярких картинок про космос. Мне бы очень хотелось, чтоб не этим Байконур мне запомнился. Ты знаешь, а ведь мы могли бы быть здесь вместе, и ты на все смотрела бы сейчас своими глазами. Как бы тебе это глянулось? Наверное, не обрадовало бы тоже? Мне хочется думать, что ты не испытываешь сейчас бытовых проблем, что в доме твоем достаток, тепло и уют. Меня ж не пугают трудности, я стараюсь принимать их по возможности терпеливо, переносить спокойно. Спасибо тебе за твою милость и молчаливую любовь. Спасибо тебе, что ты есть в моей жизни. Знал бы твой адрес — все это написал бы тебе в письме, на конверте которого красовались бы марки и штемпель Байконура. Порадовал бы тебя такой привет? Хотелось бы верить, что да».

Эти мысли вновь пробудили воспоминания студенческой юности, когда, только что встретившись, мы загрузились в автобус с номером тринадцать и отправились на картошку.