Не тревожьте ведьму

Александра Рий

Веками в Красногорье ведьмы жили среди людей, помогая им. Гибель княгини, которую не успела спасти юная целительница Ярослава, положила конец мирным временам — ведьм и колдунов стали изгонять, а семью виновницы обезумевший от горя князь приказал истребить… Чудом спасенная дочь Ярославы Мара оказывается в обычной семье и растет, не подозревая о своем происхождении и даре. Но девочка взрослеет, а значит, вскоре силы ведьмы проснутся — и тогда ей предстоит раскрыть многие темные тайны прошлого…

Глава 2

По другую сторону леса на возвышенности раскинулся город. Крыши деревянных теремов виднелись за опоясывающим его бревенчатым высоким частоколом. От края чащобы вверх по крутому склону тянулась дорога, ведущая к городским воротам с дневавшей и ночевавшей там стражей. На подступе к ним слева виляла лентой скрывающаяся далее за лесом река.

Ладимир возвратился из соседнего княжества и теперь спешил к любимой Ярославе. Миновав городские ворота, он отпустил сопровождавших его дружинников, прежде приказав доложить князю об обстановке.

Мимо него сновали горожане, а также те, кто спешил покинуть город засветло. В основном это были торговцы на телегах, заваленных всякой утварью, а также те, кто передвигался на своих двоих и нес с собой плетеные корзины.

Избы и терема были разбросаны по всему поселению, и лишь вблизи от двух главных площадей они ютились вплоть друг к дружке. Самую большую люди так и звали — Городская, она располагалась прямо перед входом в княжеские хоромы. Там в землю был намертво вкопан деревянный идол-истукан — древний старец, руки которого сжимали гусли. Высотой он превышал двух рослых мужчин, вместе взятых. С левой стороны от него стоял деревянный помост, откуда глашатай вещал зазубренные им указы князя; иногда на нем казнили или наказывали плетью, а во время пиршеств помост обряжали в пестрые ленты. Какое бы ни было событие в княжестве, горожане и деревенские со всей округи стекались сюда из любопытства или веселья ради.

Городские жители не скупились на украшение своих жилищ и, порой откровенно соревнуясь, пытались примостить деревянные кружева не только к окнам, перилам или козырькам крыш, но и пустить их везде, где можно, даже на лавочках перед домом. Городской колодец тоже не оставили без внимания: его колесо, крыша — все было в ажурной резьбе. В узоре чаще всего изображались звери, птицы. Резьба была повсюду, так как деревьев в Красногорье было в избытке — величавый лес занимал большую часть княжества.

Проезжая мимо торговой площади, Ладимир замедлил коня, поскольку последние обозы преградили ему путь. Посреди дороги мужичок выменивал бочонок с медом на прялку у старушки.

— Мед свежий? — возмущалась старушка. — Это какие же пчелы тебе медом подсобили, зимние или весенние? Колесо тебе от прялки и ничегошеньки более, а лучше шиш тебе, и за него еще спасибо скажешь. Дурить меня вздумал!

Бойкая старушка рассмешила Ладимира, но, обратив на себя внимание спорщиков, он тут же сменил выражение лица на подобающее его статусу: сурово на них поглядел. Худой мужичок с рыжими волосами залился краской, а старушка наоборот — выпрямилась, поправила на голове платок и, смерив нерадивого торгаша надменным взглядом, обратилась к Ладимиру:

— Милостивый воевода…

Ладимир заметил, как на ее словах мужичок пробежался глазами по его одеянию, по мечу, что носили только воины или представители знатных родов, и задержался на наборном поясе. Его украшали многочисленные металлические пластины, а вдоль самого пояса тянулась вышивка — ветки дерева, чем тот отличался от поясов обычных дружинников.

