Неточные совпадения
Живя набегами, окруженные неприязненными племенами,
казаки чувствовали необходимость в сильном покровительстве и в царствование Михаила Федоровича послали от себя в Москву просить государя, чтоб он принял их под свою высокую руку. Поселение
казаков на бесхозяйном Яике могло казаться завоеванием, коего важность
была очевидна. Царь обласкал новых подданных и пожаловал им грамоту на реку Яик, отдав им ее от вершины до устья и дозволя им набираться на житье вольными людьми.
Число их час от часу умножалось. Они продолжали разъезжать по Каспийскому морю, соединялись там с донскими
казаками, вместе нападали на торговые персидские суда и грабили приморские селения. Шах жаловался царю. Из Москвы посланы
были на Дон и на Яик увещевательные грамоты.
Казаки на лодках, еще нагруженных добычею, поехали Волгою в Нижний-Новгород; оттоле отправились в Москву и явились ко двору с повинною головою, каждый неся топор и плаху. Им велено
было ехать в Польшу и под Ригу заслуживать там свои вины; а на Яик посланы
были стрельцы, в последствии времени составившие с
казаками одно племя.
Стенька Разин посетил яицкие жилища. По свидетельству летописей,
казаки приняли его как неприятеля. Городок их
был взят сим отважным мятежником, а стрельцы, там находившиеся, побиты или потоплены.
Но он попался в плен степным калмыкам, а
казаки его отправились далее, сбились с дороги, на Хиву не попали и пришли к Аральскому морю, на котором принуждены
были зимовать.
Совершенное равенство прав; атаманы и старшины, избираемые народом, временные исполнители народных постановлений; круги, или совещания, где каждый
казак имел свободный голос и где все общественные дела решены
были большинством голосов; никаких письменных постановлений; в куль да в воду — за измену, трусость, убийство и воровство: таковы главные черты сего управления.
Петр Великий принял первые меры для введения яицких
казаков в общую систему государственного управления. В 1720 году яицкое войско отдано
было в ведомство Военной коллегии.
Казаки возмутились, сожгли свой городок с намерением бежать в киргизские степи, но
были жестоко усмирены полковником Захаровым. Сделана
была им перепись, определена служба и назначено жалованье. Государь сам назначил войскового атамана.
Казаки неоднократно возмущались, и генерал-майоры Потапов и Черепов (первый в 1766 году, а второй в 1767) принуждены
были прибегнуть к силе оружия и к ужасу казней.
Между тем велено
было нарядить несколько сот
казаков на службу в Кизляр.
Яицкому войску велено
было выступить в погоню; но
казаки (кроме весьма малого числа) не послушались и явно отказались от всякой службы.
—
Казаки все еще
были разделены на две стороны: согласную и несогласную (или, как весьма точно переводила слова сии Военная коллегия, на послушную и непослушную).
«Сие последнее известие основано им на предании, полученном в 1748 году от яикского войскового атамана Ильи Меркурьева, которого отец, Григорий,
был также войсковым атаманом, жил сто лет, умер в 1741 году и слышал в молодости от столетней же бабки своей, что она,
будучи лет двадцати от роду, знала очень старую татарку, по имени Гугниху, рассказывавшую ей следующее: «Во время Тамерлана один донской
казак, по имени Василий Гугна, с 30 человеками товарищей из
казаков же и одним татарином, удалился с Дона для грабежей на восток, сделал лодки, пустился на оных в Каспийское море, дошел до устья Урала и, найдя окрестности оного необитаемыми, поселился в них.
Столетняя бабка его, рассказывавшая ему такую подробную и важную для всякого
казака историю и, следовательно, умершая не прежде, как когда ему
было лет 15, то
есть около 1656 года, должна
была родиться в 1556 году, или хотя в 1550; Гугниху же узнала она на 20 году своего возраста, то
есть около 1570 года.
Пушкина.)] пока татары южными Российского государства странами владели, о российских
казаках ничего не слышно
было.
«С 1655, то
есть с первой службы уральских
казаков против поляков и шведов, до 1681 года нет известий о походах их.
Г-н Левшин справедливо замечает, что царские стрельцы, вероятно, помешали яицким
казакам принять участие в возмущении Разина. Как бы то ни
было, нынешние уральские
казаки не терпят имени его, и слова Разина порода почитаются у них за жесточайшую брань.
«В те ж времена из
казаков яицкого войска некто, по прозванию Нечай, собрав себе в компанию 500 человек, взял намерение идти в Хиву, уповая
быть там великому богатству и получить себе знатную добычу.
Отправясь он, Нечай, в путь свой с теми
казаками, до Хивы способно дошел, и, подступя под нее в такое время, когда хивинский хан со всем своим войском
был на войне в других тамошних сторонах, а в городе Хиве, кроме малых и престарелых, никого почти не
было, без всякого труда и препятствия городом и всем тамошним богатством завладел, а ханских жен в полон побрал, из которых одну он, Нечай, сам себе взял и при себе ее содержал.
