Зеркало Пророка

Артур Кольн (2025)

Давным-давно жил да доживал свои последние годы волшебный мир, Эврона. Некогда живой, прекрасный и величественный, ныне — жестокий, циничный и умирающий. Вот уже пятьдесят лет непрерывно гремят войны, прокатываются эпидемии, не стихают охоты на ведьм и колдунов, продолжаются нашествия ужасных монстров. Волшебный мир переживает Железный Век, время холодной стали и горящего пороха. Эврона обречена на конец света, который не напророчил ей только ленивый. На фоне всех этих ужасных событий патриарх Церкви Святого Люмаса поручает вольной компании наемников и одной юной чародейке из Академии найти могущественный артефакт, который должен спасти мир. Пока отряд охотится за таинственной и могущественной реликвией, великие мира сего строят козни, устраивают заговоры, пытаясь удержать власть в своих руках над тем, что может вскоре перестать существовать. Эта история о подлости и коварстве, о дружбе и храбрости, о любви и волшебстве, о надежде и вере в светлое будущее в темные времена.

Глава четвертая, Небесный Замок

Женщина всхлипнула. Кандалы уже перестали причинять боль ее предплечьям и голеням, однако спазмы по всему телу давали о себе знать — она была прикована к стене. Палач выжидающе смотрел на нее, держа факел. Она перестала умолять его взглядом, перестала заклинать и просить смилостивиться над ней. Все, что ее волновало в эту минуту — сколько еще ей было нужно вытерпеть.

Последний допрос проходил несколько часов назад, в какое конкретно время дня или ночи — она не знала. Она уже не помнила, сколько находилась в тюремной камере инквизиционного штаба в Святогавани. Единственное, что она не могла забыть, как в ее дом ворвались вооруженные люди в красно-белых плащах, выволокли на улицу и избили на глазах ее семьи. Она помнила два лица, двух инквизиторов. Один радовался и наслаждался зрелищем того, как ее избивают. Другой отводил взгляд и пытался спрятать лицо под капюшоном. Она помнила обвинения, предъявленные ей. И даже не стала их оспаривать.

С того момента как Винченцо дель Фьоро, верховный инквизитор Церкви Святого Люмаса, уехал из Святогавани, его заместители принялись со всей увлеченностью и профессиональным энтузиазмом охотиться на врагов веры: еретиков, ведьм и черных магов. Стоило верховному инквизитору отбыть, как в штаб посыпались доносы устные и письменные, подготовленные, как правило, предприимчивыми горожанами, имевшими возможность так или иначе избавиться от своих соседей и повлиять на судьбу их имущества. Эта женщина не стала исключением. К ее облегчению, обвинения в ереси легли только на нее, а не на семью ее брата, с которой она жила последние годы.

Дверь камеры со скрежетом отварилась. Палач замер и обернулся. Низко поклонился.

— Сеньор! — произнес звучным голосом палач, кланяясь появившейся в дверном проеме фигуре.

Этого человека она еще не видела. Она не узнала его, поскольку не была с ним знакома. Однако была наслышана о чертах внешности верховного инквизитора: длинные до плеч светлые волосы, острый подбородок и длинный, словно птичий клюв, нос, тощее высокое тело.

Верховный инквизитор посмотрел на палача, и тот попятился назад, а затем прелат подошел ближе к осужденной. Он пристально всмотрелся в нее, но без злорадства, презрения и отвращения, как это делали другие его коллеги. В его взгляде она разглядела что-то напоминающее сострадание и жалость.

— Клотильда из Бриена? — произнес спокойно прелат. — Это ваше имя, верно?

Она подалась слегка вперед, ничего не ответив. Ей пришлось стоять на ногах несколько часов, и сейчас она готова была свеситься. Точнее, она сама решила стоять на ногах.

— Вас зовут Клотильда из Бриена? — повторил таким же тоном верховный инквизитор.

— Да… — прохрипела в ответ женщина.

Верховный инквизитор повернулся к палачу и дал ему знак кивком головы. Тот быстро подошел к ней, просунул ключ в скважину каждого из кандалов и освободил ей сперва голени, а затем предплечья. Клотильда бы рухнула на пол, но палач придержал ее и усадил, оперев о стену и отошел на пару шагов назад. Верховный инквизитор тем временем подошел к ведру с водой, набрал полную кружку и протянул ее ей. Та не приняла металлический стакан, свесив голову на грудь. Он хотел было опуститься к ней поближе и дать сделать глоток, однако женщина тут же отвернула лицо.

— Я не буду! — шикнула она.

— Вы знаете, кто я? — невозмутимым тоном спросил верховный инквизитор, продолжая держать в руках кружку.

— Знаю. Слышала, — ответила та, не смотря на на него, — только что это меняет?

— Я пришел не мучить вас, — спокойно сказал он.

Клотильда из Бриена взглянула на него неприязненно и злобно, но он продолжал смотреть на нее смиренно и сочувственно. Он по-прежнему держал в руках кружку.

Дрожащими руками осторожно она взяла ее из его рук и поднесла к своим губам. Сделала три больших и медленных глотка, выпив все.

— Хотите еще?

— Нет. Я ничего не хочу от вас.

— Вас обвинили в ереси, — произнес с сожалением прелат. — Мне очень жаль, что с вами так все случилось… Меня не было в городе.

— Даже если бы вы были… — покачала головой та, — вы из Небесного Замка все равно бы не узнали о…

— Дело по вам вел мой подручный. Томас Таркфельд. Я прав?

— Так его зовут… так его зовут… Он смеялся, когда меня били. Ваш подручный смеялся, когда смотрел на моих плачущих племянниц. Ему было весело смотреть, как ваши люди бьют моего брата, когда тот хотел за меня заступиться…

— Он совершил ошибку. И не одну, — признал Винченцо. — Тем не менее вы сами признались в том, что отрицаете власть патриарха, как наместника Спасителя на земле. Вы усомнились в авторитете Церкви. Вы — раскольница.

— Вы называете раскольниками тех, кто не видит ничего святого в тех, кто объявил себя посредниками между Творцом и человеком. Мы — правоверные. Мы чтим Спасителя и Творца, но не патриарха.

— Вы признаете вину…

— Я не стыжусь моей веры, сеньор дель Фьоро.

— Но ваш брат все же перешел под лоно Церкви. А вы — нет, — заметил Винченцо дель Фьоро, верховный инквизитор. — Вы знаете, чем чревата проповедь враждебных Церкви взглядов? Я думаю, да. Как минимум потому, что ваш младший брат это понял и отрекся от еретических убеждений.

— Что вы от меня хотите?! — произнесла с болью в голосе она. — Поиздеваться надо мной? Посмеяться, как посмеялся этот ваш Таркфельд? Заставить меня продать веру моих родителей, которые приняли ее одними из первых?

— Я хочу видеть вас живой и здоровой. Но не избитой и измученной. И не мертвой. — Винченцо поднялся на ноги. — Процесс по вашему делу уже идет, — проговорил он сухо. — Вас били, но еще не пытали, если не считать того, в каком положении я вас обнаружил. Я задам вам последний вопрос. А точнее — три. Вам нужно ответить на них правильно. Ради вас, вашего брата и его семьи.

— Какое вам дело до моих…

— Вы проповедовали взгляды раскол… правоверных среди горожан? — спросил Винченцо.

— Нет.

Винченцо кивнул головой, словно бы одобрил ответ.

— Вы не отрекаетесь от убеждений, которым следуете?

— Нет.

— Последний вопрос: собираетесь ли вы проповедовать ваши взгляды в будущем?

— Меня ждет костер?

— Отвечайте на мой вопрос, сударыня.

— Какая разница! Я не протяну долго, чтобы это начать… Поэтому, к вашему удовольствию — нет.

Винченцо повернулся к палачу и кивнул ему.

— Обвиняемая в ереси поклялась лично мне не распространять еретические заблуждения среди людей, — продиктовал он, — и отреклась от них в моем присутствии и вашем, господин…

–…Каболто, — недоуменно протянул палач. — Но сеньор, она ведь…

— Господин Каболто, вы ведь слышали, что она отреклась от ереси и заверила меня в том, что не собирается в будущем что-либо говорить о ней в массах. — Голос верховного инквизитора звучал властно, звонко и требовательно. Палач все быстро смекнул и громко сглотнул.

— Э-э… Да, сеньор… Я подтверждаю, что слышал то же, что и вы…

— Отлично. Так и запротоколируем, — вздохнул Винченцо.

Клотильда с открытым ртом наблюдала за тем, как верховный инквизитор медленно опустился рядом с ней, подставил свое плечо под ее руку. Палач тут же поспешил помочь своему сеньору и подхватил ее с другой стороны. Вдвоем они подняли ее на ноги и пошли из камеры.

— Что это все значит? — недоумевающе глядя себе под ноги, спросила Клотильда.

