Неточные совпадения
Один из
казаков хотел
было стрелять, но я остановил его.
Ниже росли кусты и деревья, берег становился обрывистым и
был завален буреломом. Через 10 минут его лошадь достала до дна ногами. Из воды появились ее плечи, затем спина, круп и ноги. С гривы и хвоста вода текла ручьями.
Казак тотчас же влез на коня и верхом выехал на берег.
Выбрав место, где не
было бурелома,
казак сквозь кусты пробрался к реке, остановился в виду у плывущей лошади и начал ее окликать; но шум реки заглушал его голос.
Вечером стрелки и
казаки сидели у костра и
пели песни. Откуда-то взялась у них гармоника. Глядя на их беззаботные лица, никто бы не поверил, что только 2 часа тому назад они бились в болоте, измученные и усталые. Видно
было, что они совершенно не думали о завтрашнем дне и жили только настоящим. А в стороне, у другого костра, другая группа людей рассматривала карты и обсуждала дальнейшие маршруты.
Надо
было видеть, в какое бегство обратились
казаки!
Решено
было дать пчелам успокоиться. Перед вечером два
казака вновь пошли к улью, но уже ни меда, ни пчел не нашли. Улей
был разграблен медведями. Так неудачно кончился наш поход за диким медом.
Казаки пробовали
было вести лошадей целиной, но оказалось еще худее.
— Погода разгуляется,
будет вёдро. Ишь петухи как кричат. Это верная примета, — говорили
казаки между собой.
Надо
было дать вздохнуть лошадям. Их расседлали и пустили на подножный корм.
Казаки принялись варить чай, а Паначев и Гранатман полезли на соседнюю сопку. Через полчаса они возвратились. Гранатман сообщил, что, кроме гор, покрытых лесом, он ничего не видел. Паначев имел смущенный вид, и хотя уверял нас, что место это ему знакомо, но в голосе его звучало сомнение.
— Значит, и у вас в тайге
есть китайцы? — спросили его
казаки.
Увидев нас, китаец испугался и хотел
было убежать, но
казаки закричали ему, чтобы он остановился.
Увидев стрелков, он испугался и тоже хотел
было убежать, но
казаки задержали его и привели ко мне.
—
Пить нельзя, — сказал
казак Эпов, подавая кружку.
Утром я проснулся от говора людей.
Было 5 часов. По фырканью коней, по тому шуму, который они издавали, обмахиваясь хвостами, и по ругани
казаков я догадался, что гнуса много. Я поспешно оделся и вылез из комарника. Интересная картина представилась моим глазам. Над всем нашим биваком кружились несметные тучи мошки. Несчастные лошади, уткнув морды в самые дымокуры, обмахивались хвостами, трясли головами.
На другой день
было еще темно, когда я вместе с
казаком Белоножкиным вышел с бивака. Скоро начало светать; лунный свет поблек; ночные тени исчезли; появились более мягкие тона. По вершинам деревьев пробежал утренний ветерок и разбудил пернатых обитателей леса. Солнышко медленно взбиралось по небу все выше и выше, и вдруг живительные лучи его брызнули из-за гор и разом осветили весь лес, кусты и траву, обильно смоченные росой.
Казаки согрели чай и ждали моего возвращения. Не обошлось без курьеза. Когда чай
был разлит по кружкам, П.К. Рутковский сказал...
—
Есть, — отвечал
казак Белоножкин и, пошарив у себя в кармане, вытащил из него почерневший от грязи кусок сахару.
Когда я проснулся, мне в глаза бросилось отсутствие солнца. На небе появились слоистые облака, и на землю как будто спустились сумерки.
Было 4 часа пополудни. Можно
было собираться на охоту. Я разбудил
казаков, они обулись и принялись греть воду.
К утру я немного прозяб. Проснувшись, я увидел, что костер прогорел. Небо еще
было серое; кое-где в горах лежал туман. Я разбудил
казака. Мы пошли разыскивать свой бивак. Тропа, на которой мы ночевали, пошла куда-то в сторону, и потому пришлось ее бросить. За речкой мы нашли другую тропу. Она привела нас к табору.
Целый день я бродил по горам и к вечеру вышел к этой фанзе. В сумерки один из
казаков убил кабана. Мяса у нас
было много, и потому мы поделились с китайцами. В ответ на это хозяин фанзы принес нам овощей и свежего картофеля. Он предлагал мне свою постель, но, опасаясь блох, которых всегда очень много в китайских жилищах, я предпочел остаться на открытом воздухе.
