Неточные совпадения
Вера Петровна играла на рояле любимые
пьесы Бориса и Лидии — «Музыкальную табакерку» Лядова, «Тройку» Чайковского и еще несколько таких же простеньких и милых вещей, затем к роялю села Таня Куликова и, вдохновенно подпрыгивая на табурете,
начала барабанить вальс.
Он взял
пьесу и
начал читать, а мне дал сигару и газету.
— Ну-с, так через неделю чтобы
пьеса была у меня. Неделя — это только для
начала, а там надо будет
пьесы в два дня перешивать.
С половины
пьесы он
начинает спускать своего героя с того пьедестала, на котором он является в первых сценах, а в последнем акте показывает его решительно неспособным к той борьбе, какую он принял было на себя.
Критика решила, что смысл
пьесы — указание вреда полуобразованности и восхваление коренных
начал русского быта.
— Играю, — отвечал Павел и
начал наигрывать знакомые ему
пьесы с чувством, какое только было у него в душе.
Муза
начала играть, но избранная ею
пьеса оказалась такою печальной и грустною, что Сусанне Николаевне и Углакову было тяжело даже слушать эти как бы сердечные вопли бедной женщины. Муза догадалась об этом и, перестав играть, обратилась к Углакову...
Углаков очень живо
начал описывать актеров, рассказывал про них разные анекдоты, и в этом случае больше всех выпало на долю Максиньки, который будто бы однажды горячо спорил с купцом о том, в каких отношениях, в
пьесе «Горе от ума», находится Софья Павловна с Молчалиным: в близких или идеальных.
Прямо из трактира он отправился в театр, где, как нарочно, наскочил на Каратыгина [Каратыгин Василий Андреевич (1802—1853) — трагик, актер Александринского театра.] в роли Прокопа Ляпунова [Ляпунов Прокопий Петрович (ум. в 1611 г.) — сподвижник Болотникова в крестьянском восстании
начала XVII века, в дальнейшем изменивший ему.], который в продолжение всей
пьесы говорил в духе патриотического настроения Сверстова и, между прочим, восклицал стоявшему перед ним кичливо Делагарди: «Да знает ли ваш пресловутый Запад, что если Русь поднимется, так вам почудится седое море!?» Ну, попадись в это время доктору его gnadige Frau с своим постоянно антирусским направлением, я не знаю, что бы он сделал, и не ручаюсь даже, чтобы при этом не произошло сцены самого бурного свойства, тем более, что за палкинским обедом Сверстов выпил не три обычные рюмочки, а около десяточка.
После окончания
пьесы Мельникова вызывали без конца, и, когда еще раз вызвали его перед
началом водевиля и он вышел в сюртуке, я успокоился, убедившись, что это он «только представлял нарочно».
Понадобилась новая
пьеса. Бренко обратилась к А.А. Потехину, который и дал ей «Выгодное предприятие», но с тем, чтобы его дочь, артистка-любительница, была взята на сцену. Условие было принято: г-же Потехиной дали роль Аксюши в «Лесе», которая у нее шла очень плохо, чему способствовала и ее картавость. После Аксюши
начали воздерживаться давать роли Потехиной, а она все требовала — и непременно героинь.
Когда имеешь дело с каким-нибудь историческим источником и когда читаешь даже учебник русской истории, то кажется, что в России все необыкновенно талантливо, даровито и интересно, но когда я смотрю в театре историческую
пьесу, то русская жизнь
начинает казаться мне бездарной, нездоровой, не оригинальной.
В
пьесе, которая застает Катерину уже с
началом любви к Борису Григорьевичу, все еще видны последние, отчаянные усилия Катерины — сделать себе милым своего мужа.
Мы думали, что в этой массе статеек скажется наконец об Островском и о значении его
пьес что-нибудь побольше того, нежели что мы видели в критиках, о которых упоминали в
начале первой статьи нашей о «Темном царстве».
Общее положение литературы отразилось, разумеется, отчасти и на Островском; оно, может быть, во многом объясняет ту долю неопределенности некоторых следующих его
пьес, которая подала повод к таким нападкам на него в
начале пятидесятых годов.
В 1883 году И. И. Кланг
начал издавать журнал «Москва», имевший успех благодаря цветным иллюстрациям. Там дебютировал молодой художник В. А. Симов. С этого журнала началась наша дружба. В 1933 году В. А. Симов прислал мне свой рисунок, изображавший ночлежку Хитрова рынка. Рисунок точно повторял декорации МХАТ в
пьесе Горького «На дне».
В этот сезон В. П. Далматов закончил свою
пьесу «Труд и капитал», которая была, безусловно, запрещена и после уже, через несколько лет, шла под каким-то другим названием. В этот же год он
начал повесть и вывел в ней актера-бродягу, который написал «Катехизис актера».