— Так вот, — старушка, увидев страх на лице мужичка, еще больше приободрилась. — Этот вот решил меня надуть. Сначала он всучил мне мед заместо моей прялки, и я уж обрадовалась, как он выдал на прощание: «Мед свежий», — передразнила она пискляво. — И тут я насторожилась: еще земляника не созрела, а он про свежий мед толкует. Решила я, стало быть, его проверить, а он бодяжный. И тогда…

— Милостивый воевода. Иль как к вам обращаться? — взмолился мужичок. — Не гневись. Готов отдать в придачу к бочонку еще и кринку с медом, только бы князь не узнал. Плетей не хочу, да и домой без прялки мне дорога заказана, женка изведет. А дома надо всех кормить, у меня там дети.

— Что же ты о детях не побеспокоился раньше, а? — старушка подняла на него голос. — И сдался мне твой мед вместе с кринкой, могу дорогу подсказать, куда тебе…

— Достаточно, — Ладимир поднял руку, и старушка на полуслове замолчала.

Ладимир грозно уставился на провинившегося мужичка, тот даже боялся шелохнуться в ожидании своей участи.

— Ты, — обратился он к нему, — как только медом свежим разживешься, то принесешь почтенной, — он указал на старушку. — Да прялку вернуть придется.

На лице мужичка отразилось облегчение. Сняв шапку, он вытер пот со лба, который вовсю уже струился, как ручей.

— А теперь ступайте, — сказал Ладимир и напоследок добавил: — Я прослежу за исполнением моего наказа.

Мужичок поклонился раз шесть подряд, поставил прялку перед старухой и, схватив бочонок, живо зашагал в сторону городских ворот к своей телеге.

— Вот сразу бы так, — не сдержалась старушка.

Она схватила прялку и, тоже отвесив поклон, насколько ей позволил возраст, ушла в другом направлении.

Ладимир, усмехнувшись, подстегнул слегка коня и двинулся дальше, а толпа зевак стала расходиться по своим делам.

— Стоило только вернуться, а уже порядок наводишь, — послышался знакомый голос за спиной.

Ермолай нагонял друга. Чуть ниже ростом, волосы еще светлее, чем у русоволосого Ладимира, будто в молоке искупался, но длиннее до плеч.

— Тебе даже говорить ничего не надобно, от твоего вида даже кони в ужасе бегут, — припомнив случай из детства, не унимался посмеивающийся Ермолай. — Может, поэтому ты так долго не женился? Хотя девицам ты мил. Может, тоже брови насупить, авось и я женюсь?

Поравнявшись с Ладимиром, он пустил коня помедленнее.

— Уж лучше тут же разберусь, чем дойдет до… — не окончив фразу, Ладимир устало вздохнул.

— Это верно, — перейдя почти на шепот и уже без тени улыбки сказал Ермолай и огляделся, чтобы удостовериться, что никто не подслушивает. — Свезло нам, что Ратибор женился, хоть присмирел. А то былая отцовская слава покоя ему не давала. Столько раз он подводил нас к войне, и столько раз ты его выручал, взять хотя бы тот случай, когда ты…

Ладимир настороженно окинул округу взглядом. Они уже миновали торговую площадь, а чуть подальше, через дорогу, начиналась городская, на которой виднелись первые клети княжеских хором. Ничто не могло сравниться с внешним великолепием и убранством этого жилья во всей округе. Оно возвышалось над городскими постройками, а в длину было настолько велико, что могло вместить в себя несколько огромных теремов. По обе стороны от высокого крыльца, что вело к главному входу, стояло два пузатых бревна, на которых мастер вырезал всевозможных мифических созданий. Ни в одном жилище, даже в тереме, принадлежащем главе знатного рода, не было столько окон, сколько в этом. Что уж говорить о простолюдине, который только и мог, что с завистью смотреть на рамы, богато украшенные слюдяными цветными пластинами. Хоромы изнутри представляли собой всевозможные клети разной величины, и самой главной из них была гридница, которая могла вместить в себя порядка четырехсот человек. В ней Ратибор в обыденное время занимался государственными делами, принимал гостей, мог закатить пир по случаю какого-нибудь праздника. Была там также поварня, где стряпали еду, погреба и опочивальни. У каждой клети было свое предназначение, а соединялись они между собой переходами или по-простому сенями. С непривычки в них запросто можно заблудиться, Ладимир же по долгу службы знал все пути наизусть.