— Инквизиция выполняет свою работу, — проговорил прелат, когда они вышли в коридор. — Мы не можем наказывать тех, кто покаялся в своих грехах и пообещал их искупить. Но мы можем помочь им начать их искуплять.

— И все равно… меня осудили…

— Ваша вина не столь велика, чтобы подвергать вас пыткам в наших застенках. Это увидел я, но не увидели мои подручные. К сожалению.

Они вышли из подвала и поднялись в просторную и чересчур скромно для церковной организации обставленную комнату, представляющую собой главный зал штабного дома инквизиции. В нем стояла дюжина вооруженных людей в красно-белых плащах, которые приводили в порядок еще с десяток осужденных и выведенных из карцеров людей. Клотильда с непонимающим взглядом смотрела на это все.

Те, кто не так давно вломился в дом ее брата, теперь встретили ее с плащом, в который тут же укутали ее, и маленьким, но звонким кошельком. Ей было по-прежнему страшно быть рядом с ними, однако же эти люди не проявляли ни единого признака угрозы к ней. Один из них даже тихо извинился, смиренно склонив голову перед женщиной. Она обернулась и посмотрела на верховного инквизитора, который готовился выпускать людей, которых по возвращении в штаб лично оправдал.

— Почему вы это делаете? — спросила Клотильда, набравшись смелости.

— Потому что это моя работа, — ответил ей Винченцо, не поворачиваясь.

— Мы преследуем врагов его святейшества, а не его подданных. Мы стараемся не прибегать к кострам и пыткам без лишней нужды. Я стараюсь так поступать.

— Как вы смогли стать верховным инквизитором с такими убеждениями?! Как патриарх такое одобрил?! Что вы для него сделали, чтобы стать…

Винченцо опустил глаза в пол на пару секунд, ничего ей не ответив на это.

— Клотильда, вы же помните, что вы мне сказали? — улыбнулся он, посмотрев ей в глаза.

— Сеньор?..

— Вы отреклись от своих ложных убеждений и поклялись мне, что не станете распространять ересь в городе. Более того… вы решили ступить на путь искупления. И если вам захочется искупить свой грех, вы можете нанести визит в этот дом. Как гость и добрый друг инквизиции.

— Вы хотите, чтобы я шпионила для вас? — подозрительно спросила Клотильда.

— Если вы найдете что-то интересным, о чем могли бы поделиться со мной или моими агентами, то мы вас с радостью выслушаем.

Она посмотрела на кошель и спрятала его в своих ладонях. Посмотрела на верховного инквизитора.

— И помните, чему учил нас Спаситель, — тоном доброго проповедника изрек Винченцо, — «добро воздается добром»…

Клотильда, не отрывая глаз от него, неуверенно, но быстро кивнула пару раз. Двери штаба открылись, гвардия инквизитора выстроилась в две шеренги, освободив людям путь на выход из штаба. Винченцо улыбнулся ей на прощание и показал правую открытую ладонь на уровне груди — знак приветствия, прощания и благословения у верующих. Клотильда хотела ему улыбнуться в знак благодарности, но ее дрожащие губы ей это не позволили. Она повторила его жест, но слегка по-другому: она подняла грязную и окровавленную ладонь в один уровень с головой. После чего развернулась и пошла за остальными, не видя, что к Винченцо подбежал одетый в красно-черную сутану и что-то тихо прошептал ему на ухо. Через несколько секунд верховный инквизитор устремился в конюшни, выглядев при этом серьезно и напряженно. И крайне встревоженно.

Патриарх Бальтазар едва заметно вздохнул. Его взгляд был направлен куда-то вдаль, к уходящему горизонту моря. Он смотрел прямо на Блаженный Залив, который опоясывала портовая часть Святогавани. Он уже час с лишним наблюдал за тем, как в входят и выходят из порта торговые суда, как в небе летают, противно крича, чайки, как снуют туда-сюда горожане где-то внизу у стен его цитадели, Небесного Замка. В этом наблюдении было мало занимательного, но только этим ему оставалось заниматься во время позирования.

— Ваше святейшество, ваш взгляд! Что стало со взглядом?!

Художник-портретист, высовываясь из-за мольберта, выглядел рассерженным, нахмурив брови и выпятив вперед губы.

Он рисовал его святейшество посреди сада, устроенного близ стен замка в том месте, откуда открывался прекрасный вид на всю Святогавань и куда идеально падал свет. В окружении патриарха при этом стояла дюжина стражников из числа его личной гвардии, зийнцких наемников, служивших исключительно его святейшеству. То были выходцы из горных долин Зийнца, севера-запада Красных Гор. Каждый из них выглядел грозно и неподвижно, на каждом был золотистый с белым колет³⁶ с буфами, кираса и морион, каждый в руке держал алебарду. И каждый, как их хозяин, порядком устал стоять под открытым солнцем, дожидаясь, когда художник или закончит, наконец, портрет или скажет свое коронное: «На сегодня хватит! Свет ушел…»

— Ваше святейшество, сделайте, прошу вас, взгляд, который был! Величественный, праведный, благородный и гордый! Не изнуренный и измученный! — воскликнул художник, протестующе размахивая кистью.

Зийнцкая гвардия прекрасно знала, что патриарх не терпит, когда ему кто-либо пытается приказывать. И также гвардейцы знали, что конкретно этому художнику он может позволить такие вольности. Поэтому никто из них и не думал реагировать.

— Леонардо, как, по-твоему, я должен выглядеть?! — практически не шевеля мышцами лица, проговорил патриарх. — Я битый час стою и смотрю на корабли, слушаю, как орут эти мерзкие птицы, вдыхаю запах дерьма, доносящийся из порта. Битый час я жарюсь на солнце и хочу пить… о какой величественности и каком благородстве может идти речь?!

— О вашем, ваше святейшество! О вашем! — с пафосом в голосе ответил художник. — Я хочу запечатлеть вас во всем вашем великолепии, а не так, словно вы скучаете и вдыхаете запахи, простите, дерьма.

— Люмас милосердный…

Почти незаметно на стену в сад по ступенькам поднялся верховный инквизитор, придерживая за подол свою алую сутану. Он выглядел как всегда бесстрастно и серьезно, хотя что-то в нем отдавало неким беспокойством. Сперва гвардейцы, а затем и сам патриарх, косо озираясь, заметили его.

— А, сын мой! — без особой радости и выражения в голосе изрек патриарх, сохраняя «величественное и гордое» выражение лица.

— Ваше святейшество… — Винченцо низко поклонился, сняв шляпу.

— Ваше святейшество! Куда вы отводите глаза! Глаза!!! — завопил портретист.

— С чем вы пришли ко мне? У вас есть новости? — спросил патриарх, снова отводя глаза на Блаженный Залив.

Винченцо хотел было приблизиться, но под сердитым взглядом художника резко остановился.

— Или же вы хотите тоже попросить портрет у мэтра Леонардо? — с сухой усмешкой сказал патриарх.

— Боюсь, нет, ваше святейшество.

— Очень жаль! — тяжело вздохнул Леонардо, продолжая писать портрет патриарха. — У вас очень изящный профиль! И утонченная фактура лица. Ах! Надеюсь, когда-нибудь вы решитесь и обратитесь ко мне.

Винченцо косо посмотрел на него. Бальтазар в очередной раз вздохнул.

— Ну, тогда говорите, с чем вы пришли ко мне?

— У меня есть новости касательно… кхм…

Патриарх не изменил выражения лица, но голос его затем прозвучал жестко и по-деловому холодно.

— Что-то о нашей вольной компании? Или что-то другое?

— Что-то другое. Это важно.

Патриарх какое-то время молчал, а затем резко прекратил позировать и быстрым шагом подошел к Леонардо, который только-только успел открыть рот.

— Мэтр Леонардо, мне кажется, что свет куда-то ушел, вам не кажется? Думаю, стоит отложить портрет на другое время. К примеру, на завтра.

— Но…

— Свет уже не тот, мэтр. Или вы этого не замечаете?

Лучи солнца аккурат освещали фигуру патриарха. Однако зийнцы, которые тут же, как ожившие статуи, повернули головы к художнику, одним своим недобрым видом давали понять, что его святейшество утверждает нечто неоспоримое. Пусть это было и не так.

— Как вам будет угодно, Ваше Святейшество… — мэтр Леонарда низко поклонился и отошел в сторону, давая патриарху возможность пройти с верховным инквизитором в сад.

Бальтазар сорвал белый цветок, остановившись возле лабиринта из живой изгороди. Его стража остановилась, слуга-виночерпий приготовился наполнить кубок из кувшина, который он держал. Патриарх с минуту стоял на месте, задумчиво разглядывая цветок, играя с его стеблем в своих пальцах. Затем он медленно поднес его к носу и вдохнул аромат. Приятный и сладковатый фиалковый запах был смешан со слегка горьковато-едкими нотками, которые как будто бы прятались в бутоне, скрываясь за совершенством природного аромата. Цветок источал то, что он не любил, но то, без чего бы лабиринт в саду Небесного Замка не мог быть столь красивым и цветистым.

