Неточные совпадения
— Я
пойду, однако, прощусь с князем, — проговорил
было барон, закуривая очень хорошую сигару, которую предложил ему Михайло Борисович.
Князь в это время шагал по Невскому. Карету он обыкновенно всегда отпускал и ездил в ней только туда, куда ему надобно
было очень чистым и незагрязненным явиться. Чем ближе он подходил к своей гостинице, тем быстрее
шел и, придя к себе в номер, сейчас же принялся писать, как бы спеша передать волновавшие его чувствования.
В один из холоднейших и ненастнейших московских дней к дому князя подходила молодая, стройная девушка, брюнетка, с очень красивыми, выразительными, умными чертами лица. Она очень аккуратно и несколько на мужской лад
была одета и, как видно, привыкла ходить пешком. Несмотря на слепящую вьюгу и холод, она
шла смело и твердо, и только подойдя к подъезду княжеского дома, как бы несколько смутилась.
— Конечно, ничего, стоило
посылать! — произнес князь досадливым голосом, между тем лицо у него
было какое-то искаженное и измученное. Руку свою он почти насильно после того вырвал из руки Елпидифора Мартыныча.
— Мы-с
пили, — отвечал ему резко князь Никита Семеныч, — на биваках, в лагерях, у себя на квартире, а уж в Английском клубе
пить не стали бы-с, нет-с… не стали бы! — заключил старик и, заплетаясь ногою, снова
пошел дозирать по клубу, все ли прилично себя ведут. Князя Григорова он, к великому своему удовольствию, больше не видал. Тот, в самом деле, заметно охмелевший, уехал домой.
Выведенная всем этим из терпения, Елена даже раз сказала князю: «Пойдемте в мою комнату, там
будет нам уединеннее!» — «И я с вами
пойду!» — проговорила при этом сейчас же госпожа Жиглинская самым кротким голосом.
Князь на это ничего не ответил и, сев в карету, велел себя везти на Кузнецкий мост. Здесь он вышел из экипажа и
пошел пешком. Владевшие им в настоящую минуту мысли заметно
были не совсем спокойного свойства, так что он горел даже весь в лице. Проходя мимо одного оружейного магазина и случайно взглянув в его окна, князь вдруг приостановился, подумал с минуту и затем вошел в магазин.
Шаги его
были беспорядочны: он
шел то в один угол, то в другой.
Я сам
был лично свидетелем: стояли мы раз у генерал-губернатора в приемной; генералов
было очень много, полковников тоже, настоятель греческого монастыря
был, кажется, тут же; только всем говорят: «Занят генерал-губернатор, дожидайтесь!» Наконец, слышим — грядет: сам
идет сзади, а впереди у него князь Григоров, — это он все с ним изволил беседовать и заниматься.
Первые ее намерения
были самые добрые — дать совет князю, чтобы он как можно скорее
послал этим беднякам денег; а то он, по своему ротозейству, очень может
быть, что и не делает этого…
— Не Елене надобно
было предлагать!.. Она, конечно, у тебя не возьмет, а
пошли матери, и
пошли сейчас же. А теперь прощай, — проговорила Анна Юрьевна и сама
пошла.
Она сама гораздо бы больше желала, чтобы князь бывал у них, а то, как она ни вооружалась стоическим спокойствием, но все-таки ей ужасно тяжело и стыдно
было середь белого дня приходить в Роше-де-Канкаль. Ей казалось, что она на каждом шагу может встретить кого-нибудь из знакомых, который увидит, куда она
идет; что швейцар, отворяя ей дверь, как-то двусмысленно или почти с презрением взглядывал на нее; что молодые официанты, стоящие в коридоре, при проходе ее именно о ней и перешептывались.
— Но как же в жизни различить, кто
идет по новым путям или по старым? — воскликнула Анна Юрьевна. — La vie n'est pas un champ [Жизнь не поле (франц.).], где видно, что
есть дорога или нет… Вы говорите, моя милая, какую-то утопию!
Разговаривая таким образом, они
шли по дороге к Марьиной роще, и когда вышли в поле, то княгиня, которая
была очень дальнозорка, начала внимательно глядеть на ехавшую им навстречу пролетку с дамой.