В лесу попадалось много следов пятнистых оленей. Вскоре мы увидели и самих животных. Их
было три: самец, самка и теленок.
Казаки стреляли, но промахнулись, чему я
был несказанно рад, так как продовольствия у нас
было вдоволь, а время пантовки [Охота за оленями в начале лета ради добычи пантов.] давно уже миновало.
Наконец мы услышали голоса: кто-то из
казаков ругал лошадь. Через несколько минут подошли люди с конями. Две лошади
были в грязи. Седла тоже
были замазаны глиной. Оказалось, что при переправе через одну проточку обе лошади оступились и завязли в болоте. Это и
было причиной их запоздания. Как я и думал, стрелки нашли трубку Дерсу на тропе и принесли ее с собой.
Чуть только начало светать, наш бивак опять атаковали комары. О сне нечего
было и думать. Точно по команде все встали.
Казаки быстро завьючили коней; не
пивши чаю, тронулись в путь. С восходом солнца туман начал рассеиваться; кое-где проглянуло синее небо.
Он не докончил фразы, встал и, махнув рукой, молча пошел на бивак. Та м все уже
было готово к выступлению;
казаки ждали только нашего возвращения.
Свет от костров отражался по реке яркой полосой. Полоса эта как будто двигалась, прерывалась и появлялась вновь у противоположного берега. С бивака доносились удары топора, говор людей и смех. Расставленные на земле комарники, освещенные изнутри огнем, казались громадными фонарями.
Казаки слышали мои выстрелы и ждали добычи. Принесенная кабанина тотчас же
была обращена в ужин, после которого мы напились чаю и улеглись спать. Остался только один караульный для охраны коней, пущенных на волю.
Я прислушался. Со стороны, противоположной той, куда ушли
казаки, издали доносились странные звуки. Точно кто-нибудь рубил там дерево. Потом все стихло. Прошло 10 минут, и опять новый звук пронесся в воздухе. Точно кто-то лязгал железом, но только очень далеко. Вдруг сильный шум прокатился по всему лесу. Должно
быть, упало дерево.
В это время с разведок вернулись
казаки и принесли с собой оживление. Ночных звуков больше не
было слышно, и ночь прошла спокойно.
Восхождение на гору Тудинзу отняло у нас целый день. Когда мы спустились в седловину,
было уже поздно. На самом перевале находилась кумирня.
Казаки нашли в ней леденцы. Они сидели за чаем и благодушествовали.
На рассвете (это
было 12 августа) меня разбудил Дерсу.
Казаки еще спали. Захватив с собой гипсометры, мы снова поднялись на Сихотэ-Алинь. Мне хотелось смерить высоту с другой стороны седловины. Насколько я мог уяснить, Сихотэ-Алинь тянется здесь в направлении к юго-западу и имеет пологие склоны, обращенные к Дананце, и крутые к Тадушу. С одной стороны
были только мох и хвоя, с другой — смешанные лиственные леса, полные жизни.
Когда мы вернулись в фанзу, отряд наш
был уже готов к выступлению. Стрелки и
казаки позавтракали, согрели чай и ожидали нашего возвращения. Закусив немного, я велел им седлать коней, а сам вместе с Дерсу пошел вперед по тропинке.
Дерсу ужасно ругал китайцев за то, что они, бросив лудеву, не позаботились завалить ямы землей. Через час мы подошли к знакомой нам Лудевой фанзе. Дерсу совсем оправился и хотел
было сам идти разрушить лудеву, но я посоветовал ему остаться и отдохнуть до завтра. После обеда я предложил всем китайцам стать на работу и приказал
казакам следить за тем, чтобы все ямы
были уничтожены.
В этих простых словах
было много анимистического, но
было много и мысли. Услышав наш разговор, стали просыпаться стрелки и
казаки. Весь день я просидел на месте. Стрелки тоже отдыхали и только по временам ходили посмотреть лошадей, чтобы они не ушли далеко от бивака.
26-го августа мы отдыхали, 27-е посвятили сборам, а 28-го вновь выступили в поход. Я с Дерсу и с четырьмя
казаками пошел вверх по реке Тютихе, Гранатман отправился на реку Иодзыхе, а Мерзлякову
было поручено произвести обследование побережья моря до залива Джигит.