Он пошел дальше, оставляя стражу и виночерпия позади, минуя лабиринт и подходя к парапету³⁷, с которого открывался обширный и завораживающий вид на Блаженный Залив, в бухте которого стояло несколько сотен торговых судов. Облокотившись о зубец стены, он выпустил цветок из пальцев, и тот, подгоняемый морским ветром, полетел вниз к скалам.

Все это время Винченцо следовал за ним, а затем стоял молча в ожидании.

— Корабль, на котором плыла Сибилла Ирифийская, потоплен в шторме, — констатировал патриарх Бальтазар. — Как такое могло произойти?

— Не знаю, Ваше Святейшество… — задумчиво выдал очевидное инквизитор. — Мы можем утверждать, что всему виной погода. Она посылала последний сигнал этой ночью, а он дошел до нас лишь два часа назад… Мой агент сумел поймать его при помощи конфискованного магического коммуникатора… Однако…

— Однако она была единственной из архимагов, кто хоть как-то разбирался в вопросе, который нас больше всего тревожит.

Бальтазар посмотрел за стену. Он выглядел крайне мрачно. Его взгляд был обращен в сторону морского горизонта.

— Я не буду тебе говорить, Винченцо, о том, как нам это важно. Как это важно мне. Госпожа Сибилла первой уловила сигнал от Зеркала Пророка. Она знала, как можно использовать его силу, чтобы защитить наш мир от Багровых Штормов и чудовищ, приходящих с ними.

— Если позволите, — Винченцо сделал два шага вперед, — я не до конца уверен в ее словах.

— Что именно вас повергает в сомнения?

— Она бежала из Халь-Зафира. Она попросила у Вашего Святейшества кров и защиту в обмен на информацию, которую, по крайней мере, мы с вами никак проверить не способны. Лишь поверить ей на слово.

Патриарх ничего на это не сказал, продолжая созерцать море. И верховный инквизитор ничего не говорил.

— Сибилла Ирифийская бежала из Империи после Войны Волшебников в Халь-Зафир, где долгое время находилась при султанском дворе в Сальфааре, — решился продолжить мысль прелат, — она могла просто-навсего попасть в немилость, и в страхе за свою жизнь…

— Могла, да, — Бальтазар повернулся к нему. Он стал выглядеть еще серьезнее и угрюмее, — а могла и открыть истину нам. Я хорошо знаю Академию. Знаю, как она устроена еще с тех времен, когда патриарший сан занимал мой предшественник. И я не был бы тем, кем являюсь сейчас, если бы не знал ничего ни об этой организации, ни о ее влиятельных членах. Она была одной из десяти архимагов, Винченцо. Архимагом школы конструкторов, изучающей портализирующую магию и магические артефакты. Кроме того она была… была близка мне.

Патриарх отвел взгляд, как будто бы в этот момент почувствовал что-то неприятное в своей груди. Винченцо обратил на это внимание, но не стал комментировать.

— Она была человеком, желавшим лишь одного — жизни и процветания человечества, — подытожил свою мысль патриарх. — Ни в частности Империи Никии, ни Халь-Зафира, ни Асфахана, ни даже проклятой Свякивии, а всего рода людского. После Катаклизма, когда наш мир сотрясала Великая Война, эпидемии, полный моральный и духовный упадок, государственный и церковный расколы, восточные земли далеко за Драконьими Горами стали страдать от Багровых Штормов… Раз-другой они приходили и на наши территории. Ты сам это прекрасно знаешь.

— Да…

— Сибилла Ирифийская знала, как использовать силу Зеркала Пророка. Знала, как оградить наш мир от вторжений чудовищ. Но теперь… смысл миссии стоит под сомнением, Винченцо.

— Но мы же не можем отозвать Черную Лилию назад?

— Нет. Ни в коем случае.

Патриарх отошел от парапета обратно к живой изгороди, Винченцо проследовал за ним. Бальтазар окинул взглядом весь сад и тепло улыбнулся.

— Странно, что могущественная чародейка погибла в шторме, не сумев выбраться из передряги, — улыбаясь, но притом с жестким тоном проговорил патриарх. — Может, ей мог кто-то помешать выжить…

Винченцо кивнул.

— Вы подозреваете кого-то конкретно? — срывая цветок с изгороди и любуясь им, спросил он.

— Королева Зима бы не стала такого делать, поскольку сама осознавала ценность Сибиллы как союзника. Султан Сальмед так же не рискнул бы убирать ее, пока та нужна — хотя бы потому, что она была одной из двух его архимагов. Я не спешу делать выводов раньше времени, но…

— Я слушаю вас.

Бальтазар глубоко заглянул в глаза Винченцо.

— Очевидно, что это враг не извне, Винченцо, — проговорил он вполголоса, — и я боюсь представить, кто может оказаться убийцей Сибиллы. Родственники покойного императора Сигизмунда Аннхаммера, еретики из Лярэнса, богатые семьи Риконны… Или же сама Академия… На этот счет я могу только догадываться. Одно я знаю точно: в этом задействованы маги. А, и еще… Сибилла Ирифийская явно не последняя жертва, если ты понимаешь, о чем я. Ты должен раскрыть заговор и назвать мне имена всех тех, кто был замешан в ее исчезновении. И кто затевает новую интригу.

Он многозначительно кашлянул в кулак и посмотрел на Винченцо.

— Если исчезла она, значит, опасность грозит и другим, кто знает о Зеркале. Ты понимаешь это.

Винченцо кивнул.

— Ты моя правая рука, — изрек властным и в то же время гордым тоном Бальтазар, — ты мое доверенное лицо, глава инквизиции, шеф моей разведки и тайной полиции… В конце концов, ты мое продолжение, моя кровь… Разберись с этим.

— Будет исполнено, отец… — Винченцо прикрыл глаза и поклонился.

Патриарх, ничего больше не говоря, последовал к ступенькам, ведущим вверх к замку. Вдруг верховный инквизитор поднял голову и спросил его, когда тот уже начал подниматься:

— Но что, если…

Патриарх остановился, замер, ожидая вопрос.

— Что, если это всего лишь морская буря?

Бальтазар какое-то время помолчал, а затем, не поворачивая головы, ответил:

— Сын мой, я живу на этом свете почти семьдесят лет, пятьдесят два года я занимаю сан патриарха. За все эти годы, я тысячу раз успел убедиться в том, что не бывает совпадений. Особенно таких.

Бальтазар одарил его суровым взглядом, а затем развернулся и стал не спеша подниматься по мраморной лестнице. Винченцо все это время провожал его взглядом.

***

Солнце склонялось за морской горизонт. Его последние лучи падали на стол и бумаги, которые верховный инквизитор быстро и размашисто подписывал. Винченцо находился у себя в кабинете — в западном крыле Небесного Замка на третьем этаже. То было на удивление скромное и по-аскетически обставленное помещение: два шкафа, переполненные документами и какими-то журналами с протоколами, также заваленный бумагой деревянный стол, два стула с высокими спинками и небольшой камин, в которым потрескивали поленья с можжевельником. Оконные ставни были прикрыты, оттого вся комната была наполнена золотистым сиянием, в котором высилась и искажалась тень высокого мужчины с острым носом и длинными волосами.

Винченцо привык писать быстро и размашисто. Данная привычка выработалась у него еще с юношества, когда ему тяжело давалась каллиграфия. Между тем, он еще в те годы проявил недюжее трудолюбие, усердность, а вместе с тем и навык управления временем. Потому инквизитор никогда не считал полезным выводить закорючки и узоры вокруг каждой буквы. Быстро, размашисто, если можно — еще с аббревиатурой. Вот это был его стиль.

И в этом стиле он подписал лично около сотни однотипных бумаг, притом половину из них он отсеивал, чтобы затем отослать своим агентам. Так было и в этот раз.

Вдруг в дверь кто-то постучался. Винченцо, не отрывая пера от бумаги, продолжал писать.

Стук повторился.

— Кто там? — спросил он с небольшим раздражением в голосе.

— Простите, сеньор, это я… — в дверном проеме показалось очень милое и очаровательное создание с мелодичным лярэнсским акцентом.

Винченцо, услышав этот голос, невольно поднял глаза и еле заметно смутился. В дверном проеме стояла кареглазая служанка с темно-каштановыми волосами, убранными красными ленточками. Ее тонкие смугловатые ручки держали поднос с едой: салат из морепродуктов и бутылку белого полусухого вина. А ее грудь… каждый ее вдох заставлял Винченцо замирать и усмирять самого себя. Как и ее открытые плечи, легкий румянец на почти безупречно невинном девичьем лице. Чтобы не подавать виду, он вновь уткнулся в бумаги, продолжив царапать пером еще быстрее и усерднее.