По таковом счастливом завладении он, Нечай, и бывшие с ним
казаки несколько времени жили в Хиве во всяких забавах и об опасности весьма мало думали; но та ханская жена, знатно полюбя его, Нечая, советовала ему: ежели он хочет живот свой спасти, то б он со всеми своими людьми заблаговременно из города убирался, дабы хан с войском своим тут его не застал; и хотя он, Нечай, той ханской жены наконец и послушал, однако не весьма скоро из Хивы выступил и в пути,
будучи отягощен многою и богатою добычею, скоро следовать не мог; а хан, вскоре потом возвратясь из своего походу и видя, что город его Хива разграблен, нимало не мешкав, со всем своим войском в погоню за ним, Нечаем, отправился и чрез три дня его настиг на реке, именуемой Сыр-Дарья, где
казаки чрез горловину ее переправлялись, и напал на них с таким устремлением, что Нечай с
казаками своими, хотя и храбро оборонялся и многих хивинцев побил, но напоследок со всеми имевшимися при нем людьми побит, кроме трех или четырех человек, кои, ушед от того побоища, в войско яицкое возвратились и о его погибели рассказали.
Калмыки от
казаков во всю силу побежали на те самые места, где
было скрытное калмыцкое войско, и так их навели на калмык, которые все вдруг на них,
казаков, ударили и, помянутого атамана с несколькими
казаками захватя, удержали у себя одного атамана для сего токмо, дабы тем удержанием прежде захваченных ими калмык высвободить; ибо, прочих отпустя, требовали оных своих калмычат к себе обратно; но наказной атаман ответствовал, что у них атаманов много, а без вожей им пробыть нельзя, и с тем далее в путь свой отправились; токмо на то место, где прежде с атаманом Нечаем
казаки чрез горловину Сыр-Дарьи переправлялись, не потрафили, но, прошибшись выше, угодили к Аральскому морю, где у них провианта не стало.
Сии оба полка, как не участвующие в богатых рыбных промыслах уральских, не участвуют и в наряде
казаков в армию; но отправляют только линейную службу, то
есть оберегают границу от киргизов.
«Осенняя плавня производится только с того места, где оканчивается багренье, то
есть верстах в 200 от Уральска и до моря. [Каждый
казак имеет при сем лове у себя работника. За полутора или двухмесячные труды должен он ему заплатить от 70 до 100 рублей. (Прим. Пушкина.)]
«5-я, рыболовство аханное, или аханами, то
есть особого рода сетями; производится около половины декабря и только в море, то
есть недалеко от Гурьева. В день, назначенный для начала сего промысла, начальник оного раздает всем желающим и имеющим право ловить участки по жребию. Участки все равны, то
есть каждому
казаку отводится равное пространство на определенное число аханов, определенной же меры. Чиновники получают по чинам своим по два, по три и более участков.
«Соль
казаки уральские получают или из Индерского и Грязного соленых озер, находящихся недалеко от границы в степи киргизской, или из озер, по берегам Эмбы лежащих.
Есть также и около Узеней небольшие соленые озера».
Они, вероятно, думали и то, что сия держава, по покорении Чжуньгарии, вызвала оттуда свои войска обратно, а в Или и Тарбагатае оставила слабые гарнизоны, которые соединенными силами легко
будет вытеснить; в переходе же чрез земли киргиз-казаков тем менее предполагали опасности, что сии хищники, отважные пред купеческими караванами, всегда трепетали при одном взгляде на калмыцкое вооружение.
Оренбургские
казаки хотя выступили в поход и в половине февраля соединились с Нурали, ханом Меньшой казачьей орды, но, за недостатком подножного корма, вскоре принуждены
были возвратиться на границу.
Он
был свидетелем усмирения мятежа и казни зачинщиков, уходил на время в Иргизские скиты; оттуда, в конце 1772 года, послан
был для закупки рыбы в Яицкий городок, где и стоял у
казака Дениса Пьянова.
Сверх того, сказывал он, будто бы противу яицких
казаков из Москвы идут два полка и что около Рождества или Крещения непременно
будет бунт.
Сей бродяга
был Емельян Пугачев, донской
казак и раскольник, пришедший с ложным письменным видом из-за польской границы, с намерением поселиться на реке Иргизе посреди тамошних раскольников.
Многие
казаки взяты
были под стражу.
Зарубин и Мясников поехали в город для повестки народу,а незнакомец, оставшись у Кожевникова, объявил ему, что он император Петр III, что слухи о смерти его
были ложны, что он, при помощи караульного офицера, ушел в Киев, где скрывался около года; что потом
был в Цареграде и тайно находился в русском войске во время последней турецкой войны; что оттуда явился он на Дону и
был потом схвачен в Царицыне, но вскоре освобожден верными
казаками; что в прошлом году находился он на Иргизе и в Яицком городке, где
был снова пойман и отвезен в Казань; что часовой, подкупленный за семьсот рублей неизвестным купцом, освободил его снова; что после подъезжал он к Яицкому городку, но, узнав через одну женщину о строгости, с каковою ныне требуются и осматриваются паспорта, воротился на Сызранскую дорогу, по коей скитался несколько времени, пока наконец с Таловинского умета взят Зарубиным и Мясниковым и привезен к Кожевникову.