Княгиня действительно
послала за Елпидифором Мартынычем не столько по болезни своей, сколько по другой причине: в начале нашего рассказа она думала, что князь идеально
был влюблен в Елену, и совершенно
была уверена, что со временем ему наскучит подобное ухаживание; постоянные же отлучки мужа из дому княгиня объясняла тем, что он в самом деле, может
быть, участвует в какой-нибудь компании и, пожалуй, даже часто бывает у Жиглинских, где они, вероятно, читают вместе с Еленой книги, философствуют о разных возвышенных предметах, но никак не больше того.
Елпидифор Мартыныч между тем, как обещал княгине, так и исполнил, и направился прямо к Жиглинским. Во всех своих сплетнях, которыми сей достопочтенный врач всю жизнь свою занимался, он
был как-то необыкновенно счастлив: в настоящем случае, например, Елизавета Петровна сама ждала его и почти готова
была посылать за ним.
По возвращении в Останкино, барон, не совсем еще проспавшийся,
пошел досыпать, а князю доложили, что присылала Анна Юрьевна и что вечером сама непременно
будет.
Анна Юрьевна ушла сначала к княгине, а через несколько времени и совсем уехала в своем кабриолете из Останкина. Князь же и барон
пошли через большой сад проводить Елену домой. Ночь
была лунная и теплая. Князь вел под руку Елену, а барон нарочно стал поотставать от них. По поводу сегодняшнего вечера барон
был не совсем доволен собой и смутно сознавал, что в этой проклятой службе, отнимавшей у него все его время, он сильно поотстал от века. Князь и Елена между тем почти шепотом разговаривали друг с другом.
С женой
было ничего — с Еленой дурно
шло; с Еленой окончательно помирился — жена взбунтовалась.
— Про нее, между прочим, рассказывают, — продолжала г-жа Петицкая, — и это не то что выдумка, а настоящее происшествие
было: раз она
идет и встречает знакомого ей студента с узелком, и этакая-то хорошенькая, прелестная собой, спрашивает его: «Куда вы
идете?» — «В баню!» — говорит. — «Ну так, говорит, и я с вами!»
Пошла с ним в номер и вымылась, и не то что между ними что-нибудь дурное произошло — ничего!.. Так только, чтобы показать, что стыдиться мужчин не следует.
— А так, — прославьтесь на каком-нибудь поприще: ученом, что ли, служебном, литературном, что и я, грешный, хотел сделать после своей несчастной любви, но чего, конечно, не сделал: пусть княгиня, слыша о вашей
славе, мучится, страдает, что какого человека она разлюбила и не сумела сберечь его для себя: это месть еще человеческая; но ведь ваша братья мужья обыкновенно в этих случаях вызывают своих соперников на дуэль, чтобы убить их, то
есть как-то физически стараются их уничтожить!
— Все это так-с!.. Но суть-то тут не в том! — воскликнул князь каким-то грустно-размышляющим голосом. — А в том, что мы двойственны: нам и старой дороги жаль и по новой смертельно
идти хочется, и это явление чисто продукт нашего времени и нашего воспитания.
Князь после того
пошел к Жиглинским. Насколько дома ему
было нехорошо, неловко, неприветливо, настолько у Елены отрадно и успокоительно. Бедная девушка в настоящее время
была вся любовь: она только тем день и начинала, что ждала князя. Он приходил… Она сажала его около себя… клала ему голову на плечо… по целым часам смотрела ему в лицо и держала в своих руках его руку.
— Отдам… Что мне!.. Делай глупости… — отвечала Елизавета Петровна, уходя, но, покуда
шла из комнат в кухню, где
была Марфуша, она кой-что попридумала.
В конце Каменки Елене почему-то вообразилось, что князь, может
быть, прошел в Свиблово к Анне Юрьевне и, прельщенный каким-нибудь ее пудингом, остался у нее обедать. С этою мыслию она
пошла в Свиблово: шла-шла, наконец, силы ее начали оставлять. Елена увидала на дороге едущего мужика в телеге.