— А, Сиана… — с наигранной невозмутимостью в голосе отозвался он, — я вроде бы не просил тебя сегодня прибирать тут…

— Знаю… — девушка, опустив глаза слегка улыбнулась, — но я подумала, что вам бы не помешало поужинать…

— А, что ты… не стоило, я не голоден вовсе… — Винченцо по-прежнему пытался что-то писать и притворяться серьезным.

— Вы всегда так говорите, сеньор, — девушка набралась смелости и подошла к его столу, — а я всегда вам готовлю ужин, завтрак и через раз обед. Вы такими темпами скоро позабудете даже, как дышать, не то что есть!..

— Да… Очень может быть… Поставь сюда. Спасибо.

По велению инквизитора Сиана поставила поднос с приготовленным ею кушаньем и бутылкой вина на свободное от бумаг место на столе. Притом Винченцо обратил внимание, что на подносе также были два бокала. Не один.

Девушка встала перед ним, словно дожидаясь дальнейшего развития событий.

— Могу ли я что-нибудь для вас еще сделать, сеньор? — в этот раз уже кротко спросила она.

Винченцо и не думал кончать свое притворство.

— Нет, спасибо. Ты уже много сделала для меня. Как всегда… — последнюю фразу он подкрепил неловкой и не совсем искренней улыбкой и таким же взглядом глаз, обращенным лишь на пару мгновений на девушку.

Девушка приняла его «благодарность», сделала реверанс и пошла к выходу. Но вдруг Винченцо ее окликнул.

— Подожди.

Она оглянулась. Ее глаза засияли, глядя на него.

Он приоткрыл рот, словно бы желая что-то сказать, но эти слова остались безмолвны. Но она ждала их.

Напрасно.

В кабинет практически бесцеремонно вошел его доверенный подчиненный и коллега, также инквизитор. Инквизитор из Понсальтора, которым был смуглый мужчина с неопрятной бородой, обросшей тонзурой³⁸. На нем была потрепанная временем черная с красным ряса, самого плохого состояния башмаки и вырезанная из дерева десница на груди. С его неопрятностью также гармонировала мрачность и гнусность во внешнем виде, напоминающим голодного хорька. Маленькие щурящийся глазки на плоском лице то и дело пытливо стреляли из стороны в сторону, словно бы желали испепелить кого-то или что-то. Тонкий рот был постоянно неприятно искривлен. Само лицо было значительно покрыто морщинами.

Войдя, он тут же бросил неприязненный взгляд на служанку, отчего та сразу же опустила голову и поспешила удалиться. Инквизитор из Понсальтора проводил своими недружелюбными глазками девушку, пока та не скрылась за дверью и затем обернулся к своему сеньору.

— Сеньор, чем могу быть вам полезен? — хрипловатым громким голосом проговорил прибывший инквизитор.

— Брат Томас, я рад, что вы пришли, — выдыхая, произнес Винченцо.

— Вы сказали, что дело очень важное.

Томас Таркфельд был одним из самых рьяных и фанатичных последователей Церкви, в частности инквизиции. Во многом он прославился за счет своих проповедей против еретиков и магов, а также активных преследований еретиков и практикующих гоэтию и некромантию чародеев. Таркфельд не был молод, не был стар, но одно имя его вызывало практически у каждого волшебника отвращение, смешанное с трепетом — он не был сильным и выносливым воином, вроде Витольда Ванштайна, он не был могущественным колдуном, подобно Луцио Мичезаро, но он был человеком, у которого была власть. Власть, пусть и не такая, как у патриарха Бальтазара или же верховного инквизитора Винченцо дель Фьоро, но она была. И его имя было хорошо известно как в Риконне и Понсальторе, так и за их пределами. В частности его религиозный фанатизм, который порой доходил до безумия, не всегда устраивал Винченцо. Однако же это и было его главным достоинством, которое нравилось Винченцо. Этот человек вел аскетический образ жизни, был неподкупен, не плел интриг и заговоров, как, к примеру, любили делать их коллеги из других инстанций и орденов. Однако же другом Винченцо никогда бы его не назвал. Но верным и преданным поборником дел Церкви — вполне. Пусть и чрезмерно рьяным.

— В мое отсутствие вы провели два десятка дел, — суровым тоном изрек Винченцо, — около десяти человек вы успели отправить на костер, еще десятерых вы приказали удерживать в камерах и допрашивать.

— Я выполнял свою работу, — поклонился Томас Таркфельд.

— Я освободил тех, кого вы арестовали, брат Томас.

Томас поднял голову и запаниковавшим взглядом устремился прямо в лицо своего шефа. Краска играла на его лице, он с трудом держал себя в руках.

— Скажите, как вы вели расследование? — спокойно спросил Винченцо. — Вы проверяли получаемую из доносов информацию?

— К чему это?! — воскликнул тот. — Еретик никогда не признается в том, что он еретик! Ведьма никогда не скажет, что совокупляется с чертями! Недоучка из Академии никогда не покажет, как призывает нечисть из другого мира!

— Женщина, которую вы приказали избить на глазах ее семьи, призналась, что относит себя к другому вероисповеданию, — бесстрастно парировал Винченцо, — при этом она никогда никому их не навязывала. Жила себе да жила с семьей своего брата… А вы по доносу какой-то сплетницы приказали нашим солдатам вломиться в ее дом, выволочь ее и при людях избить.

— Она еретичка! Зараза! Язва! Холера, разлагающая нашу Империю!

— Она подданный его величества императора, как ты и я. Она разве служила в армии мятежного Лярэнса и убивала наших солдат?

— Дай ей в руки оружие, она бы…

— Что? Возглавила восстание в Святогавани, свергла бы патриарха и объявила себя королевой Риконны? Вдова бочкаря, брат которой трудится на портовых складах?

Томас неприятно оскалился. Винченцо понаблюдал за ним, играя пером, переставляя его между длинными пальцами.

— Она платит налоги, включая церковную десятину, — сказал Винченцо. — Платит из тех денег, что она унаследовала от своего мужа. Она, я еще раз повторяю, подданная императора, как ты и я. Мы воюем с подданными его величества?

— Сеньор… они все подданные! — бросил Томас. — Каждый клянется быть добрым верующим человеком, а на деле же… на деле козни строит да демонов ублажить пытается!

— То есть ты и я занимаемся тем же?

— Нет, я — нет!

— И я нет. И многие другие этим не занимаются, брат Томас.

Винченцо сперва выпрямился, а затем подался вперед, подперев подбородок двумя ладонями.

— Ты отправил на костер десять человек за неделю, даже не проведя, как следует, следствие, — проговорил сердито он, — еще десятеро остались живы. Потому что вернулся я и выполнил твою работу, как следовало: проверив и сравнив показания свидетелей, изучив их благосостояния и узнав о взаимоотношениях с обвиняемыми, проведя досмотр их домов. Все это за пару дней, брат Томас. За пару дней мне хватило времени убедиться, что вы действуете не по уставу, а по какому-то своему личному разумению… Вы дали волю своим чувствам. Убили десять человек, еще десятерых в итоге запугали и подорвали не без того подорванный авторитет нашей организации. Вы ловили мух, пока над вами до сих пор кружат вороны. Вы нравитесь мне своим пренебрежение ко всему мирскому, но не увлекайтесь. Если я начну чувствовать угрозу Церкви, исходящую от вас, то я расправлюсь с вами. Без костра.

— Сеньор… Я вовсе не!.. Я…

Винченцо терпеливо ждал, что, наконец, вымолвит его подручный, что он смастерит в качестве оправдания из обрывков своих слов.

— Я виноват, — нехотя признал Томас, — я действительно дал волю чувствам и пренебрег уставом… Такого больше не повторится…

— Во благо Церкви и Святого Люмаса… — тихо сказал прелат.

–… и ради Спасения душ людских, — докончил инквизитор.

Верховный инквизитор тяжело вздохнул, кивнул и выпрямился на стуле, отложив перо. Его подручный еще какое-то время смотрел в пол, не осмеливаясь поднять взгляд на своего начальника.

— Мне нужно узнать подробности одного дела, — заговорил затем вполголоса Винченцо. — Есть сведения, что его святейшеству угрожает опасность. Мы обязаны помешать этому. И выяснить, кто за этим может стоять…

— Откуда же вам, сеньор, это стало известно? — спросил Томас, слегка наклонив голову так, чтобы взглянуть на собеседника немного исподлобья.

— В шторме потерпел крушение корабль Сибиллы Ирифийской, — спокойно ответил Винченцо, практически не реагируя на странный взгляд фанатика, — до недавних пор важного союзника его святейшества.