— Тише ты, Ермоха. А то даже я не смогу тебе помочь, — Ладимир выровнял коня. — Хотя ты прав в одном — Святогор был достойным и мудрым государем.

— Говорю как есть, Ладимир, — пожал плечами Ермолай, но голос все же сделал тише. — Ежели будет артачиться на Борислава, то дружина вилами будет сражаться, после прошлого похода силы мы еще не восстановили ни в мечах, ни в воинах. А повод у Ратибора всегда найдется, да уже имеется. Вон намедни на болоте парнишку нашли — весь седой. Тебе ли не знать, чьих рук это проделки? С этими болотами нужно что-то делать. Не слышал еще, как их нынче в народе кличут? Гиблые. — Ермолай недолго помолчал, а потом спохватился: — А как старина Доброслав поживает? Задержался ты в этот раз в Волчьем Хребте.

Если слова друга Ладимира и встревожили, то он не подал виду, а только неодобрительно покачал головой.

— Как сызмальства болтал ты много, так и не изменился. С болотом разберемся, а тут как? Многое ли изменилось в мое отсутствие? Только покороче, — почти с мольбой обратился он.

— Ох, ты ж, верно, к Ярославе спешишь. Так и быть, вот тебе покороче, — ухмыльнулся Ермолай, не обидевшись на слова друга. Он поправил рог, который свесился со спины и болтался под рукой, и продолжил: — Не далее чем вчера кое-что приключилось. Решили двое побрататься по старым обычаям на развалинах капища, так вместо этого сцепились, как молодые козлы, да только рога еще не отрастили…

— Ермолай, — закатил глаза Ладимир.

— Да все спокойно, брат. Езжай и кланяйся от меня Ярославе, да про Марфу не забудь. А меня, вон, вижу, уже Яробор поджидает, — все еще посмеиваясь, махнув рукой на прощание, он развернул коня.

Ладимир проезжал мимо городского колодца, у которого, как обычно, ближе к вечеру толпились женщины. Те, что уже набрали ведра, цепляли их на коромысло и возвращались домой, а на ходу судачили. Ладимир вспомнил, как впервые повстречался здесь с Ярославой, когда решил напиться в жаркий день. Тогда у колодца так же толпились девицы, некоторые откровенно заглядывались на статного жениха, а он заметил только одну, да так, что отпустил колесо и зашиб пальцы на руках, после чего густо покраснел. Ярослава оказалась не из робких, она смерила его взглядом и одним жестом попросила рассмотреть ушиб. Растерявшись, он подал ей здоровую руку.

— Другую, — засмеялась она, отчего он покраснел еще сильнее. — Быть может, у Купавы найдется что-нибудь по такому случаю.

Не имея ни малейшего понятия, кого она имеет в виду, в этот раз он протянул нужную руку. Едва ее пальцы коснулись ушиба, как горячая волна пробежалась по телу Ладимира. Он не сомневался, с ней произошло то же самое, он это почувствовал, как и теплое покалывание в пальцах, пришедшее на смену саднящей боли.

В Ярославе он души не чаял. Хотя порой она и была упрямой, он любил ее за доброту и веселость. Сложности у Ладимира возникли, когда он решил на ней жениться. Марфа, узнав о выборе дочери, не испытывала особого восторга, и не избранник был причиной, она лишь хотела держать дочь подальше от князя. А знала она Ратибора не понаслышке, лечить ей приходилось не только простой народ, но и его дружинников. Стоило Марфе коснуться самой страшной раны, и на ее месте даже рубца не оставалось.

Ведьм в княжестве уважали, но только светлых. Тьму боялись, помня старый сказ о временах, когда предки чтили богов и приносили им жертвы в рощах. Тогда мор одолел род людской, скосив добрую их половину в государстве. История та давно обросла домыслами, и каждый ее рассказывал на свой лад. Кто говорил о виновнике, кто о виновнице, но в одном мнения сходились — человек тот обладал немалой колдовской силой и получил ее через темный ритуал. Кто-то говорил, что сила забирала жизнь человека лишь касанием, другие спорили, что хватало только взгляда. То, как извели виновника, никто не знал, но версии ходили разные.