Елена
пошла, но, дойдя до конца Каменки, она снова до такой степени утомилась, что почти упала на траву; а день между тем
был теплый, ясный; перед глазами у ней весело зеленели деревья, красиво и покойно располагались по небу золотистые облачка, — этот контраст с душевным настроением Елены еще более терзал ее.
Прежде всего она предположила заехать за Миклаковым; но, так как она и прежде еще того бывала у него несколько раз в номерах, а потому очень хорошо знала образ его жизни, вследствие чего, сколько ни
была расстроена, но прямо войти к нему не решилась и предварительно
послала ему сказать, что она приехала.
— Мы тысячу людей и
пошлем! В Останкине
есть своя полиция, — зачем же нам городская нужна?
Ужином Елизавета Петровна угостила на
славу: она своими руками сделала отличнейший бифштекс и цыплят под соусом, но до всего этого ни князь, ни Елена почти не дотронулись; зато Миклаков страшно много съел и
выпил все вино, какое только
было подано.
— Тут, конечно, — начала она, делая гримасу и как бы все внимание свое устремляя на лошадь, — по поводу того, что вы
будете жить в одном доме со мной,
пойдут в Москве разные толки, но я их нисколько не боюсь.
По происхождению своему Оглоблин
был даже аристократичнее князя Григорова; род его с материнской стороны, говорят,
шел прямо от Рюрика; прапрадеды отцовские
были героями нескольких битв, и только родитель его вышел немного плоховат, впрочем, все-таки
был сановник и слыл очень богатым человеком; но сам Николя Оглоблин оказывался совершенной дрянью и до такой степени пользовался малым уважением в обществе, что, несмотря на то, что ему
было уже за тридцать лет, его и до сих пор еще называли monsieur Николя, или даже просто Николя.
Сев в карету, он велел как можно проворнее везти себя в Роше-де-Канкаль. Елена взяла тот же нумер, где они обыкновенно всегда встречались. При входе князя она взмахнула только на него глазами, но не тронулась с своего места. За последнее время она очень похудела: под глазами у нее
шли синие круги; румянец
был какой-то неровный.
— Речь
идет о поэме А.С.Пушкина «Полтава» (1829).] у Пушкина сказал: «
Есть третий клад — святая месть, ее готовлюсь к богу снесть!» Меня вот в этом письме, — говорила Елена, указывая на письмо к Анне Юрьевне, — укоряют в вредном направлении; но, каково бы ни
было мое направление, худо ли, хорошо ли оно, я говорила о нем всегда только с людьми, которые и без меня так же думали, как я думаю; значит, я не пропагандировала моих убеждений!
Но как бы ни
было, однако, магазин Адольфа Иваныча с этого дня сделался предметом самого тщательного внимания для Миклакова: он чуть не каждый день заходил узнавать, что не нужно ли что-нибудь примерить на нем, и когда, наконец, ему изготовлены
были сюртучная пара и несколько сорочек, то он немедля все это забрал и как бы с сокровищем каким проворно
пошел домой.
Взяв в руки свое старое пальто и свернув немного набок круглую шляпу, он весело и
напевая даже песенку,
пошел шагать по улицам московским.
Когда Елена начала вставать, то к ней, должно
быть, подошла на помощь акушерка, потому что Елпидифор Мартыныч явно, что на ту крикнул: «Не поддерживайте!.. Не ваше дело!..», — и после того он заговорил гораздо более ласковым тоном, обращаясь, конечно, к Елене: «Ну, вот так!..
Идите!..
Идите ко мне!»
— Я. На волоске ее жизнь
была… Три дня она не разрешалась… Всех модных докторов объехали, никто ничего не мог сделать, а я,
слава богу, помог без ножа и без щипцов, — нынче ведь очень любят этим действовать, благо инструменты стали светлые, вострые: режь ими тело человеческое, как репу.
— С удовольствием, с удовольствием! — сказала Елизавета Петровна совершенно уже смело и с некоторою даже важностью. — Я-то это дело очень хорошо знаю…
Слава тебе, боже: у меня самой трое детей
было.
— Что ж ни при чем? Вам тогда надобно
будет немножко побольше характеру показать!..