— Архимаг — союзник его святейшества? — инквизитор приподнял брови и состроил полную изумления и непонимания гримасу.

— Вы все правильно услышали, брат Томас. — На лице Винченцо не дернулся ни один нерв.

Томас Таркфельд какое-то время молчал, задумчиво глядя в пол. Винченцо следил за ним.

— Мне нужна информация, которую вы получите конфиденциально, — проговорил он, выходя из-за стола. — Вам не следует начинать крупномасштабные чистки и устраивать облавы. Но слежки, перехват писем, ввод агентов в дворянские круги, а также магов, жрецов и купцов — обязательно.

— У меня нет столько людей, сеньор дель Фьоро, — затряс бородой Томас.

— Я выделю вам деньги из казны Церкви, — отозвался начальник инквизиции, — вы наймете новых людей через посредников из числа моих личных доверенных лиц. Нанимаемые агенты должны быть профессионалами, которые внедрятся во все инстанции, начиная от прислуги в Небесном Замке и заканчивая проститутками в портовых борделях.

Томас Таркфельд замер и состроил неприятную гримаса.

— Вы верите в Творца? Верите ли вы в Спасителя? И его миссию на этой земле? — голос Винченцо звучал холодно и в то же время властно. Он умел себя вести с подобными людьми. Хоть это и не всегда ему нравилось.

За маской праведности и богобоязненности инквизитора из Понсальтора тенью вырастал курган из всех тех людей, которых Томас лично отправлял на костер. Сколько по его приказу было заклеймлено, ослеплено и изувечено людей… От одной мысли Винченцо брала леденящая дрожь, с которой ему за все время его службы приходилось бороться. В данной ситуации он держался уверенно. Ему приносило какое-то странное удовольствие заставлять человека вроде Томаса чувствовать себя некомфортно и мерзко.

— Я верю в Творца, верю в Спасителя, верю в его Священную Миссию на земле, — ответил Томас Таркфельд, — но я не думаю, что это праведный путь… Искать убийц подлой ведьмы.

«Ты еще мне о праведности будешь говорить?» — пронеслось в голове у Винченцо.

— Это дело касается его святейшества, — более суровым тоном сказал он, — и я требую: добудьте мне информацию, хоть как-то связанную с судьбой архимага Сибилы Ирифийской.

Голос Винченцо прозвучал сурово и жестко, но не громко, так, чтобы у его подчиненного отпало желание чем-либо возражать.

— С кого начать? — спросил тихо Томас, не поднимая головы.

— Первые в списке — маги, — ответил учтиво Винченцо, — и дворяне. Возможно из партии Аннхаммеров, желающих получить влияние над принцем. В первую очередь начните с них.

Томас Таркфельд молча склонил голову и направился к выходу.

Но Винченцо его окликнул.

— Брат Томас!

Тот молча повернул голову к своему начальнику, ожидая приготовленный ему вопрос.

— Не проливайте кровь без нужды. Только узнайте. Помните: шпионы и соглядатаи, а не палачи в казематах и костры на площадях.

— Хорошо, — недовольно отозвался инквизитор.

Томас Таркфельд накинул на голову багрово-красный капюшон и вышел из кабинета.

***

Прошел день.

Погода испортилась. С моря к ним шел шторм. Винченцо задумчиво смотрел в окно, сидя в своем кабинете. Как знать, быть может, госпожа Ирифийская оказалась в центре такого же шторма. Быть может, ее корабль стал жертвой морского чудовища или на них напали пираты…

Все это казалось банально не правдоподобным. Будучи одной из десяти архимагов, Сибилле не стоило бы труда взорвать корабль пиратов на расстоянии, утопить в бездне зарвавшееся морское чудище, усмирить или отвести шторм. И все же она не смогла. Одна из десяти архимагов, союзница патриарха.

Винченцо вздохнул и откинул голову на спинку стула. Две ночи и один день он почти безвылазно провел в кабинете, рассылая указания своим шпионам, получая и читая их рапорты. Все это было похоже на то, словно бы он пытается выследить и поймать акулу в дворцовом пруду. Он закидывал удочку и ждал, когда начнет клевать. Но если и клевала, то всякая мелочь. Среди самих инквизиторов-шпионов Винченцо были также попрошайки, проститутки и сироты. Последние три типа агентов приносили известия, которые мало помогали делу, но лишь больше приоткрывали расклад вещей в священном городе. Еще до доносов куртизанок Винченцо прекрасно знал, кто из жрецов — простых и верховных — является завсегдатаем борделей. Еще до попрошаек он знал, кто может сорить деньгами направо и налево, — примечательно, что теми деньгами, которыми обладатель владеть никак не мог бы. Молчали пока что только сироты.

Кроме этого в его распоряжении была его собственная партия в Церкви. Немногочисленная, не самая популярная как среди мирян, так и среди церковников и даже других инквизиторов. И именно его сторонникам выпала самая сложная задача — выискать секреты коллег, связанные с делом об исчезновении архимага. Мог ли кто-нибудь из этих святых отцов быть соучастником, возможно, предумышленного убийства Сибиллы? Винченцо отнюдь не думал сбрасывать их со счетов.

Пожалуй, только в одном верховный инквизитор был до конца уверен. Это дело рук одного из магов. Или из Академии, или из числа отступников, вроде гоэтов. Если дело касалось Академии, то это становилось крайне опасным поворотом — в Империи находились три архимага, могущественных и амбициозных волшебника, один из которых был посвящен в тайну Зеркала Пророка. Вернее была.

Сальвадора Альварос.

Винченцо опасался, что в этом могла быть замешана именно она. Ни для никого не было секретом, что понсальторская колдунья была весьма амбициозной, харизматичной и циничной карьеристкой, которая привыкла добиваться своего. И именно ее почему-то патриарх и архимагистр посвятили в эту тайну, а не двух других.

Она была первой в списке подозреваемых. И именно ее кандидатура больше всего пугала Винченцо. Не из-за того что она была крайне опасна и влиятельна, но потому что у него в данный момент на нее ничего не было. Лишь домыслы. Домыслы, которые, однако, было необходимо или подтвердить, или опровергнуть.

Все это он обдумывал, перебирая и перечитывая полученные накануне рапорты, стопкой возвышающиеся на столе, за которым он сидел.

Раздался стук в дверь.

— Кто там? — громко спросил Винченцо, хватаясь инстинктивно за пистолет на своем поясе.

— Зайцы бегут тропой — скорей спешат домой, — донесся из-за двери высокий и писклявый голосок.

— Войди, — велел инквизитор, услышав пароль, и убрал руку с пистолета.

В кабинет вошел скверно пахнущий мальчик лет девяти с курчавыми волосами. На нем была потасканная и грязная одежда: не по размеру великоватая рубаха, испачканные бриджи и дырявые сандалии. Малец вошел и быстро за собой закрыл дверь.

— От вас я еще ничего не слышал, — сказал, не вставая из кресла, Винченцо. — С чем пришел, Уго?

Уго, так звали мальчишку, был одним из шпионов Винченцо. Мальчик, как и несколько других сирот, имели доступ к Замку, поскольку так или иначе работали в нем — в этом была заслуга самого Винченцо. Уго, к примеру, помогал чистить отхожие места. И вместе с тем был одним из лучших шпиков верховного инквизитора. Но разило от него просто ужасно — это был его единственный и серьезный недостаток.

— Дяденька-художник собирается рисовать картину, — произнес мальчик, поравнявшись и глядя прямо на верховного инквизитора.

— Откуда ты это знаешь?

— Этот дяденька явно из забывчивых, сенер… он часто себе повторяет тихо то, что должен сделать, чтобы не забыть…

— Знаешь, как его зовут?

— Нет…

— А что он бормотал себе под нос?

— Говорил, что должен нарисовать картину. Понтрет чародейки.

— Вот как? Не помнишь, как он называл эту чародейку?

— Не помню… ее имя он произносил слишком тихо.

— Что-нибудь дяденька бубнил себе под нос еще?

— Да! Говорил, что не успевает. Говорил, что он еще не закончил понтрет патриарха. Он ныл и жаловался, что патриарх вечно не дает ему его закончить. А чародейка, говорит, злая и не любит ждать, торопит его и заставляет начать рисовать ее…

— Вот как… — уголки губ Винченцо слегка растянулись, а брови приподнялись.

Прошло чуть меньше минуты прежде чем Винченцо встал и подошел к мальчику, держа в руке две серебряные динары. Он без колебаний взял маленькую ладошку Уго, вложил в нее две монеты и закрыл ее с одобрительной улыбкой.

— Это было вам очень важно знать?

— О да, Уго, очень. Я благодарю тебя.

Винченцо отошел от него к столу, взяв из стопки бумаг нужную.

— Если хотите, сенер, — произнес мальчик, большими глазами разглядывая чистые серебряные динары в своих грязных ладошках, — я расскажу вам и другое.