Будущая теща всячески пыталась скрыть ото всех, что сила передается по материнской линии, поэтому они с мужем решили растить Ярославу подальше от столицы. Раннее вдовство не облегчило ей жизнь, хоть Святогор и был благосклонен к ней и всячески шел ей на уступки. Ведьмы, обладающие живительной силой, встречались крайне редко, потому князь очень дорожил Марфой. С приходом Ратибора перемены не заставили себя ждать: просьбы сменились требованиями, а затем и угрозами. Желая держать Марфу подле себя, Ратибор приказал ей перебраться в город в срочном порядке. Одно радовало ведьму — сила в Ярославе долго дремала, до шестнадцати лет.

Он вспомнил, как Ярослава уговаривала Марфу дать согласие на женитьбу то слезами, то угрозами. Так, Марфа, не в силах больше сопротивляться единственной дочери, усадила жениха за стол и долго вела с ним беседу.

Поддавшись воспоминаниям, Ладимир чуть не забыл свернуть на дорогу, ведущую к родному терему, который стоял почти на окраине города. Завидев знакомые окна, Ладимир пустил коня быстрее, и мимо него проносились терема и избы. В теремах жили знатные особы, где глава семейства, как правило, служил в дружине князя или занимался почетным ремеслом, а в избах жил народ попроще. Терем, в котором жил Ладимир, выделялся на фоне остальных своей величиной и свисающим с конька крыши деревянным полотенцем.

Едва он зашел в сени, как изнутри повеяло чем-то вкусным. От предвкушения встречи с Ярославой и хорошей трапезы настроение сразу же улучшилось, и Ладимир зашел в светлицу. Вроде бы обстановка была такая же, как и до женитьбы: печка, лавки, стол, — но при Ярославе все заиграло другими красками, причем в буквальном смысле. Она разрисовала печку цветами и животными, связала половик и накрыла им дверцу, что вела в погреб, а на полках прибавилось всякой кухонной утвари — глиняные и чугунные горшки, расписные плошки. Каждая мелочь делала жилище живым и гостеприимным.

Свою жену он нашел сидящей на корточках возле печи, она сметала мусор на совок, а ее длинная русая коса волочилась по полу.

— Чую-чую, человеком пахнет, — не поворачивая головы, весело пропела она.

— Ты погоди, я еще сапоги не снял, — усмехнулся Ладимир. — Если бы ты столько дней без передышки в пути провела, благоухала бы и не так.

Ярослава, кряхтя, попыталась встать, но не справилась из-за большого живота. Примостив меч возле стены и скинув суму на лавку, Ладимир бросился к ней на помощь. Как только она поднялась — кинулась мужу на шею, выронив при этом совок вместе с мусором. Долго она не выпускала его из объятий, а потом принялась придирчиво рассматривать. Заключив, что тому немедленно стоит сходить в баню, сама принялась хлопотать с едой.

После того как Ладимир себя привел в порядок и подкрепился, они вдвоем тихо вели беседу за столом. Он с беспокойством посмотрел на дверь: Марфы до сих пор не было. Его иногда посещало желание расспросить об ее редких таинственных отлучках. Исчезала она так на несколько дней, а когда появлялась, то вела себя как ни в чем не бывало. Ладимир каждый раз подавлял свое любопытство, поскольку тещу порой побаивался, но относился с большим почтением.

— А где матушка?

— С Купавой в лес отправились за травами. — Ярослава, подперев рукой щеку и облокотившись на стол, с улыбкой смотрела на него. Затем, округлив и без того большие серые глаза, зловеще добавила: — Ведьмы.

— Пора бы ей вернуться, скоро солнце сядет, — Ладимир посмотрел в окно и неодобрительно покачал головой. — Да и мой наказ тебя не оставлять не сдержала.

— Малой меня считаешь? — притворно разозлилась Ярослава. — Вы с матушкой словно сговорились.

— С таким-то животом уж точно не малая, — подразнил он. — Но я все же старше почти на десять годков. Да и срок уже близок, а повитуха из меня никакая, — добавил он серьезным тоном.

