Неточные совпадения
— Мне говорил один очень хорошо знающий его
человек, —
начал барон, потупляясь и слегка дотрогиваясь своими красивыми, длинными руками до серебряных черенков вилки и ножа (голос барона был при этом как бы несколько нерешителен, может быть, потому, что высокопоставленные лица иногда не любят, чтобы низшие лица резко выражались о других высокопоставленных лицах), — что он вовсе не так умен, как об нем обыкновенно говорят.
— У тебя связь с Еленой, но ты не даешь ей ни копейки денег! Мне сегодня очень достоверный
человек рассказал, que sa mere a envie de porter plainte centre vous [что ее мать намерена жаловаться на вас (франц.).], —
начала Анна Юрьевна прямо.
— Очень просто-с! —
начал он, придумав, наконец, объяснение. — В каждом
человеке такая пропасть понятий рациональных и предрассудочных, что он иногда и сам не разберет в себе, которое в нем понятие предрассудочное и которое настоящее, и вот ради чего я и желал бы слышать ваше мнение, что так называемая верность брачная — понятие предрассудочное, или настоящее, рациональное?
Она все обдумывала, как бы ей поскорее
начать с Елпидифором Мартынычем тот разговор, который ей хотелось, и никак не могла придумать; но Елпидифор Мартыныч сам помог ей в этом случае: он, как врач, может быть, и непрозорлив был, но как
человек — далеко видел!
В пятидесятых годах он, наконец, сделался известен в литературных кружках и прослыл там
человеком либеральнейшим, так что, при первом же более свободном дыхании литературы, его пригласили к сотрудничеству в лучшие журналы, и он
начал то тут, то там печатать свои критические и памфлетические статьи.
Княгиня
начала почти догадываться, что хочет этим сказать Миклаков, и это еще больше сконфузило ее. «Неужели же князь этому полузнакомому
человеку рассказал что-нибудь?» — подумала она не без удивления.
— Гм!.. — произнес Миклаков и после того, помолчав некоторое время и как бы собравшись с мыслями,
начал. — Вот видите-с, на свете очень много бывает несчастных любвей для мужчин и для женщин; но, благодаря бога,
люди от этого не умирают и много-много разве, что с ума от того на время спятят.
— Дурная нравственность passe encore! [еще может пройти! (франц.).] —
начала она, делая ударение на каждом почти слове. — От дурной нравственности
человек может поправиться; но когда кто дурак и занимает высокую должность, так тут ничем не поправишь, и такого дурака надобно выгнать… Так вы это и скажите вашим старичкам — понравится им это или нет.
— Никакого тут яду нет. Не так бы к этим господам следовало писать! — возразила Анна Юрьевна с неудовольствием, однако написанное прежде ею письмо изорвала, а продиктованное бароном запечатала и отправила. Барон вообще, день ото дня, все больше и больше
начинал иметь на нее влияние, и это, по преимуществу, происходило оттого, что он казался Анне Юрьевне очень умным
человеком.
— От невежества ли, от страха ли, из стремления ли ума признать одно общее
начало и, наконец, из особенной ли способности
человека веровать, но только религии присущи всем
людям, и потому как же вы хотите такое естественное чувство отнять у вашего сына?!
— Что такое
начать? — спросил ее Миклаков. — Чтобы все
люди протестантами, что ли, были?
Что касается до сей последней, то она, в свою очередь, тоже день ото дня
начала получать о Миклакове все более и более высокое понятие: кроме его прекрасного сердца, которое княгиня в нем подозревала вследствие его романического сумасшествия, она стала в нем видеть
человека очень честного, умного, образованного и независимого решительно ни от чьих чужих мнений.
— Ко мне она тоже лучше не являлась бы с объяснениями… —
начал было князь, но в это время вошел
человек и подал ему визитную карточку с загнутым уголком.
— Прежде еще было кое-что, —
начала она, — но и то потом оказалось очень нетвердым и непрочным: я тут столько понесла горьких разочарований; несколько из моих собственных подруг, которых я считала за женщин с совершенно честными понятиями, вдруг, выходя замуж, делались такими негодяйками, что даже взяточничество супругов своих
начинали оправдывать. Господа кавалеры — тоже, улыбнись им хоть немного начальство или просто богатый
человек, сейчас же продавали себя с руками и ногами.