— Что же?

— Как-то раз я видел, как приходил дядя, который никак не мог пописать…

Винченцо недоуменно слушал, ожидая, что услышит сейчас нечто важное.

— И?..

— И он так и не смог, — мальчик засмеялся.

Винченцо прохладно оценил шутку своего агента, но из вежливости улыбнулся.

— Весьма забавно, Уго. Спасибо, что рассказал.

— Я еще кое-что знаю, могу рассказать!

— Это в другой раз. Мне нужно идти по делам, — Винченцо прикоснулся к плечу мальчика и повел его к выходу.

— В туалет? Все так говорят, когда хотят незаметно уйти в туалет и покака…

— До свидания, Уго. Только не показывай никому монеты, которые я тебе дал.

— Я никогда никому не показываю! Я их прячу! Знаете, где?

— Пусть это будет твоя личная тайна.

Он выпроводил мальчика за дверь, и тот побежал обратно к своему рабочему месту. Сам же инквизитор, еще немного поморщившись от вони, которую принес юный шпик, задумался. А затем призвал одного из своих немногочисленных официальных слуг, позвонив в специальный колокольчик возле двери. Все они были ему преданы, но ни один из них не был шпионом и все же обязывался пропускать агентов без каких-либо препятствий.

В кабинет вошел молодой парень, который прикрывал нос рукавом рубашки.

— Чем могу быть полезен, сеньор? — осведомился слуга, напрасно пытаясь игнорировать вонь чистильщика отхожих мест.

— Пошли за отцом Таркфельдом. Скажи, он мне нужен.

***

Леонардо де Чини ничуть не смущали ни дождь, ни ветер, ни гроза. Окна отведенной ему лично патриархом комнаты были распахнуты и всякий раз с каждым новым порывом ветра ударялись о каменные стены.

Его апартаменты больше походили на мастерскую, чем на опочивальню — большое количество холстов, на которых художник-портретист запечатлевал придворную знать Святогавани. Среди его работ были два портрета патриарха Бальтазара — оба не законченные, — также портреты двух верховных жрецов, четырех знатных дам, трех видных дворян и одного купца. Эти портреты были или почти завершены или полностью, но так или иначе ждали своей оплаты. Было также и два начатых портрета, однако кого в них Леонардо пытался запечатлеть, установить было пока невозможно. Помимо всего у стен стояли диковинные и причудливые механические устройства и изобретения, одно даже походило на льва. На стенах висели чертежи каких-то приспособлений или изобретений, которые он пытался воссоздать вживую. Особенно в глаза бросалось следующее: изображение на бумаге человека в двух наложенных друг на друга плоскостях с симметрично расставленными руками и ногами, вписанными одновременно в круг и квадрат.

Комнату озарял свет от четырех расставленных ровным квадратом толстых свечей, который падал аккурат на практически пустой холст, по которому мэтр де Чини чертил при помощи линейки и циркуля какие-то понятные ему одному линии и окружности.

В комнату вошел его ученик.

— Каспар! — воскликнул высоким голосом художник. — Какого дьявола! Я работаю! Я просил не мешать мне!..

— Простите, мастер, — хрипловато ответил средних лет ученик великого творца, который был куда старше своего учителя, — но к вам просит войти Винченцо дель Фьоро, верховный…

— Я знаю, кто он, дурак!

Леонардо тут же отложил свои инструменты и подошел к своему подмастерью.

— Немедленно проводи его сюда.

— Но, мастер, он не…

— Он — давняя моя цель, дегенерат ты бездарный! Быть может, он, наконец, решил попросить у меня свой портрет? А из-за тебя я могу упустить шанс нарисовать этот геометрически восхитительный профиль! ЖИВО!

Очень зря Леонардо не дал договорить Каспару. Тот быстро выбежал из апартаментов-мастерской своего мастера и через пару минут вернулся с гостем. И его спутником. Именно вид последнего привел Леонардо в замешательство и ужас, который он не осмелился никак выразить.

— Сеньор дель Фьоро!.. Отец Таркфельд?.. — промямлил он, кидая взгляд сначала на одного инквизитора, а затем на второго.

Прелат и его подчиненный внимательно осмотрели это удивительное помещение. Если для Винченцо большинство его картин представились замысловатыми шедеврами, в которые был заключен глубокий смысл, то для Томаса все это выглядело в лучшем случае просто мазней. А в худшем — символом упадка нравственности, морали и этики. Особенно его внимание приковало изображение человека в двух плоскостях. Он поднес ладонь к сердцу, а затем ко лбу.

— Прошу вас, в этом нет ничего плохого… — стараясь ровно дышать, протороторил Леонардо, наблюдая за хищным взглядом Томаса, — я выполнял это с позволения его святейшества…

— Мы знаем, мэтр Леонардо, — улыбнулся Винченцо и прошел чуть дальше к холсту, возле которого лежали циркуль и линейка. — Это ваша новая работа?

— Нет, нет, прошу, не смотрите! Она еще не готова!

Леонардо де Чини мало кого приглашал к себе. Дело как раз было в том, что он был человеком опасливым, осторожным и стеснительным. Он очень боялся, что его портреты или изобретения увидят раньше срока. Сильнее этого его пугала мысль, что кто-то может украсть его холсты и чертежи или как минимум его идеи, запечатленные на них. Потому он расставил по всей комнате специальные антимагические блокаторы, мешавшие даже колдунам подсматривать, над чем работает один из известнейших художников своего времени.

— Какая ересь!.. — прошипел Томас, оставив человека в двух плоскостях в покое и найдя себе другую цель, — что это еще такое?!

Он указывал пальцем на картину, на которой был изображен какой-то банкет или что-то вроде того. Во главе стола сидел овеянный святым ореолом мужчина. Справа от него сидел могучий златоокий богатырь с курчавой черной бородой, возле которого сидела рыжеволосая женщина. Слева, очевидно, сидел маг, который о чем-то перешептывался с другим мужчиной, одетым в рясу, — очевидно, жрецом. Другими гостями банкета были нищие мужчины и женщины, дети, а у самого края стола стоял мужчина, опустивший взгляд.

— Что это?! — воскликнул Томас. — Это что, какой-то заговор еретиков или колдунов?! Почему у этого посередине голова сияет? В него вселились демоны?!

— Что? Не-ет! Это же последний вечер Спасителя Нашего, Люмаса! Он проводил его в кругу своих близких друзей: будущего императора Алиссана и его жены Элианы, первого патриарха Мелихора и первого архимагистра Батигона. А также среди всех тех, кому он помог и кого он спас за свою жизнь. А там с краю стоит и царь Кириат, дочь которого Люмас исцелил. Однако же сам языческий владыка так и не смог спасти ни себя, ни город Анкиридон, ни Люмаса от его жертвы.

— Воистину… — тихо начал Винченцо, но не докончил.

— Богохульство, — добил Томас и отошел подальше, ища себе новую «богопротивную» мишень.

Винченцо присмотрелся к нарисованному Спасителю. Он выглядел как самый прекрасный из всех людей. Сияющий, светлокожий, белокурый, с ясно-голубыми глазами. Глаз инквизитора подметил еще одну деталь: правой рукой он держал за плечо своего верного друга Алиссана, а левой… в левой руке был темный и плоский предмет.

— Что это? — задумчиво спросил Винченцо, глядя на заинтересовавшую его деталь.

— Это его зеркало, — пояснил важным, хоть и смущенным тоном Леонардо. Ему по-прежнему не нравилось представлять свое произведение искусства вот так, — это был подарок, как он сам говорил, за самый первый благочестивый поступок…

— Я в курсе, — вдруг резко отрезал верховный инквизитор.

Он решил прервать игру. Глазами он дал сигнал Томасу и тот встал позади Леонардо, а сам, прикусив губу и продолжив смотреть на полотно, скрестил пальцы на животе.

— Кому вы сейчас пишите портрет, мэтр? — спросил бесстрастно Винченцо.

— Его святейшеству, сеньор… — неуверенно проговорил Леонардо.

Глаза Томаса недобро сверкали.

— Вы пишите два портрета его святейшеству. И оба не можете закончить. Не можете получить гонорар. Но вы можете обеспечивать себя расходным материалом, содержанием прислуги и получаете финансирования на разработку ваших никому не понятных, кроме вас, изобретений, — он указал пальцем на механического льва, который со скрежетом медленно повернул голову.

— СИЛА НЕЧИСТАЯ!!! — заорал Томас.

Инквизитор из Понсальтора схватил другой механический предмет, похожий на лютню с усилителями звука, и с размаху саданул по львиной голове. Лев заскрежетал, а его голова со звоном и грохотом упала на пол. Механическая пасть продолжала медленно открываться и закрываться, пока Томас дубасил и разносил ее на куски.

