Неточные совпадения
— Есть это немножко!.. Любим мы из
себя представить чисто метущую метлу… По-моему-с, — продолжал он, откидываясь на задок кресел и, видимо, приготовляясь сказать довольно длинную речь, — я чиновника долго к
себе не возьму, не
узнав в нем прежде человека; но, раз взяв его, я не буду считать его пешкой, которую можно и переставить и вышвырнуть как угодно.
Старушка сначала в ужас пришла от этой новости; потом тщилась отговорить безумца от его намерения, убеждая его тем, что он очень еще молод и не
знает ни
себя, ни своего сердца, и, наконец, по крайней мере,
себя хотела выгородить в этом случае и восклицала, что она, как Пилат [Пилат, Понтий — римский наместник (прокуратор) иудейской провинции в 26-36-х годах I века, упоминается в евангельских сказаниях.], умывает тут руки!..
Князь сидел на креслах, закинув голову назад. Лицо его имело какое-то мечтательное выражение; лицо же княгини, напротив, и на этот раз опять осенилось облаком тайного неудовольствия. Муж и жена, оставшись с глазу на глаз, чувствовали необходимость начать между
собой какой-нибудь разговор, но о чем именно — не
знали. Князь, впрочем, заговорил первый.
— Черт
знает как досадно не
знать хорошенько естественных наук! — воскликнул он как бы больше сам с
собой.
—
Знаете что? — начала она потом, прищуривая немного свои черные глаза, и с этим выражением лица была очень хороша
собою. — Я непременно хочу у вас спросить об одной вещи: что, княгиня сердится на меня, что ли, за что-нибудь?
— Напрасно, совершенно напрасно так думаете! — подхватила Елена. — И в этом случае вы, по-моему, мало
себя знаете.
Дело в том, что, как князь ни старался представить из
себя материалиста, но, в сущности, он был больше идеалист, и хоть по своим убеждениям твердо был уверен, что одних только нравственных отношений между двумя любящимися полами не может и не должно существовать, и хоть вместе с тем
знал даже, что и Елена точно так же это понимает, но сказать ей о том прямо у него никак не хватало духу, и ему казалось, что он все-таки оскорбит и унизит ее этим.
— А ты
знаешь, — подхватил князь, все ближе и ближе пододвигаясь к Елене, — что если бы ты сегодня не приехала сюда, так я убил бы
себя.
— Никакой я не
знаю, но можешь разлюбить. Постой!.. — воскликнул князь и встал на ноги. — Если ты разлюбишь меня или умрешь, так позволь мне застрелить
себя… из этого револьвера… — прибавил он и раскрыл перед Еленой ящик с оружием.
— Вот за что! — произнесла Елизавета Петровна: она давно и хорошо
знала Иллионского и никак не предполагала, чтобы он когда-нибудь и в чем-нибудь позволил
себе быть мучеником за правду.
— Ну, там кому
знаете! — произнесла госпожа Жиглинская почти повелительно: она предчувствовала, что Елпидифор Мартыныч непременно пожелает об этом довести до сведения князя, и он действительно пожелал, во-первых, потому, что этим он мог досадить князю, которого он в настоящее время считал за злейшего врага
себе, а во-вторых, сделать неприятность Елене, которую он вдруг почему-то счел
себя вправе ревновать.
Покуда княгиня приводила
себя в порядок, Анна Юрьевна ходила взад и вперед по комнате, и мысли ее приняли несколько иное течение: прежде видя князя вместе с княгиней и принимая в основание, что последняя была tres apathique, Анна Юрьевна считала нужным и неизбежным, чтобы он имел какую-нибудь альянс на стороне; но теперь,
узнав, что он уже имеет таковую, она стала желать, чтобы и княгиня полюбила кого-нибудь постороннего, потому что женщину, которая верна своему мужу, потому что он ей верен, Анна Юрьевна еще несколько понимала; но чтобы женщина оставалась безупречна, когда муж ей изменил, — этого даже она вообразить
себе не могла и такое явление считала почти унижением женского достоинства; потому, когда княгиня, наконец, вышла к ней, она очень дружественно встретила ее.
