— Нет, ты стоишь, в этом я теперь убеждена, — отвечала Домна Осиповна и, встав, подошла к Бегушеву, обняла его и
начала целовать. — Ты паинька у меня — вот кто ты! — проговорила она ласковым голосом, а потом тут же, сейчас, взглянув на часы, присовокупила: — Однако, друг мой, тебе пора домой!
По уходе его Домна Осиповна тоже начала собираться и сказала Бегушеву, что она забыла в его кабинете одну пещь. Бегушев понял ее и провел в свой кабинет. Там Домна Осиповна объявила ему, что ей целый вечер ужасно хотелось поцеловать его, что она и намерена исполнить, и действительно исполнила,
начав целовать Бегушева в губы, щеки, глаза, лоб. Он никогда почти не видал ее такою страстною.
Неточные совпадения
Изящных женщин в
целом мире не стало! — сказал с ударением Бегушев и, встав с своего места,
начал ходить по комнате.
— Ты, однако, —
начала Елизавета Николаевна, перестав, наконец,
целовать Домну Осиповну, — опять в обновке, в бархатном платье!
— С
целью, что… —
начала Домна Осиповна, овладев несколько собой. — Я тебе говорила, кажется, что у мужа есть дед-сибиряк, богач?
— Теперь позвольте мне вам рассчитать, —
начал он с знаменательным видом. — В год, значит, вы выпиваете около тысячи бутылок; разделите это число бутылок на ведра, и мы получим семьдесят ведер; это —
целое море!
— Ты не сердишься теперь больше на меня? — говорила она нежным голосом и, поймав руку Бегушева,
начала ее
целовать. — Ах, как я люблю тебя! — шептала она.
— Нет, она это в полном сознании говорила. И потом: любить женщин — что такое это за высокое качество? Конечно, все люди, большие и малые,
начиная с идиота до гения первой величины, живут под влиянием двух главнейших инстинктов: это сохранение своей особы и сохранение своего рода, — из последнего чувства и вытекает любовь со всеми ее поэтическими подробностями. Но сохранить свой род — не все еще для человека: он обязан заботиться о
целом обществе и даже будто бы о всем человечестве.
И она
начала его
целовать, но Бегушев сидел, как истукан, и потом, вдруг поднявшись, сказал...
Домна Осиповна
начала было умолять его, чтобы он посидел, но Бегушев, отрицательно мотнув головой,
поцеловал ее, и она заметила при этом, что глаза его были полны слез.
Прибыв к Аделаиде Ивановне, князь
начал с того, что
поцеловал ее в плечо, а затем, слегка упомянув об ее письме, перешел к воспоминаниям о том, как покойная мать его любила Аделаиду Ивановну и как, умирая, просила ее позаботиться об оставляемых ею сиротах, а в том числе и о нем — князе.
Перехватов после того схватил обе ее руки и
начал их
целовать. Домна Осиповна смотрела уж на него страстно.
Такой прием графа и самая бумага сильно пугнули смотрителя: он немедленно очистил лучшую комнату, согнал до пяти сиделок, которые раздели и уложили больную в постель. А о том, чем, собственно, дочь больна и в какой мере опасна ее болезнь, граф даже забыл и спросить уже вызванного с квартиры и осмотревшего ее дежурного врача; но как бы то ни было, граф, полагая, что им исполнено все, что надлежало, и очень обрадованный, что дочь
начала немного дремать,
поцеловал ее, перекрестил и уехал.
Тучи громадных событий скоплялись на Востоке: славянский вопрос все более и более
начинал заинтересовывать общество; газеты кричали, перебранивались между собой: одни, которым и в мирное время было хорошо, желали мира; другие, которые или совсем погасали, или
начинали погасать, желали войны; телеграммы изоврались и изолгались до последней степени; в комитеты славянские сыпались сотни тысяч; сборщицы в кружку с красным крестом появились на всех сборищах, торжищах и улицах; бедных добровольцев, как баранов на убой, отправляли
целыми вагонами в Сербию; портрет генерала Черняева виднелся во всех почти лавочках.
Средства ее, впрочем, для сей
цели ограничивались тем, что она
начала толковать и долбить мужу, что он непременно этим двум человекам должен дать места, — на том основании, что в настоящее время они гораздо более нужны, чем он сам.
Неточные совпадения
Артемий Филиппович. Смотрите, чтоб он вас по почте не отправил куды-нибудь подальше. Слушайте: эти дела не так делаются в благоустроенном государстве. Зачем нас здесь
целый эскадрон? Представиться нужно поодиночке, да между четырех глаз и того… как там следует — чтобы и уши не слыхали. Вот как в обществе благоустроенном делается! Ну, вот вы, Аммос Федорович, первый и
начните.
Начали с крайней избы. С гиком бросились"оловянные"на крышу и мгновенно остервенились. Полетели вниз вязки соломы, жерди, деревянные спицы. Взвились вверх
целые облака пыли.
Поэтому почти наверное можно утверждать, что он любил амуры для амуров и был ценителем женских атуров [Ату́ры (франц.) — всевозможные украшения женского наряда.] просто, без всяких политических
целей; выдумал же эти последние лишь для ограждения себя перед начальством, которое, несмотря на свой несомненный либерализм, все-таки не упускало от времени до времени спрашивать: не пора ли
начать войну?
Если бы Грустилов стоял действительно на высоте своего положения, он понял бы, что предместники его, возведшие тунеядство в административный принцип, заблуждались очень горько и что тунеядство, как животворное
начало, только тогда может считать себя достигающим полезных
целей, когда оно концентрируется в известных пределах.
Но Архипушко не слыхал и продолжал кружиться и кричать. Очевидно было, что у него уже
начинало занимать дыхание. Наконец столбы, поддерживавшие соломенную крышу, подгорели.
Целое облако пламени и дыма разом рухнуло на землю, прикрыло человека и закрутилось. Рдеющая точка на время опять превратилась в темную; все инстинктивно перекрестились…