— Что вы делаете?! — воскликнул Леонардо, не решаясь между тем помешать уничтожению одного из своих изобретений.

— Мерзкая тварь! — Томас, раздолбав вдребезги голову льва, плюнул на нее и затем стал искать глазами, что еще можно уничтожить. И нашел. Взводные механические часы, которые он смел со стены одним ударом. Лютня, послужившая ему оружием против еле подвижного механического льва и часов, также познала на себе праведный гнев инквизитора, соприкоснувшись несколько раз с полом.

— Вы не хотите мне признаться? — спросил холодно Винченцо, который все это время игнорировал действия своего коллеги.

— В чем, сеньор?.. — плача спросил художник, наблюдая за тем, как Томас с криком поднимает над головой чеснокодавку и пытается безрезультатно ее раздолбать о пол.

— Кому вы сейчас еще пишете портрет? — взгляд верховного инквизитора резко перепрыгнул на художника, а затем на холст, где тот накануне только отмечал контуры.

— Я не могу вам сказать, сеньор… Поскольку… заказ строго конфиденциален, и я просто не смею его не выполнить!

Томас резко схватил портретиста сзади, заломав ему руки. Несмотря на свое жилистое телосложение инквизитор из Понсальтора был еще как силен. Пару мгновений спустя Томас поставил де Чини на колени перед верховным инквизитором.

— Я не смею требовать, мэтр де Чини, — вздохнул Винченцо, глядя на холст, — я не смею требовать, чтобы вы прекращали писать эту женщину. Но… я желаю знать от вас все о ней.

— Я художник! Но не шпион, сеньор дель Фьоро! Не забывайте, что я нахожусь под защитой его святейшества и…

— А я его верный слуга. Вы это помните?

Тот громко сглотнул, понимая это. А затем Винченцо покосился на Томаса, и тот его отпустил. Художник, портретист и изобретатель Леонардо де Чини поднялся на ноги, кашляя и хватаясь за горло.

— Мне очень нравятся ваши работы, Леонардо, — таким же тоном продолжил Винченцо, — но мне хочется также, чтобы они несли не только эстетику и красоту… мне хочется, чтобы они были еще и полезны. Сеньора, которую вы пишете… Когда вы к ней пойдете?

Мрачная улыбка прошлась по лицу инквизитора. Портретист в ужасе носился глазами по всей своей мастерской, словно бы хотел найти место, где бы мог спрятаться. Он мечтал найти такое место, понимая, однако, что в действительности такого места нет.

Они вышли из комнаты де Чини, после чего к ним присоединились четверо инквизиторских гвардейцев в бело-красных плащах, которые до этого держали учеников мастера прижатыми к стене. Трое зрелых мужчин, вырвавшись из железных перчаток стражников, тут же упали на колени и схватились за свои кадыки, кашляя и глядя вслед уходящим инквизиторам и их солдатам.

Винченцо шел быстрым и уверенным шагом впереди, сплетя пальцы за спиной, а Томас семенил рядом.

— Вы что-то поняли из его скулежа? — спросил настороженно Томас.

— Уловил зацепку, которая может помочь, — не поворачиваясь к нему, отозвался верховный инквизитор.

— Вы упоминали сеньору. Кто она? Я могу ее выследить и сразу же доставить вам. Или даже допросить!

«Ничего глупее я за эту неделю не слышал… разве что последнюю шутку Уго» — подумал про себя Винченцо и пошел дальше по галерее. Томас поспевал за ним, стараясь не отставать.

— Художник-агент! Придумано ловко! — довольно проговаривал понсальторский инквизитор, — он будет рисовать этих расфуфыренных франтов и профурсеток, а вместе с тем и вызнавать их секреты! А если он кому проболтается… ох, если бы проболтался!..

— Не в его интересах пробалтываться, — мрачно бросил Винченцо, — я хоть сейчас могу обвинить его в практике черной магии. А его святейшеству я найду другого портретиста.

— Да-а! Вы видели, как эта железная чуда пыталась на меня напасть? Уму непостижимо, что со мной стало бы, промедли я хоть на секундочку!

«Увернуться от механического льва, двигающегося со скоростью черепахи, — воистину подвиг!» — мысленно проговорил Винченцо и покачал головой.

— Однако вы так и не сказали! — подал вновь голос инквизитор.

— Что я не сказал, брат Томас?

— Какую сеньору вы заподозрили?

— Этого я и не скажу. Пока что. Ждите, брат Томас. Ждите, слушайте и наблюдайте. И самое главное, держите меня в курсе ваших находок. Всех.

— Сеньор…

Сеньор дель Фьоро ускорил шаг и поспешил куда-то, оставив Таркфельда позади себя. Тот смотрел ему и его гвардейцам вслед, сузив свои хищные глазки и недовольно хмыкнув.

***

Солнце скрылось. Он вышел из замка, оставив свою стражу у ворот, прошел по продолговатому каменному мосту, протянутому над пенящимся внизу морем, разминулся с несколькими зийнцкими стражниками. У парапета на середине моста стоял зрелый гладковыбритый мужчина в черно-красной рясе с деревянной десницей на шее. Винченцо быстро подошел к нему.

— Не клюет, значит буря грядет, — проронил он, глядя на на скалы внизу, омываемые волнами.

— Кто наблюдает, тот ожидает, — отозвался мужчина в красно-черной рясе.

— Слушаю.

— Настроение в городе спокойно, — проговорил мужчина, глядя с парапета на скалы, — люди работают, зарабатывают на хлеб, ходят молиться в храм, посещают казни… Отдают десятую часть дохода.

— Жрецы?

— Тридцать двух видели в разных борделях, четверых в игорном доме и одного в притоне. Последний покупал какой-то асфаханский наркотик, некий «гаш-иш».

— Имена?

Мужчина молча протянул Винченцо список. Тот быстро схватил его и пробежался глазами по именам жрецов на каждой строчке, убрал лист за пазуху.

— Что еще?

— Брат Варда отравил послушника, отказавшегося возлечь с ним. В храме Белой Надежды. Дело заминает отец-настоятель, любовник брата Варды. Отец-настоятель Юлиан из Собора Мелихора вел проповедь пьяным. Это заметили многие прихожане. Отец Томас…

— Сколько еще таких преждевременно не подтвержденных случаев? — голос Винченцо посерьезнел.

— Еще два, — холодно произнес лысый агент из инквизиции. — По доносу сожгли какого-то гнардского купца, спекулировавшего на торговле железом. И еще содрали кожу с семнадцатилетней девушки, на которую донесла собственная сестра, утверждавшая, что та практикует некромантию… Потом сожгли… Слова доносившей опроверглись, когда всплыло, что за обеими девицами пытался одновременно ухаживать некий паж на службе у графа Котелли…

— Я знаю об этих процессах и еще о семи. Их вел отец Таркфельд. Брат Нигон, вы были при этом всем?

— Я там был, сеньор дель Фьоро.

— Почему вы это допустили?

— Отец Таркфельд узнал о моей связи с дочерью купца из Мильхайма.

— С Йоганной Митерниц?

— С Ганной Митерниц, сеньор.

Верховный инквизитор косо и неприязненно посмотрел на своего подчиненного, тот держал глаза опущенными. Винченцо какое-то время помолчал, кривя губы. И отвел взгляд, чтобы вновь любоваться волнами, разбивающимися о скалы.

— Вы впали в грех, — процедил Винченцо. — Вы помните об этом и лично мне покаялись четыре года назад.

— Я покаялся лично вам, — кивнул головой лысый инквизитор, не поднимая глаза.

— Я предупредил вас, что вы должны разорвать все связи с купеческой дочерью. Я напомнил вам, своему брату во служении, о целибате³⁹, обет которого вы приносили давно. Я поймал вас второй раз полтора года назад… что стало тогда с вами?

— Вы отрезали мне пальцы на левой ноге. Четыре пальца, — вздохнул инквизитор. — Прижгли…

— Нанес клеймо на живот, так как имею полную власть над тобой, — голос Винченцо стал еще строже, походя на шипение. — Ты это помнишь?

— Да, сеньор.

— Помнишь, что я обещал на третий раз? Я обещал тебя оскопить⁴⁰.

— Отец Таркфельд угрожал причинить ей вред, сеньор дель Фьоро, — проговорил тихо и смиренно брат Нигон, — я должен был помочь ей выехать из Святогавани, когда вы отсутствовали… И я помог… Я попрощался с ней, хоть она и не хотела этого. И тогда меня заметил один из людей отца Таркфельда… Он знает, что я предан исключительно вам. Поэтому он заставил меня согласовать все его три приговора по делам, которые он провел в ваше отсутствие. Я каюсь вам.

— Я осуждаю тебя, брат Нигон, — словно судья изрек верховный инквизитор. — Люди вроде нас не имеют право познавать мирские удовольствия. Ты это помнишь?