— Не волнуйся, скоро придет. Баню постоянно в тепле держим. А ты бы пошел да вздремнул.

Услышав про долгожданный отдых и представив себе мягкую перину с подушками, Ладимир, зевая, потянулся. Только он встал из-за стола, как во входную дверь с силой постучали, и, не дождавшись ответа, в светлицу вбежал Ермолай, весь взъерошенный и бледный, всем своим видом перепугав домочадцев.

— Нужна Марфа. Немедля. — На лице гостя каплями проступил пот.

— Что стряслось? — Сон Ладимира как рукой сняло. — Присядешь, может?

— Времени нет. — Он пытался отдышаться. — По поручению Ратибора я пришел.

Ярослава быстро, насколько позволяло ее положение, метнулась к лавке, где стояло ведро с водой и ковшом, и поспешила к Ермолаю. Ладимир забеспокоился о друге: тот места себе не находил, и уж если Ратибор его послал сюда, то дело должно быть срочное. Он не стал терять впустую время и, отлучившись ненадолго, переоделся в одежду воеводы. На ходу застегивая наборный пояс, с беспокойством посмотрел на Ермолая. За все годы, а знакомы они с самого раннего детства, он не видел друга таким подавленным.

— Что стряслось-то?

— Марфа нужна, — повторил Ермолай, отдавая пустой ковш Ярославе. — Княгине плохо и княжичу… Ивану. Умирают. Оба. — Он, не мигая, глядел в глаза Ладимира. — Он требует немедля доставить Марфу.

Ярослава громко охнула и многозначительно посмотрела на Ладимира. Он насторожился и, продолжая вести с ней немой разговор, еле заметно покачал головой. Ярослава насупилась и открыла было рот, но он не дал ей высказаться, обратился к Ермолаю:

— Марфа должна вскоре вернуться. Ступай, мы все передадим ей.

— Потом может оказаться поздно, — Ермолай поник.

— Подожди нас снаружи, — тихо сказала Ярослава. — Я могу помочь вместо матушки.

Ладимир закрыл глаза, и с его губ сорвался тихий стон, а Ярослава почувствовала себя неуютно, зная, что разозлила мужа. Ермолай так и продолжал стоять в дверях, не шелохнувшись.

— Ступай, друг мой, — повторил Ладимир.

Едва за гостем закрылась дверь, Ладимир обрушился на жену:

— Ты что творишь?

— Княжич всего лишь ребенок. Я смогу… — убеждала его Ярослава.

— Кроме меня, ты никого не исцеляла. Ты могла бы жить спокойно и не быть в услужении у Ратибора, как Марфа. А если дочь родится? Такую судьбу ей желаешь? Ратибор ведь не глуп — смекнет, что сила от матери к дочери передается. Зачем? Не посоветовавшись со мной! — Ладимира словно прорвало. — И то, что Марфа рассказывала, неужто запамятовала? Когда она была на сносях, сил ей не хватало в полной мере. А ежели что не так выйдет?

Любой бы на месте Ярославы испугался выражения его лица.

— Ермолай прав, нужно поторапливаться, — она гнула свое. — Княжич всего лишь ребенок.

Ярослава, не сводя молящих глаз с Ладимира, подошла к нему и провела рукой по его бородатой щеке:

— Прошу.

Еще немного поколебавшись и сам себя ругая за неспособность отказать жене, он нехотя кивнул. Возле крыльца их поджидал Ермолай с совсем молодым дружинником, скорее всего, еще отроком. Ожидая жену, Ладимир отдал приказ мальцу дождаться Марфы и все ей изложить, чтобы та не задерживалась и поспешила к князю.