Чем дальше, тем интереснее становилась долина. С каждым поворотом открывались все новые и новые виды. Художники нашли бы здесь неистощимый материал для своих этюдов. Некоторые виды
были так красивы, что даже
казаки не могли оторвать от них глаз и смотрели как зачарованные.
Ночи сделались значительно холоднее. Наступило самое хорошее время года. Зато для лошадей в другом отношении стало хуже. Трава, которой они главным образом кормились в пути, начала подсыхать. За неимением овса изредка, где
были фанзы,
казаки покупали
буду и понемногу подкармливали их утром перед походом и вечером на биваках.
Когда веник
был достаточно высоко, Дерсу прижал его к дереву, затем велел одному
казаку держать палку, а сам взобрался до ближайшего сука, сел на него и веником, как тряпкой, схватил свою добычу.
Вечером после ужина мы держали совет. Решено
было, что завтра я, Дерсу и китаец-охотник отправимся вверх по Тютихе, перевалим через Сихотэ-Алинь и назад вернемся по реке Лянчихезе. На это путешествие нужно
было употребить 3 суток. Стрелки и
казаки с лошадьми останутся в фанзе и
будут ожидать нашего возвращения.
С перевала тропа привела прямо к той фанзе, где оставались люди и лошади.
Казаки соскучились и
были чрезвычайно рады нашему возвращению. За это время они убили изюбра и наловили много рыбы.
Убить оленя во время рева очень легко. Самцы, ослепленные страстью, совершенно не замечают опасности и подходят к охотнику, когда он их подманивает рожком, почти вплотную. Мясом мы
были вполне обеспечены, поэтому я не пустил
казаков на охоту, но сам решил пойти в тайгу ради наблюдений.
После ужина
казаки рано легли спать. За день я так переволновался, что не мог уснуть. Я поднялся, сел к огню и стал думать о пережитом. Ночь
была ясная, тихая. Красные блики от огня, черные тени от деревьев и голубоватый свет луны перемешивались между собой. По опушкам сонного леса бродили дикие звери. Иные совсем близко подходили к биваку. Особенным любопытством отличались козули. Наконец я почувствовал дремоту, лег рядом с
казаками и уснул крепким сном.
В 12 часов я проснулся. У огня сидел китаец-проводник и караулил бивак. Ночь
была тихая, лунная. Я посмотрел на небо, которое показалось мне каким-то странным, приплюснутым, точно оно спустилось на землю. Вокруг луны
было матовое пятно и большой радужный венец. В таких же пятнах
были и звезды. «Наверно, к утру
будет крепкий мороз», — подумал я, затем завернулся в свое одеяло, прижался к спящему рядом со мной
казаку и опять погрузился в сон.
Юрта, маленькая снаружи, внутри
была еще меньше. В ней можно
было только сидеть или лежать. Я распорядился, чтобы
казаки ставили палатки.
Около реки мы нашли еще одну пустую юрту.
Казаки и Бочкарев устроились в ней, а китайцам пришлось спать снаружи, около огня. Дерсу сначала хотел
было поместиться вместе с ними, но, увидев, что они заготовляли дрова, не разбирая, какие попадались под руку, решил спать отдельно.
Голод сильно мучил людей. Тоскливо сидели
казаки у огня, вздыхали и мало говорили между собой. Я несколько раз принимался расспрашивать Дерсу о том, не заблудились ли мы, правильно ли мы идем. Но он сам
был в этих местах первый раз, и все его соображения основывались лишь на догадках. Чтобы как-нибудь утолить голод,
казаки легли раньше спать. Я тоже лег, но мне не спалось. Беспокойство и сомнения мучили меня всю ночь.
Хозяин хотел
было меня и Гранатмана поместить в своей комнате, но я настоял на том, чтобы
казаки и Дерсу ночевали вместе со мной.
Я ругался, ругались
казаки, ругался Дерсу, но делать
было нечего.
Я последовал за ним, а следом за мной пошли и
казаки. Минуты через три мы действительно подошли к удэгейскому стойбищу. Тут
были три юрты. В них жили 9 мужчин и 3 женщины с 4 детьми.
Вечером мы ходили в баню. За время путешествия я так сжился с
казаками, что мне не хотелось от них отделяться. После бани мы все вместе
пили чай. Это
было в последний раз. Вскоре пришел поезд, и мы разошлись по вагонам.