Дня за три до «Аскольдовой могилы» ставилась в первый раз какая-то обстановочная
пьеса, и на утренней репетиции к Васе подошел реквизитор Гольдберг за приказаниями. Вася, только что вернувшись из трактира Абакумыча, был навеселе и, вместе с нужными для спектакля вещами, шутки ради, выписал двенадцать белых кошек. Перед
началом спектакля явился в режиссерскую Гольдберг.
Они сами
начали снимать театры, сами играли главные роли и сильно сбавили оклады. Время шло. Избалованная публика, привыкшая к богатой обстановке
пьес при помещиках-антрепренерах, меньше и меньше посещала театры, а общее безденежье, тугие торговые дела и неурожай довершили падение театров. Дело
начало падать. Начались неплатежи актерам, между последними появились аферисты, без гроша снимавшие театры; к довершению всех бед великим постом запретили играть.
Княгиня, оставшись одна, опять села за рояль и
начала играть; выбранная на этот раз ею
пьеса была не такая уже грустная и гневная, а скорее сентиментальная. Видимо, что играющая была в каком-то более мечтающем и что-то вспоминающем настроении.
Долгов по поводу
пьесы Татьяны Васильевны
начал рассуждать о народе русском и столько навыдумал на этот народ в ту и другую сторону, что ему Офонькин даже заметил: «Это не так, этого не бывает». У Долгова была удивительная способность нигде ничего не видеть настоящего и витать где-то между небом и землею.
— Нет, нет! — сказала ему Татьяна Васильевна и, отведя его в сторону,
начала ему что-то такое толковать шепотом о
пьесе своей. Долгов слушал ее с полнейшим вниманием; а между тем приехал новый гость, старенький-старенький старичок. […старенький-старенький старичок. — Писемский здесь и далее имеет в виду Н.В.Сушкова (1796–1871) — бесталанного автора ряда стихотворений и
пьес, имя которого стало нарицательным для обозначения писательской бездарности.]
Тот, помня золотой аксельбант генерала, ответил ей суровым взглядом. Актриса поняла его и не повторила более своего желания, а чтобы занять себя чем-нибудь, она
начала разговаривать с критиком, хоть и зла была на него до невероятности, так как он недавно обругал в газете ее бенефис — за
пьесу и за исполнение.
Дорн. Там превосходная уличная толпа. Когда вечером выходишь из отеля, то вся улица бывает запружена народом. Движешься потом в толпе без всякой цели, туда-сюда, по ломаной линии, живешь с нею вместе, сливаешься с нею психически и
начинаешь верить, что в самом деле возможна одна мировая душа, вроде той, которую когда-то в вашей
пьесе играла Нина Заречная. Кстати, где теперь Заречная? Где она и как?
Он точно «сам не свой»,
начиная с монолога «о французике из Бордо», — и таким остается до конца
пьесы. Впереди пополняется только «мильон терзаний».
Если читатель согласится, что в комедии, как мы сказали, движение горячо и непрерывно поддерживается от
начала до конца, то из этого само собою должно следовать, что
пьеса в высшей степени сценична.
Татьяна. Да, мы портим
пьесу. Мне кажется, это
начинают понимать статисты и все закулисные люди… Однажды они прогонят нас со сцены…
Но по мере того как шла репетиция, со мной стала происходить странная история: я, неожиданно для себя самого,
начал дробиться и множиться. Например: матрона Вероника кончает свои слова. Самойленко, который следил за
пьесой по подлиннику, хлопает в ладоши и кричит...
— Знаете, что я надумал? —
начал он, подсаживаясь к ней. — Я хочу устроить у себя любительский спектакль. Дадим
пьесу с хорошими женскими ролями. А? Как вы думаете?
Есть еще вопросы? О самой
пьесе Я сам толком не знаю, ее сочинит тот же импресарио, что привлечет и актеров, — Судьба, — а Моя скромная роль для
начала: человека, который так полюбил других людей, что хочет отдать им все — душу и деньги. Ты не забыл, конечно, что Я миллиардер? У Меня три миллиарда. Достаточно, не правда ли, для одного эффектного представления? Теперь еще одна подробность, чтобы закончить эту страницу.
Третья причина скуки — это моя неистовая, чрезмерная зависть. Когда мне говорят, что такой-то написал очень интересную статью, что
пьеса такого-то имела успех, что Х выиграл 200 тысяч и что речь N произвела сильное впечатление, то глаза мои
начинают коситься, я становлюсь совершенно косым и говорю...