Ермолай вел их по переходам в хоромах от одной клети к другой, прежде чем они пришли в нужные покои. Хотя Ладимир знал дорогу, сейчас просто шел за другом и с беспокойством посматривал на жену, которая старалась незаметно от него скрыть боль внизу живота и каждый раз останавливалась, якобы чтобы отдышаться. Он сжал челюсть и ругал себя еще сильней, но деваться было уже некуда. Достигнув нужной опочивальни, Ермолай остановился и попросил их подождать в переходе, а сам зашел внутрь. Обмолвиться словечком супругам не удалось, так быстро вернулся Ермолай, уже с Ратибором. Ярослава и раньше видела князя, но столь близко не приходилось. Широкоплечий и коренастый, не уступающий по росту мужу, он был красив. Тонкий венец, украшенный деревом посередине, лежал на каштановых волосах, которые спадали чуть ниже плеч, нос с небольшой горбинкой. Но красота Ратибора напугала ее, голубые глаза показались холодными.

Ладимир поклонился князю, она следом. Только тогда Ратибор обратил на нее внимание — от его взгляда с прищуром Ярославе захотелось стать невидимой.

— Кого ты привел? — взревел он.

Он обращался к Ермолаю и указывал пальцем на нее, отчего Ярослава вздрогнула. Ладимир поспешил взять ее за руку и слегка заслонил собой от князя.

— Это дочь Марфы, — оправдывался Ермолай. — У нее та же сила исцеления, что и у матери.

По пути сюда Ярослава успела поведать ему об этом.

— Позвольте, государь, помочь, — вмешалась Ярослава.

Хотя она старалась говорить твердо, но голос предательски дрожал. То, как он смерил ее взглядом, Ладимиру не понравилось. Единственным объяснением столь неприкрытой неприязни он посчитал недоверие со стороны князя к ведьмам. Ладимиру показалось, что у того внутри кипела борьба, но жесткое выражение лица быстро сменилось озабоченностью, после того как из опочивальни послышался женский кашель и стон. Ратибор, наконец, сказал:

— Ступай и спаси мою Раду.

Ярослава, переглянувшись с мужем, отпустила его руку и зашла в клеть, где на разных ложах с резными ножками лежали княгиня и княжич. По убранству можно было догадаться, что в клети жили княжичи, на полу лежали маленькие деревянные мечи, щиты и прочие деревянные фигурки зверей. Возле княгини сидела женщина в темной одежде и протирала той лоскутом материи лоб. Завидев Ярославу, она вскочила и с поклоном удалилась, и оставила ее в замешательстве. Последние слова Ратибора очень напугали Ярославу и не давали покоя. Она с жалостью посмотрела на маленького темноволосого мальчика лет четырех от роду.

— Не мешкай.

Ярослава вздрогнула и заметила, что княгиня не сводила с нее глаз. Даже в тяжелом состоянии та была красивой: миловидное лицо обрамляли длинные, очень светлые волосы, которые разметались по груди и подушкам. Даже будучи высокой, она показалась Ярославе хрупкой, особенно сейчас, когда в серых глазах застыла мольба. Из одежды на ней осталась только длинная рубаха, которая заметно пропиталась потом и липла к телу, а на руках виднелись красные пятна. И что по-настоящему напугало Ярославу, так это ее одышка: каждый вдох давался той с большим трудом. Девушка неуверенно сделала шаг в сторону княгини, но та жестом ее остановила и, сделав усилие над собой, задыхаясь, прошептала:

— Его… Спаси его.

Подойдя к княжичу, Ярослава присела на краешек ложа и откинула свою косу за спину. Ее сердце сжалось, а по лицу потекли слезы: перед ней лежал мальчик, и он, несомненно, умирал. Он казался уменьшенным двойником своего отца — с такими же каштановыми волосами и голубыми глазами. Ярослава видела, как он пытался храбриться, но вдруг застонал от боли и схватился за грудь. Она аккуратно отвела его руки в стороны и мягко положила на их место свои. Сосредоточившись, она думала только о том, чтобы все получилось, как внезапно ее саму пронзила внизу живота боль. Глубоко вздохнув и проигнорировав схватку, она продолжала держать руки на груди мальчика, пока от ее ладоней не заструилось неяркое свечение. Ярослава услышала, как княгиня с облегчением выдохнула. На бледном изнеможенном лице княжича стал проступать румянец, а его тело расслабилось. Он открыл глаза и улыбнулся ей — и в тот же миг забылся сном. Обрадованная Ярослава поднялась и направилась к княгине, но замерла: спасать было уже некого. Рука безвольно свесилась с кровати, открытые глаза смотрели в сторону сына. Ярослава осторожно подошла к ней и дотронулась до ее руки, та была еще теплой, затем коснулась ее груди, но ничего не произошло, свечения так и не появилось; мертвых она поднять не могла, как и Марфа. Не заметив, что по щекам все еще текут слезы, она в последний раз взглянула на спящего мальчика и вышла прочь.