— Я потому и позволяю
себе говорить это в присутствии князя, — подхватила Елена, — что он в этом случае совершенно исключение: в нем, сколько я
знаю его, ничего нет княжеского.
— Вы, мой милый Эдуард, — отвечал он, — вероятно не
знаете, что существует довольно распространенное мнение, по которому полагают, что даже уголовные преступления — поймите вы, уголовные! — не должны быть вменяемы в вину, а уж в деле любви всякий французский роман вам докажет, что человек ничего с
собой не поделает.
Ей казалось, что он тогда, по необходимости, будет больше бывать дома и не станет каждый день скакать в Москву для свидания с предметом своей страсти, а таким образом мало-помалу и забудет Елену; но, по переезде на дачу, князь продолжал не бывать дома, — это уже начинало княгиню удивлять и беспокоить, и тут вдруг она
узнает, что Елена не только что не в Москве, но даже у них под боком живет: явно, что князь просто возит ее за
собой.
— Кроме того-с, — продолжала Елена, вся раскрасневшаяся даже в лице, — всех законов
знать нельзя, это требование невыполнимое, чтобы неведением законов никто не отзывался: иначе людям некогда было бы ни землю пахать, ни траву косить, ни дорог
себе строить. Они все время должны были бы изучать законы; люди, хорошо знающие законы, как, например, адвокаты, судьи, огромные деньги за это получают.
— А
знаете ли вы, — продолжал барон, — что наши, так называемые нравственные женщины, разлюбя мужа, продолжают еще любить их по-брачному: это явление, как хотите, безнравственное и представляет безобразнейшую картину; этого никакие дикие племена, никакие животные не позволяют
себе! Те обыкновенно любят тогда только, когда чувствуют влечение к тому.
— Я не знаю-с! Они хлопочут устроить
себе царство блаженства на небесах, а мы с вами на земле, и что возможнее в этом случае, я не берусь еще на
себя решить.
— Вы никогда не любили!.. Вы только, бог вас
знает зачем, продавали
себя! — сказала Елена.
— Но где же может быть князь? — спросила Елизавета Петровна, все более и более приходя в досаду на то, что Марфуша не застала князя дома: теперь он письмо получит, а приглашение, которое поручила ему Елизавета Петровна передать от
себя, не услышит и потому бог
знает чем все может кончиться.
— Но как же вы
знаете, что он убил
себя?
Княгиня, в свою очередь, переживала тоже довольно сильные ощущения: она очень хорошо догадалась, что муж из ревности к ней вышел до такой степени из
себя в парке и затеял всю эту сцену с Архангеловым; она только не
знала хорошенько, что такое говорила с ним Елена в соседней комнате, хотя в то же время ясно видела, что они там за что-то поссорились между
собой.
Зачем же было унижать ее еще в глазах постороннего человека?» — думала княгиня и при этом проклинала
себя, зачем она написала это глупое письмо князю,
зная по опыту, как он и прежде отвечал на все ее нежные заявления.
Все эти подозрения и намеки, высказанные маленьким обществом Григоровых барону, имели некоторое основание в действительности: у него в самом деле кое-что начиналось с Анной Юрьевной; после того неприятного ужина в Немецком клубе барон дал
себе слово не ухаживать больше за княгиней; он так же хорошо, как и она, понял, что князь начудил все из ревности, а потому подвергать
себя по этому поводу новым неприятностям барон вовсе не желал, тем более, что черт
знает из-за чего и переносить все это было, так как он далеко не был уверен, что когда-нибудь увенчаются успехом его искания перед княгиней; но в то же время переменить с ней сразу тактику и начать обращаться холодно и церемонно барону не хотелось, потому что это прямо значило показать
себя в глазах ее трусом, чего он тоже не желал.
— Ну, а мужики все эти, говорят, ужасно жадны: требуют
себе еще что-то такое больше, чем следует; управляющие мои тоже плутовали, так что я ничего тут не понимаю и решительно не
знаю, как мне быть.
— Не
знаю, — отвечал протяжно барон, — мне бы очень не хотелось!.. Думаю приискать
себе где-нибудь квартиру.