— Я помню, сеньор. Но помнят ли об этом другие?

— Другие меня не волнуют, — Винченцо поднял глаза на небо, прикусил тонкую губу. — Они выполняют в Церкви каждый свою задачу. Мы можем с тобой осуждать и их, но без действительно стоящего повода мы не имеем права выступать против служителей Церкви. Против служителей патриарха. И против него самого. Тем не менее, в нашей структуре, подвластной Его Святейшеству, мы обязаны чтить предписанные нам законы и правила и следовать им. Я прав?

— Да, сеньор.

— Хорошо, — прелат некоторое время помолчал, а затем, тяжело вздохнув, прибавил более спокойным голосом: — Я направляю вас в Мильхайм. За вашу преданную службу мне здесь. Тем не менее, теперь вы здесь очень слабы. Вашими следующими обязанностями будет выявление и преследование еретиков-проповедников. Вы должны раскрыть и подвергнуть суду всех участников тамошних тайных собраний, если таковые вы там выявите.

— Сеньор…

— Я плачу за хорошую службу, — спокойно проговорил Винченцо. — Помните о моей награде. И больше не дайте себя поймать.

— Сеньор дель Фьоро! — инквизитор опустился на одно колено и поцеловал руку своего начальника. — Вы… Я ваш верный слуга! Я выполню любой ваш приказ! Вы можете рассчитывать на меня там.

— Я знаю. За преданность я плачу щедро. Даже закрываю глаза, когда это делаю, — произнес сухо Винченцо, отрывая свою руку от губ инквизитора, который тут же встал. — В первую очередь в Мильхайме вас ждут обязанности. Рапортуйте мне о всем, что там происходит. Сперва это. А уже потом… потом… ваша…

— Моя любовь… Простите, сеньор дель Фьоро.

Брат Нигон еще раз поцеловал руку своего сеньора, после чего выпрямился и смиренно опустил глаза в брусчатый пол.

— Поезжайте на рассвете, — сказал Винченцо, протягивая ему свернутый письменный указ.

Тот поклонился, принял указ, спустился с парапета и поспешил пройти по мосту в город. Винченцо не смотрел ему вслед. Не спеша он сошел по ступенькам вниз и отправился в Небесный Замок. В свои покои. Уже была ночь.

***

Винченцо вошел в свои покои. Как и кабинет, все было скромным. Разве что… за шкафом имелся черный ход в потайной тоннель, ведущий из Небесного Замка куда-то за пределы Святогавани. За тумбой стоял взведенный арбалет, а за подушкой был спрятан кинжал. В канделябре на столе выдвигалось целое отделение, где хранились четыре маленькие мензурки с ядом. Это не было паранойей. Это были меры предосторожности и возможности нанесения превентивного удара.

Закрыв за собой дверь на тяжелый крепкий замок, он снял с себя шляпу, а затем стал развязывать узелки на сутане. Он привык с детства обходиться без помощи слуг в моментах, касающихся его гардероба и туалета — последний был и без того минимальный. Но вот что касалось его питания… Тут он был зависим.

Сняв сутану, он остался в одних кальсонах и рубашке, когда заметил на столе нетронутое блюдо с запеченной форелью с цукини и помидорами, политой соусом из базилика, оливкового масла и твердого сыра. Рыба выглядела аппетитно, хоть и успела порядком остыть. Однако то, как было обставлено и украшено блюдо, говорило о большой симпатии повара к нему. Последние капли сомнения рассеялись, когда он увидел уже откупоренную бутылку белого вина и два бокала, один из которых был чистым, а на дне другого он заметил остатки именно этого вина. За чистым бокалом также лежала свернутая в маленькую трубочку записка: «вы как всегда забыли поужинать». И край бумаги прямо под подносом.

Прелат приподнял железное блюдо и потянул за край, вытащил. То было запечатанное письмо, на котором красовалась печать в виде гербовой розы.

Винченцо сузил глаза, а затем посмотрел на два бокала вина. Один был чистым, а на дне другого еще оставались капли вина. Он сорвал печать и развернул письмо. Ему не составило труда узнать аккуратный каллиграфический почерк, которым была выведена каждая буква текста. Он улыбнулся. От письма все еще пахло цветами.

Винченцо уселся на стул и стал его читать.

«Мой милый брат!

Я очень тоскую и скучаю по тебе и по нашему отцу! Мне кажется, что наша последняя встреча была так давно, словно минули столетия, а не полтора года… Если бы ты, Вини, знал, как я превозмогаю саму себя, просыпаясь и видя подле себя обрюзгшее и смердящее тело, которое не способно ни на что кроме как есть, пить и спать. Если бы ты мог, дорогой Вини, вообразить себе как мерзко и отвратительно я себя чувствую с ним.

Если бы ты мог представить, как я бы хотела повернуть время вспять и вернуться в ту пору, когда я была еще маленькой, когда я не давала тебе учиться! Когда ты катал меня на своих плечах, рассказывал мне на ночь сказки, а утром делал воздушных змеев, которых мы с тобой вместе запускали… Мои почти всегда улетали, но ты, видя, что я начинаю плакать, отдавал мне своих. Ты помнишь, Вини? Я — да! В Ренатто мне невыносимо тоскливо и скучно находится при муже, который, как я надеюсь, скоро умрет от старости, поэтому я — не прошу, Вини, — требую, чтобы ты приложил со своим новым письмом мне воздушного змея. А лучше двух! *зачеркнуто* пришли четырех… Я уверена, что два у меня точно улетят, так что мне придется позаимствовать еще двух у тебя, когда мы их будем запускать, — а мы будем их запускать, когда ты навестишь меня!

Или когда я заставлю своего ленивого тюленя совершить визит в Святогавань. Или же это сделает папа.

Кстати, Вини! Я переписывалась накануне с отцом и узнала от него, что он хочет в скором времени пригласить моего тюленя и меня в Святогавань. Мой муж пока ничего об этом не знает, но зато знаю я. И теперь ты. Мы скоро увидимся, братец! Так что готовь змеев.

Однако если отставить шутки в сторону, я подозреваю, что это неспроста, и у папы появился какой-то новый план относительно меня… Как твоя младшая сестра, я желаю знать, известно ли тебе что-нибудь о его планах? Извести меня, прошу, в своем письме. Если он собирается развести меня с Бальдо, я буду вне себя от счастья! Если он подыскал мне нового супруга, пусть не такого очаровательного и милого, как юный Рожер Виконопольский — да упокоит Люмас его душу! — то хотя бы, надеюсь, не старую и вонючую, как Бальдо де Ренатто. Я, как и ты, выполняю поручения папы, но все же предпочитаю получать от своей работы хоть какое-то удовольствие, а не только чувство омерзения. Извести меня о планах папы, если тебе они известны. Мне нужно знать, к чему готовиться, на что рассчитывать и на что не надеяться.

Заканчиваю это письмо искренним заверением в своей любви к тебе, любимый братец. Я очень скучаю по тебе, мой серьезный и занудливый Вини. Надеюсь, мы скоро свидимся, и ты меня крепко обнимешь.

Ps не забудь про змеев. Я не пошутила. Мы пойдем их запускать так или иначе.

Pps сделай лучше шесть…

PPPS для папы: Бальдо уничтожил ячейку оппозиционеров на юге. Он больше не связан с сочувствующими лярэнсским еретикам дворянами. Были арестованы, а затем сожжены на костре четверо некромантов. Власть Церкви на юге Риконны восстановлена.

Pppps напиши ответ как можно скорей. Не затягивай с этим, Вини, как ты это любишь делать. И не оправдывайся тяжелой работой в инквизиции. У меня тоже есть своя работа с моим тюленем, но ведь я нахожу время написать пару строчек моей милой семье: тебе и папе.

Твоя любящая сестренка, Фиона»

Он медленно отложил письмо, присел на стул. Прикрыл глаза и улыбнулся.

А затем вытащил пробку из бутылки и наполнил уже использованный бокал.

Он глубоко вдохнул терпкий букет и сладкий аромат, оставленный его служанкой. Затем сделал два небольших, но очень медленных глотка. После этого некоторое время смаковал напиток, закрыв глаза. А затем проглотил, и по кончикам его пальцев пробежала легкая дрожь. И удовольствие, и соблазн, которых нельзя было никому говорить. Которые должны были быть тайной. За которые его могли бы осудить.

Соблазн, с которым он каждый день пытался совладать. И совладал.

Примечания

36

Колет — короткая приталенная мужская куртка без рукавов, застегивающаяся спереди на пуговицы или шнурки.

37

Парапет — барьер, который является продолжением стены на краю крыши, террасы, балкона, дорожки или другого сооружения.

38

Тонзура — остриженное место на макушке у духовных лиц, символ отречения от мирских интересов.

39

Целибат — обет безбрачия.

40

Оскопить — кастрировать.