Снаружи ее по-прежнему ожидали трое мужчин: взволнованные Ратибор с Ладимиром молча стояли возле двери, а Ермолай держался подальше, в сторонке, и нервно покусывал губу. Ладимиру не понадобились от нее никакие слова, чтобы понять, что случилось непоправимое. Он мягко притянул ее к себе и незаметно пытался загородить ее собой от князя.

Ратибор, не говоря ни слова, придержал за Ярославой дверь и зашел в опочивальню. Как только он скрылся из виду, Ладимир потянул жену за собой к выходу. Вдруг за закрытой дверью послышался страшный звук, который был больше похож на вопль раненого зверя. Князь без конца звал жену:

— Рада… Рада!

Ладимир взглянул перед выходом на друга, тот старался не показывать своей тревоги, но его выдавали стиснутые кулаки и плотно сжатая челюсть. Не совладав с собой, Ермолай закрыл лицо ладонями и попытался вернуть себе самообладание.

— Он это так не оставит. Пока он ее оплакивает — у вас есть время.

Ладимир кивнул, по-прежнему держась за дверь.

— Через городские ворота опасно, есть подкоп с восточной стороны, там, где старая кузня и темница, — продолжал Ермолай. — Бегите.

Ладимир знал, о каком подкопе шла речь, через него недавно сбежал ожидавший казни заключенный, поэтому снова кивнул и закрыл за собой дверь. Ярослава уже ждала его в переходе и выглядела еще более напуганной.

— Я без матушки никуда не пойду, — прошептала она.

Схватив ее за руку, Ладимир повел Ярославу за собой. Им снова предстояло пройти через клети и переходы, но в этот раз он выбрал короткий путь, тот, что вел в город через поварню. Внутри последней никого, на удивление, не оказалось. Вся она была завалена утварью — на полках ютились разнообразные горшки для приготовления еды, а в печи и в очагах потрескивал огонь. В другое время Ярослава непременно бы задержалась, чтобы внимательнее все осмотреть: в какой посудине готовят для княжеской семьи, а в какой подают. Но они лишь обогнули длинный стол, даже не заметив, что на нем лежало, и уже вдыхали вечерний воздух.

Как только они оказались снаружи, Ярослава сразу же уперла руки в бока. Обычно Ладимира это смешило, потому что она напоминала ему пузатый горшок с ручками, о чем он сразу же ей сообщал. Но сейчас настроение было другое.

— Надо домой вернуться… — начала она.

— Я знаю, — перебил ее Ладимир.

Она явно готовилась к спору и еще какое-то время смотрела на него с открытым ртом, но его быстрое согласие взбодрило ее, и она чуть ли не бегом поторопилась в сторону дома.

Солнце уже садилось, отчего город казался опустевшим. По пути им встретилась только пара дружинников, которые, узнав воеводу, поздоровались и отправились дальше по своим делам. Ладимир попросил Ярославу поменьше оглядываться, дабы не привлекать к себе внимания, и окольными путями они благополучно добрались до дома.

В светлице их встретила встревоженная Марфа, она в суматохе металась по углам и собирала в узелки пожитки. Ее волосы, с небольшой проседью, растрепались и выбились из-под платка, серые глаза смотрели встревоженно. Ярослава обратила внимание, что мать поверх поневы зачем-то нацепила кушак, за который заткнула ножны со знакомым кинжалом. Времени на объяснения не было, но Ладимир и так понял, что Марфа знает о случившемся.

— Куда бежать, ума не приложу, — лишь вымолвил он.

Марфа тяжело вздохнула, громоздя приготовленные узелки на стол.

— Домой, — ответила она.