Идти к князю на дом, что ли, и просить его, чтобы он обеспечил судьбу внука. Он вашу просьбу должен в этом случае понять и оценить, и теперь, как ему
будет угодно — деньгами ли выдать или вексель. Только на чье имя? На имя младенца делать глупо: умер он, — Елене Николаевне одни только проценты
пойдут; на имя ее — она не желает того, значит, прямо вам: умрете вы, не кому же достанется, как им!..
Задняя тройка
шла молча и как-то неуклюже шагая. В передней паре один одет
был разбойником, с огромным кинжалом за поясом, а другой — кучером с арапником. Задние же все наряжены
были в потасканные грубые костюмы капуцинов, с огромными четками в руках. Проходя мимо того бенуара, в котором поместился Николя со своей маской, разбойник кивнул головой своему товарищу и проговорил несколько взволнованным голосом...
Петицкая некоторое время недоумевала: сказать ли ему свое решение в маскараде и потом самой уехать, оставя Николя одного?.. Но как в этом случае можно
было понадеяться на мужчину: пожалуй, он тут же
пойдет, увлечется какой-нибудь маской и сейчас же забудет ее! Гораздо
было вернее зазвать его в свой уединенный уголок, увлечь его там и тогда сказать ему: finita la commedia! [представление окончено! (итал.).]
Прочитав его, он несколько изменился в лице и вначале, кажется, хотел
было идти к княгине, показать ей это письмо и попросить у нее объяснения ему; но потом он удержался от этого и остался на том же месте, на котором сидел: вся фигура его приняла какое-то мрачное выражение.
Княгиня после того зачем-то поправила свои волосы перед зеркалом, позвала потом свою горничную, велела ей подать стакан воды,
выпила из него немного и, взглянув на висевшее на стене распятие,
пошла в гостиную.
Миклаков многое хотел
было возразить на это княгине, но в это время вошел лакей и подал ему довольно толстый пакет, надписанный рукою князя. Миклаков поспешно распечатал его; в пакете
была большая пачка денег и коротенькая записочка от князя: «Любезный Миклаков!
Посылаю вам на вашу поездку за границу тысячу рублей и надеюсь, что вы позволите мне каждогодно высылать вам таковую же сумму!» Прочитав эту записку, Миклаков закусил сначала немного губы и побледнел в лице.
— Я — поляк, а потому прежде ж всего сын моей родины! — начал он, как бы взвешивая каждое свое слово. — Но всякий ж человек, как бы он ни желал душою
идти по всем новым путям, всюду не
поспеет. Вот отчего, как я вам говорил, в Европе все это разделилось на некоторые группы, на несколько специальностей, и я ж, если позволите мне так назвать себя, принадлежу к группе именуемых восстановителей народа своего.
Елена хотела
было ему отвечать, но в это время доложили, что обед готов; все
пошли.
Но такое решение все-таки
было довольно сильное, и барон очень затруднялся — с чего именно начать ему свое объяснение с Анной Юрьевной, а потому невольно медлил
идти к ней и оставался у себя внизу часов до трех, так что Анна Юрьевна, еще вчера заметившая, что барон за что-то на нее дуется, обеспокоилась этим и несколько раз спрашивала людей...
Кроме того,
идя по служебному пути, он не скопил бы тридцати тысчонок, которые теперь покоились у него в кармане и которые он, продолжая управлять именьем Анны Юрьевны, надеялся еще увеличить; не
было бы впереди этого огромного наследства, которое она обещалась завещать ему.
Барон догадался, что разговор между ними
будет происходить о предстоящей свадьбе, а потому тихими шагами тоже
пошел за ними. Комнаты в доме Анны Юрьевны
были расположены таким образом: прямо из залы большая гостиная, где остались вдвоем Жуквич и Елена; затем малая гостиная, куда войдя, барон остановился и стал прислушиваться к начавшемуся в будуаре разговору между князем и Анной Юрьевной.
«Если ж, говорит, вы так поступаете с нашими, ни в чем не виноватыми солдатами, то клянусь вам честью, что я сам с первого ж из вас сдеру с живого шкуру!» Всех так ж это удивило; друзья князя стали
было его уговаривать, чтобы он попросил извиненья у всех; он ж и слушать не хочет и кричит: «Пусть, говорит,
идут со мной ж на дуэль, кто обижен мною!..»