Двести
казаков при капитане Крылове отряжены
были вперед.
Казаки потребовали, чтоб письмо
было им прочтено.
Захваченные
казаки приведены
были к Пугачеву, и одиннадцать из них, по приказанию его, повешены.
Симонов не преследовал его, ибо
казаков не хотел отрядить, опасаясь от них измены, а пехоту не смел отдалить от города, коего жители готовы
были взбунтоваться.
Несколько старых солдат и тамошних
казаков, под защитою двух или трех пушек,
были в них безопасны от стрел и копий диких племен, рассеянных по степям Оренбургской губернии и около ее границ.
Комендант, майор Веловский, несколько офицеров и один священник
были повешены, а гарнизонная рота и полтораста
казаков присоединены к мятежникам.
Командиру Верхне-Озерной дистанции бригадиру барону Корфу велел как можно скорее идти к Оренбургу, подполковнику Симонову отрядить майора Наумова с полевой командой и с
казаками для соединения с Биловым; ставропольской канцелярии велено
было выслать к Симонову пятьсот вооруженных калмыков, а ближайшим башкирцам и татарам собраться как можно скорее и в числе тысячи человек идти навстречу Наумову.
Гарнизон стал просить за своего доброго коменданта; но яицкие
казаки, предводители мятежа,
были неумолимы.
Какой он атаман, коли место свое покинул?“ — После обеда, пьяный, он велел
было казнить хозяина; но бывшие при нем
казаки упросили его; старик
был только закован и посажен на одну ночь в станичную избу под караул.
На другой день сысканные
казаки представлены
были Пугачеву.
Некоторые
казаки хотели
было его связать и отвести в комендантскую канцелярию, но он-де скрылся и находится, вероятно, в селе Малыковке.
Вследствие сего вышедший из-за польской границы с данным с Добрянского форпосту пашпортом для определения на жительство по реке Иргизу раскольник Емельян Иванов
был найден и приведен ко управительским делам выборным Митрофаном Федоровым и Филаретова раскольничьего скита иноком Филаретом и крестьянином Мечетной слободы Степаном Васильевым с товарищи, — оказался подозрителен, бит кнутом; а в допросе показал, что он зимовейский служилый
казак Емельян Иванов Пугачев, от роду 40 лет; с той станицы бежал великим постом сего 72 года в слободу Ветку за границу, жил там недель 15, явился на Добрянском форпосте, где сказался вышедшим из Польши; и в августе месяце, высидев тут 6 недель в карантине, пришел в Яицк и стоял с неделю у
казака Дениса Степанова Пьянова.
Сакмарский город, основанный при реке Сакмаре, находится в 29 в. от Оренбурга. В нем
было до 300
казаков.
В нем
было сказано, что о злодействующем с яицкой стороны носится слух, якобы он другого состояния, нежели как
есть; но что он в самом деле донской
казак Емельян Пугачев, за прежние преступления наказанный кнутом с поставлением на лице знаков.
Ночью около всего города запылали скирды заготовленного на зиму сена. Губернатор не успел перевезти оное в город. Противу зажигателей (уже на другой день утром) выступил майор Наумов (только что прибывший из Яицкого городка). С ним
было тысяча пятьсот человек конницы и пехоты. Встреченный пушками, он перестреливался и отступил безо всякого успеха. Его солдаты робели, а
казакам он не доверял.
Рейнсдорп, желая воспользоваться сим случаем, несколько ободрившим его войско, хотел на другой день выступить противу Пугачева; но все начальники единогласно донесли ему, что на войско никаким образом положиться
было невозможно: солдаты, приведенные в уныние и недоумение, сражались неохотно; а
казаки на самом месте сражения могли соединиться с мятежниками, и следствия их измены
были бы гибелью для Оренбурга.
Сражение завязалось. Артиллерия Пугачева
была превосходнее числом вывезенной из города. Оренбургские
казаки с непривычки робели ядер и жались к городу, под прикрытие пушек, расставленных по валу. Отряд Наумова
был окружен со всех сторон многочисленными толпами. Он выстроился в карре и начал отступать, отстреливаясь от неприятеля. Сражение продолжалось четыре часа. Наумов убитыми, ранеными и бежавшими потерял сто семнадцать человек.
Вскоре в Оренбурге оказался недостаток в сене. У войска и у жителей худые и к работе не способные лошади
были отобраны и отправлены частию к Илецкой защите и к Верхо-Яицкой крепости, частию в Уфимский уезд. Но в нескольких верстах от города лошади
были захвачены бунтующими крестьянами и татарами, а
казаки, гнавшие табун, отосланы к Пугачеву.
Утром из города высланы
были невольники, под прикрытием
казаков, срыть мишень и другие укрепления, а избу разломать.