Голод

Лора Таласса (2020)

Четыре Всадника пришли в наш мир, чтобы уничтожить человечество. МОР, в надвинутой на лоб короне. ВОЙНА, высоко вздымающий стальной клинок. ГОЛОД, с косой и весами в руках. И СМЕРТЬ мрачный, со сложенными за спиной темными крыльями, с факелом, что курился ядовитым дымом. Они пришли, чтобы убить всех нас. Ана да Силва всегда предполагала, что умрет молодой, но никак не ожидала, что это произойдет от рук Голода — бессмертного, который спас ей жизнь много лет назад. Но если всадник и вспомнил ее, то определенно без особого тепла. Ведь при следующей встрече с ним ее ранят и оставляют умирать. Только она не совсем умирает. Если Голод в чем-то и хорош, так это в жестокости. Глупые жалкие людишки иного и не заслуживают. Как бы Голод ни старался, он не может забыть того, что они однажды с ним сделали. Но когда Ана, призрак из давнего прошлого, загоняет его в угол и угрожает расправой, это выглядит настолько очаровательно, что он решает оставить ее при себе.

Глава 14

Те немногие путники, что встречаются нам по дороге, умирают все до единого. Всадник не щадит никого.

Впервые завидев живую душу, я сразу же напрягаюсь. Какой-то мужчина бредет по дороге, ведя за собой небольшое стадо коз. Он не замечает нас до тех пор, пока мы не настигаем его, а когда замечает, то успевает лишь вытаращить глаза — из земли уже вырастает извивающийся куст и хватает его.

Когда растение убивает незнакомца, я с трудом сдерживаю крик. Самое ужасное, пожалуй, то, что, пока человек бьется в ветвях растения, оно расцветает нежными розовыми розами.

Жнец убивает не только путников. Мы проезжаем мимо нескольких домов, стоящих у дороги, и всякий раз — иногда в самих жилищах, иногда возле, смотря по тому, где находятся их обитатели, — из земли поднимаются чудовищные растения всадника, хватают людей и убивают их, сжимая в своих ветвях как в тисках.

Только когда мы въезжаем в Коломбо, Голод шепчет мне на ухо:

— Здесь остановимся.

Я подавляю дрожь. Хотелось бы сказать, что это дрожь ужаса, но какая-то нездоровая часть меня до сих пор неадекватно реагирует на низкий знойный тембр его голоса, в точности как тогда, в мои семнадцать лет.

Наше появление здесь совсем не похоже на то, что я видела в Лагуне. Толпы не выстраиваются вдоль улиц, никто нас не ждет. Первый из горожан, узнавший Голода, вскрикивает, бросает корзину, которую нес, и бежит в дом. То же происходит и во второй раз, и в третий, и наконец начинает казаться, что весь город охвачен смятением.

Очевидно, Голод не высылал никого вперед, чтобы предупредить горожан о своем прибытии.

Мы едем дальше, конь Голода прибавляет ходу и несется по улицам галопом. Кругом царит хаос. Люди разбегаются во все стороны, их товары рассыпаются по земле. Скотина бегает вокруг, несколько свиней визжат в панике.

Прямо посреди всего этого Голод останавливает коня, и тот подается назад. Мне приходится ухватиться за гриву, чтобы удержаться в седле.

Голос Жнеца гремит со сверхъестественной мощью:

— Стойте.

К моему изумлению, люди… и впрямь замедляют шаги. Их испуганные взгляды обращаются к всаднику.

— Мне нужно место, где остановиться, — говорит он. — Лучший дом в городе. И хорошие люди, готовые помогать. Сделайте это, и мой гнев не дойдет до крайности.

На этих словах я оглядываюсь на Голода. Его лицо кажется искренним, но неужто он способен на милосердие?

Вперед выходит горстка людей, согласных помогать всаднику.

Видимо, скоро мы все узнаем…

______

Когда мы с Голодом входим в дом, где нам предстоит жить, уже наступает ночь. Позвякивая кандалами, я иду рядом с всадником и несколькими горожанами, которые помогали нам в последние часы.

В одной руке Жнец держит косу, а другой сжимает мою руку выше локтя. Я незаметно пытаюсь вырвать ее. Но он не отпускает, только сжимает крепче.

— Пусти, — требовательно говорю я вполголоса.

Всадник бросает на меня косой взгляд, но и только.

— Это главная спальня, — говорит Луис, старший сотрудник полицейского управления Коломбо. Именно он по большей части занимается нашим обустройством. — Хозяева дома любезно предоставили ее для вас и вашей… — Луис оглядывает меня, задерживая взгляд на кандалах, до сих пор не снятых. Голод не снисходит до объяснений, как и я. — Спутницы.

Жнец смотрит на Луиса в упор, и от него веет враждебностью. Так Голод реагирует на него с тех пор, как мы оба узнали, что Луис служит в полиции. У меня есть смутное подозрение, что те, кто ранил всадника, тоже носили форму.