Для этого рода деятельности барон как будто бы был рожден: аккуратный до мельчайших подробностей, способный, не уставая, по 15 часов в сутки работать, умевший складно и толково написать бумагу, благообразный из
себя и, наконец, искательный перед начальством, он, по духу того времени, бог
знает до каких высоких должностей дослужился бы и уж в тридцать с небольшим лет был действительным статским советником и звездоносцем, как вдруг в службе повеяло чем-то, хоть и бестолковым, но новым: стали нужны составители проектов!..
— Если я умру теперь, что весьма возможно, — продолжала она, — то
знайте, что я унесла с
собой одно неудовлетворенное чувство, про которое еще Кочубей […еще Кочубей.
Г-жа Петицкая решительно не
знала, как и держать
себя: начать ли бранить князя или нет? Она, впрочем, слишком не любила его, чтобы удержаться при подобном случае.
Николя, например,
узнал, что г-жа Петицкая — ни от кого не зависящая вдова; а она у него выпытала, что он с m-lle Пижон покончил все, потому будто бы, что она ему надоела; но в сущности m-lle Пижон его бросила и по этому поводу довольно откровенно говорила своим подругам, что подобного свинью нельзя к
себе долго пускать, как бы он ни велики платил за то деньги.
Ссора с матерью сильно расстроила Елену, так что, по переезде на новую квартиру, которую князь нанял ей невдалеке от своего дома, она постоянно чувствовала
себя не совсем здоровою, но скрывала это и не ложилась в постель; она, по преимуществу, опасалась того, чтобы Елизавета Петровна,
узнав об ее болезни, не воспользовалась этим и не явилась к ней под тем предлогом, что ей никто не может запретить видеть больную дочь.
Князь после того, как бы не
зная, чем
себя занять, снова возвратился в залу и сел на прежнее свое место; он совершенно был какой-то растерянный: радость и ужас были написаны одновременно на лице его.
— Целую тысячу, — повторил Елпидифор Мартыныч, неизвестно каким образом сосчитавший, сколько ему князь давал. — Но я тут, понимаете,
себя не помнил — к-ха!.. Весь исполнен был молитвы и благодарности к богу — к-ха… Мне даже,
знаете, обидно это показалось: думаю, я спас жизнь — к-ха! — двум существам, а мне за это деньгами платят!.. Какие сокровища могут вознаградить за то?.. «Не надо, говорю, мне ничего!»
В голосе его послышался какой-то хрип, и если б отец Иоанн
знал, какую он бурю злобы поднимал против
себя в душе Миклакова, то, конечно, остерегся бы говорить ему подобные вещи.
Николя вошел к ней, заметно стараясь быть веселым, беззаботным и довольным. Он нарочно ездил по своим знакомым, чтобы те не подумали, что с ним накануне что-нибудь случилось. На Петицкую Николя был страшно сердит, потому что догадался, что вздул его один из ее прежних обожателей. Он дал
себе слово никогда не видаться с нею и даже не произносить никогда ее имени, как будто бы и не
знал ее совсем.
«Э, черт возьми! Могу же я быть спокойным или не спокойным, как мне пожелается того!» — подумал он; но, поехав к Елене, все-таки решился, чтобы не очень встревожить ее, совладеть с
собой и передать ей всю эту историю, как давно им ожидаемую. Но Елена очень хорошо
знала князя, так что, едва только он вошел, как она воскликнула встревоженным даже голосом...
Князь, с своей стороны, тоже при этом невольно подумал, что если бы Елена в самом деле питала к нему такое презрение, то зачем же бы она стала насиловать
себя и не бросила его совершенно. Не из-за куска же хлеба делает она это:
зная Елену, князь никак не мог допустить того.
— Да-с… Но что кому до того за дело? Что за дело?.. — горячился Николя. — А ведь
знаете, она чудо как хороша
собой! — присовокупил он, явно желая тем подольститься к князю.