— Я — поляк, а потому прежде ж всего сын моей родины! —
начал он, как бы взвешивая каждое свое слово. — Но всякий ж
человек, как бы он ни желал душою идти по всем новым путям, всюду не поспеет. Вот отчего, как я вам говорил, в Европе все это разделилось на некоторые группы, на несколько специальностей, и я ж, если позволите мне так назвать себя, принадлежу к группе именуемых восстановителей народа своего.
Барон, как мы видели, был очень печален, и грусть его проистекала из того, что он день ото дня больше и больше
начинал видеть в себе
человека с окончательно испорченною житейскою карьерою.
Но такое решение все-таки было довольно сильное, и барон очень затруднялся — с чего именно
начать ему свое объяснение с Анной Юрьевной, а потому невольно медлил идти к ней и оставался у себя внизу часов до трех, так что Анна Юрьевна, еще вчера заметившая, что барон за что-то на нее дуется, обеспокоилась этим и несколько раз спрашивала
людей...
— У меня просьба к вам есть… —
начал он, и лицо его мгновенно при этом покрылось румянцем. — Вы, может быть, слышали… что я… собственно… в разводе с женой, и что она даже… уехала за границу с одним господином. И вдруг теперь я… получаю из Парижа, куда они переехали, письмо… которым… уведомляют меня, что княгиня до такой степени несчастлива по милости этого
человека, что вконец даже расстроила свое здоровье… Вы видели отчасти их жизнь: скажите, правда это или нет?
— Барышня, —
начала она негромким голосом: —
человек вон этого Жуквича пришел к вам и принес записочку.
— Положим, я этого не знаю, —
начала она, — но во всяком случае в каждом, вероятно,
человеке существуют по два, по три и даже по нескольку чувств, из которых какое-нибудь одно всегда бывает преобладающим, а такое чувство во мне, в настоящее время, никак не любовь к князю.
Князь между тем рвался от нетерпения, и ему
начинали приходить в голову подозрения, что не удрал ли от него Жуквич; но двери отворились, и тот вошел с своим молодым товарищем. Оба они постарались принять спокойный вид, и молодой
человек по-прежнему уже имел свою гордую осанку. Жуквич сначала отрекомендовал его князю, а потом Оглоблину. Молодой
человек, кланяясь, сгибал только немного голову на своей длинной шее.
Надобно сказать, что сам старик Оглоблин ничего почти не видел и не понимал, что вокруг него делается, и поэтому был бы
человек весьма спокойный; но зато, когда ему что-либо подсказывали или наводили его на какую-нибудь мысль, так он обыкновенно в эту сторону
начинал страшно волноваться и беспокоиться.
Генерал
начал расспрашивать прежде всех смотрителя, как более умного и толкового
человека.
— Пусть она едет сюда! —
начал он каким-то прерывающимся голосом, — но я
человек больной, раздражительный и желаю, чтобы не приставали ко мне!
«Нечего сказать, — проговорила она сама с собой: — судьба меня балует: в любви сошлась с
человеком, с которым ничего не имела общего, а в политическом стремлении наскочила на мошенника, — умница я великая, должно быть!» Но как бы затем, чтобы рассеять в Елене эти мучительные мысли, к ней подбежал Коля, веселенький, хорошенький, и
начал ласкаться.
Приехав домой, Елена почти упала от изнеможения на свою постель, и в ее воображении невольно
начала проходить вся ее жизнь и все
люди, с которыми ей удавалось сталкиваться: и этот что-то желающий представить из себя князь, и все отвергающий Миклаков, и эти дураки Оглоблины, и, наконец, этот колоссальный негодяй Жуквич, и новые еще сюжеты: милый скотина-полковник и злючка — содержательница пансиона.
— Старые
люди крепче нынешних, — говорил князь, садясь. — Я вот по случаю слабого моего здоровья, —
начал он несколько прерывающимся голосом, — желал бы написать духовную…