Луис ведет нас обратно в прихожую, где стоят с неловкими и расстроенными лицами пожилые супруги.

Напряжение пропадает с лица чиновника.

— Мистер и миссис Барбоза. Вот вы где.

Он выходит вперед, чтобы поприветствовать их.

Они пожимают ему руку, но глаза их прикованы к Жнецу.

Луис поворачивается к нам.

— Голод, это хозяева, мистер и миссис Барбоза. Хозяева дома, — зачем-то повторяет он.

Вид у них одновременно недовольный и встревоженный.

Жена первой замечает меня. Она видит, как Голод сжимает мою руку, затем смотрит на кандалы. Оглядывает меня с головы до ног: растрепанные кудри, плохо сидящее платье и, наконец, грязные босые ноги. Ноздри у нее раздуваются, и она делает гримасу, будто чувствует, как от меня веет дурной славой. Интересно, что она сделала бы, если бы узнала, что я на самом деле работница секс-индустрии.

Голод сжимает мою руку, затем отпускает ее и делает шаг вперед.

— А, хозяева, — говорит он. — Они-то мне и нужны.

Так стремительно, что я не успеваю уследить, он выхватывает из-за спины косу и перерезает шеи обоим. На миг кажется, что на них багровые воротники. Потом их головы падают с плеч.

У меня первой вырывается крик, а закованные в кандалы руки взлетают ко рту. Миг спустя комната взрывается криками, люди хватаются за оружие.

Луис бросается на всадника, а тот вращает косой, словно в каком-то сложном танце. Лезвие взмывает вверх, кончик косы чиркает полицейского по животу и распарывает его снизу до ключицы.

От этого зрелища у меня подгибаются ноги.

Все остальные бросаются на Жнеца с оружием наизготовку.

— Довольно! — гремит голос Голода.

Не знаю, что за дьявольская магия тут действует, но по какой-то причине люди его слушаются. Они прекращают атаку, некоторые даже опускают оружие.

— Я и мой маленький человечек, — Жнец берет меня за руку и позвякивает моими кандалами, — будем жить здесь. Вы можете либо помочь мне и сохранить свои жалкие жизни, либо я убью вас прямо сейчас. Кто хочет умереть?

Он окидывает взглядом стоящих вокруг.

Никто не издает ни звука.

— Так я и думал.

Голод упирает косу в пол, как посох.

— Уберите эти трупы, — приказывает он, не обращаясь ни к кому конкретно. — Мне нужно, чтобы кто-то приготовил ужин, и еще я хочу развлечься. Найдите для меня лучшее, что может предложить этот город, и доставьте сюда.

А иначе… Этих слов он не говорит, но мы все их слышим.

Голод хватает меня за цепочку кандалов и тащит прочь. Мы едва успеваем сделать три шага, как он останавливается, и я почти врезаюсь в него.

— Да, чуть не забыл, — говорит всадник, поворачиваясь к людям в прихожей. — Если кто-то из вас подумывает о бунте, позвольте мне избавить вас от лишних хлопот — не вздумайте. Любое покушение на мою жизнь повлечет за собой жестокую кару. Не могу даже выразить насколько. — Голод кивает в сторону тел. Луис еще жив, он стонет. — Это была милость. Спросите вот ее.

Он встряхивает мои оковы, и несколько взглядов обращается ко мне.

Я молчу, но думаю, что они видят мой страх. Я сама определенно чувствую, как он сочится сквозь кожу.

— Ну? — говорит Голод, окидывая их взглядом. — Что стоите? Займитесь делом. Сейчас же.

Всадник приводит меня в пустую комнату и сам заходит следом. Едва он закрывает дверь, как меня начинает бить дрожь, мышцы слабеют. Ноги не хотят держать, но все же как-то держат.

— Чего ты хочешь?

Голос у меня дрожит.

— Что, сексуальных намеков не будет?

Голод бросает косу на кровать, и кровь стекает с лезвия, пачкая покрывало.

Я сжимаю губы. Только что погибло несколько человек. Его спокойствие для меня непостижимо.

Все это время я пыталась достать его до печенок, а вместо этого он достал меня. И знает это. Наслаждается моментом, больной ублюдок.

— Ты говорила мне, что я должен что-то положить тебе в рот, чтобы ты заткнулась, но, похоже, все, что для этого было нужно, — убить нескольких человек, — говорит он. — Как удачно, ведь смерть — мое ремесло.

Я вздрагиваю, отворачиваюсь от него и подхожу к окну. Снаружи ничего не видно, темень абсолютная.

Вздыхаю, и этот вздох выходит прерывистым.

— В тот день, когда я спасла тебя… Ты знаешь, почему я это сделала? — спрашиваю я, оглядываясь на него через плечо.

— Меня не интересует, почему ты это сделала, — говорит Голод, однако я вижу, как его красивое лицо поворачивается ко мне в ожидании, когда я договорю.

— Для меня была невыносима мысль, что кто-то может причинить человеку такую боль, какую причинили тебе.

— Я не человек, Ана. Я всадник.