«В таком случае он сумасшедший и невыносимый по характеру человек!» — почти воскликнула сама с
собой Елена, сознавая в душе, что она в помыслах даже ничем не виновата перед князем, но в то же время приносить в жертву его капризам все свои симпатии и антипатии к другим людям Елена никак не хотела, а потому решилась, сколько бы ни противодействовал этому князь, что бы он ни выделывал, сблизиться с Жуквичем, подружиться даже с ним и содействовать его планам, которые он тут будет иметь, а что Жуквич, хоть и сосланный, не станет сидеть сложа руки, в этом Елена почти не сомневалась,
зная по слухам, какого несокрушимого закала польские патриоты.
Барон в эту минуту юркнул, но не в большую гостиную, а через маленькую дверь во внутренние комнаты. Несмотря на причиненную ему досаду тем, что тут говорилось про него, он, однако, был доволен, что подслушал этот разговор, из которого
узнал о
себе мнение князя, а также отчасти и мнение Анны Юрьевны, соображаясь с которым, он решился вперед действовать с нею.
Известный вам человек, который преследует княгиню всюду за границей, позволяет
себе то, чего я вообразить
себе никогда не могла: он каждодневно бывает у нас и иногда в весьма непривлекательном, пьяном виде; каждоминутно говорит княгине колкости и дерзости; она при нем не
знает, как
себя держать.
У Елены оставался еще один мотив для убеждения князя, который она не хотела было высказывать ему по самолюбию своему, говорившему ей, что князь сам должен был это
знать и чувствовать в
себе; как бы то ни было, однако, Елена решилась на этот раз отложить в сторону всякую гордость.
Вы, как мужчина, может быть, не совсем поймете меня: если б я князя не
знала прежде и для блага поляков нужно было бы сделаться его любовницей, я ни минуты бы не задумалась; но я любила этого человека, я некогда к ногам его кинула всю мою будущность, я думала всю жизнь мою пройти с ним рука об руку, и он за все это осмеливается в присутствии моем проклинать
себя за то, что расстроил свою семейную жизнь, разрушил счастие преданнейшей ему женщины, то есть полуидиотки его супруги!..
Здесь он скоро разыскал квартиру Елены, где попавшаяся ему в дверях горничная очень сконфузилась и не
знала: принимать его или нет; но князь даже не спросил ее: «Дома ли госпожа?» — а прямо прошел из темной передней в следующую комнату, в которой он нашел Елену сидящею за небольшим столиком и пишущею какие-то счеты. Увидев его, она немножко изменилась в лице; князь же, видимо, старался принять на
себя веселый и добрый вид.
— Да нет ж,
знаю я наверное то: он ждет к
себе жену свою! — воскликнул и Жуквич на это.
Елпидифор Мартыныч больше за тем и ездил так часто к Елизавете Петровне, чтоб
узнавать от нее о дочери, так как Елена не пускала его к
себе; а между тем он видел, что князь интересуется
знать о ней.
Елпидифору Мартынычу князь не говорил об этом письме, потому что не
знал еще, что тот скажет: станет ли он подтверждать подозрение князя в том, что его обманывают, или будет говорить, что княгиня невинна; но князю не хотелось ни того, ни другого слышать: в первом случае пропал бы из его воображения чистый образ княгини, а во втором — он сам
себе показался бы очень некрасивым нравственно, так как за что же он тогда почти насильно прогнал от
себя княгиню?
— Ну да, не любите!.. Не может быть, непременно кого-нибудь любите! — толковал Николя свое и почти наперед
знал, кого любит Елена, но ей, однако, этого не высказал; зато, возвратясь домой, позвал к
себе своего Севастьянушку и убедительно просил его разузнать, с кем живет г-жа Жиглинская.
Впереди угрожающей бедности Елена тоже не очень опасалась и ободряла
себя в этом случае тем, что она живет не в совершенно же диком государстве, живет, наконец, в столице, в центре образования, а между тем она многое
знает и на разных поприщах может трудиться.
Болезнь эта с ним приключилась от беспрестанно переживаемого страха, чтобы как-нибудь не
узнали о припрятанных им
себе в карман деньгах Елизаветы Петровны: Елпидифор Мартыныч во всю свою многолетнюю и не лишенную разнообразных случаев жизнь в первый еще раз так прямо и начисто цапнул чужие деньги.