Та требовательность, какую мы тогда предъявляли, объяснялась, вероятно, двумя мотивами: художественной ценой первых
пьес Островского и тем, что он в эти годы, то есть к
началу 70-х годов, стал как бы уходить от новых течений русской жизни, а трактование купцов на старый сатирический манер уже приелось. В Москве его еще любили, а в Петербурге ни одна его бытовая
пьеса не добивалась крупного успеха.
Для его прощаний с публикой написана была и новая драма, где он, и по
пьесе старик, пораженный ударом судьбы, сходит мгновенно с ума и
начинает, в припадке безумия, танцевать по комнате со стулом в руках.
Народ создал и свой особый диалект, на котором венцы и до сих пор распевают свои песни и пишут
пьесы. Тогда же был и расцвет легкой драматической музыки, оперетки, перенесенной из Парижа, но получившей там в исполнении свой особый пошиб. Там же давно, уже с конца XVIII века, создавался и театр жанрового, местного репертуара, и та форма водевиля, которая
начала называться"Posse".
Григорьева и Достоевского и
начал писать
пьесы вроде своего"Мамаева побоища".
Под моим редакторством
начинал и Антропов, впоследствии известный автор
пьесы"Блуждающие огни". Его ввел Воскобойников, который был с ним очень близок и заботился о нем с отеческим чувством. Теперь он забыт, и только любители театра помнят его"Блуждающие огни". Эту
пьесу до сих пор еще играют в провинции.
Сергея Васильева я только тогда и увидел в такой бытовой роли, как Бородкин. Позднее, когда приезжал студентом домой, на ярмарочном театре привелось видеть его только в водевилях; а потом он ослеп к тому времени, когда я
начал ставить
пьесы.
В самом
начале театрального сезона 1869–1870 года в"Водевиле"дебютировала молодая артистка, по газетным слухам — русская, если не грузинская княжна, готовившая себя к сцене в Париже. Она взяла себе псевдоним"Дельнор". Я с ней нигде перед тем не встречался, и перед тем, как идти смотреть ее в новой
пьесе"Дагмар", я был скорее неприязненно настроен против этой русской барышни и ее решимости выступить сразу в новой
пьесе и в заглавной роли в одном из лучших жанровых театров Парижа.
Начать с того, что разучиванья целых
пьес, то есть создания ролей на настоящих ученических спектаклях, вовсе не полагалось.
Большой литературности мы там не приобретали, потому что репертуар конца 40-х и
начала 50-х годов ею не отличался, но все-таки нам давали и «Отелло» в Дюсисовой переделке, и мольеровские комедии, и драмы Шиллера, и «Ревизора», и «Горе от ума», с преобладанием, конечно, французских мелодрам и
пьес Полевого и Кукольника.
Тася
начала прощаться с ней. Грушева поцеловала ее, увела в спальню, потрепала еще раз по плечу, сказала с ударением, что"искра есть", назвала несколько
пьес и назначила два раза в неделю, между репетицией и обедом.
Играли водевиль перед большой
пьесой.–В XIX в. существовал обычай
начинать спектакль с небольшой одноактной
пьесы.
Если он рано
начал писать исключительно романы, фельетоны и
пьесы, то ему уже решительно некогда идти далее в своем общем образовании.
— Пора одеваться, — прервал мои мысли Бор-Ростовский, бегая по сцене со стаканом остывшего чая, который он не мог никак допить в суете и работе. —
Пьеса, в которой вы играете, идет второй. Мы
начинаем через пять минут.
Начинаю первые слова. Отвечаю Вите. Замолкаю на минуту, делая паузу, необходимую по ходу
пьесы.
Все выходят из уборной, наскоро заглянув в зеркало и оправив свои костюмы. Я же
начинаю гримироваться. Времени у меня достаточно. Первая
пьеса в трех актах. Потом идет одноактная драма «Нежданный гость», в которой участвую я.
То, что
начало носиться перед ней в виде чего-то несбыточного, после представления
пьесы, где впервые ее повлекло на сцену, — то являлось теперь как нечто вполне осуществимое.
Вы заметили, что в
начале каждого нашего вечера говорите вы, а я молчу, к концу же я болтаю, как одержимый болтливостью, как резонер в дурной
пьесе, а вы молчите, растерянная, немая, печальная, не знающая, за что схватиться в этом море слов?
Я сам помню, как в давние времена в Киеве польский актер Рекановский играл роль в какой-то малороссийской
пьесе, где после происшедшего в семье горя жена
начинает выть, а муж бросает ее за руку на пол и говорит: «Мовчи, бо скорбь велыка!» И после этих слов настала пауза, и театр замер, а потом из райка кто-то рыдающим голосом крикнул: «Эге! це не ваш Шекспыр!» И мнение о Шекспире было понижено до бесконечности.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорд. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа
начала петь любимую
пьесу своей матери.