— Думаешь, это что-то меняет?

Ему нечего на это сказать.

Я вновь отворачиваюсь к окну: у меня нет желания смотреть на Голода и на кровь, которой забрызганы его бронзовые доспехи.

Мгновение спустя он подходит ко мне. Краем глаза вижу, как он запускает руку в карман черных брюк и достает ключ. Жнец берет меня за запястья и начинает расстегивать кандалы.

— Ты что, снимаешь наручники?

— А ты предпочла бы, чтобы я этого не делал? — спрашивает он, изогнув бровь.

Я не отвечаю.

Он открывает замки на тяжелых железных кандалах, и я поворачиваю руки ладонями вверх. Кое-где кожа стерта до крови.

— Я думала, ты мне не доверяешь, — говорю я с подозрением.

— Не доверяю, — соглашается Голод. — Но что ты можешь сделать в таком положении?

— Я могу тебя ранить, — говорю я, прищуривая глаза. Думаю, сейчас было бы очень приятно вонзить в Жнеца еще один клинок.

Голода как будто забавляет эта мысль.

— Рискуя испытать на себе мой гнев? Едва ли. Хотя я приветствую твои попытки, какими бы жалкими они ни были до сих пор.

— Мне показалось, ты говорил, что с тобой я в безопасности, — напоминаю я.

— Так и есть. Я не собираюсь причинять тебе вред, если ты не причинишь вреда мне.

Хоть и с неохотой, но я вынуждена признать, что это справедливо.

— А если я сбегу? — спрашиваю я.

— Твои попытки сбежать были еще хуже, чем попытки убить, — говорит он, подходя вплотную.

Я ничего не могу с собой поделать: от его близости у меня сбивается дыхание.

— Но не лишай меня удовольствия, цветочек, — продолжает он. — Беги. Возвращайся в свой нищий заброшенный город и живи дальше в своем пустом борделе. Попробуй снова зарабатывать на жизнь, продавая тело мертвецам, и наслаждайся теми крохами заплесневелой пищи, что ускользнули от моего внимания. Я уверен, что ты проживешь долгую и безбедную жизнь.

При этих его словах ненависть во мне поднимается с такой силой, что горло перехватывает. Я смотрю на него. Он стоит слишком близко. Так близко ко мне подходили только клиенты, но совсем с другими намерениями.

Голод старается поймать мой взгляд.

— Нет, ты не сбежишь, — говорит он. — Бегство требует определенного мужества, которого тебе, очевидно, не хватает.

Моя рука взлетает сама собой, прежде чем я успеваю ее удержать, и бьет его по щеке. Чувствую, как горит кожа на ладони от этого прикосновения. Голова Жнеца дергается вбок.

После этого мы оба стоим не двигаясь. Я тяжело дышу, лицо всадника отвернуто в сторону.

Затем его рука медленно поднимается и касается щеки. Он смеется, и от этого смеха у меня волоски на руках встают дыбом.

Он только что убил трех человек, а я взяла и ударила его.

Так быстро, что я не успеваю уследить, он хватает меня за подбородок.

— Глупый маленький цветочек. Неужели ты до сих пор ничему не научилась? — С этими словами он шагает вперед и толкает меня, пока я не впечатываюсь в стену и не оказываюсь опять прижатой к ней. — Может, ты все-таки смелая, раз так испытываешь мое терпение.

Его взгляд опускается на мои губы, и, пока он продолжает свою полную ненависти тираду, я вижу, как что-то мерцает в этих неземных зеленых глазах.

Он встречается со мной взглядом, и между нами пробегает какая-то искра.

— Или, может быть, ты считаешь себя выше наказания.

Не успевает он договорить, как деревянный пол подо мной вздымается, словно муравейник, а затем разлетается на щепки. Из земли поднимается безобидный на первый взгляд стебелек и тычется мне в ногу. Я стараюсь не закричать при виде этого стебля, даже когда он ползет по моей ноге.

— Что ты делаешь?

— Напоминаю тебе, почему не стоит пытаться ударить меня ножом, дать мне пощечину или как-то еще меня задеть.

Побег разделяется надвое, потом натрое, потом на четыре, тянется вверх и вьется вокруг меня. На нем появляются крошечные шипы, которые становятся все длиннее и острее по мере того, как стебель растет. Растение не ползет вверх по моему телу. Вместо этого оно разрастается, окружая меня, словно клетка. Только когда я оказываюсь в ловушке, Голод выпускает меня и отступает назад.

— Ты спасла меня когда-то, поэтому я пощажу тебя — только по этой причине, — говорит он. — Но больше никогда не испытывай мое терпение.

С этими словами он выходит из комнаты, захлопнув дверь.

Я замираю на мгновение, ожидая еще чего-то: что Голод вернется или что эта клетка увянет и засохнет.

Ни того ни другого не происходит.

— Дерьмо! Как же отсюда выбраться-то? — бормочу под нос.

Ответ становится ясен лишь спустя несколько мучительных часов и множество порезов: вот так, и никак иначе.