Земля – Венера – Земля

Константин Дорфман-Мартынов (2024)

Попытка описания возможного будущего, представленного в жанре лженаучной псевдофантастики.

Глава 12 — Метеороид (мемуары).

"Милос-4"поразил моё отставшее от космической жизни воображение. Размерами, перво-наперво. Набором двигателей разных мощностей. Высотой и диаметром основных сопел. Каждое из которых размерами могло поспорить со всякой сталинской высоткой или с любым манхэттенским небоскрёбом. Впечатляла противометеороидная защита нового поколения. Системы: жизнеобеспечения (для спящих и неспящих), эвакуации, выброса и переработки отходов. Удобства и всяческие устройства для перемещения по планетолёту в состоянии невесомости не могли оставить равнодушным даже такого опытного космолётчика, как я. Однако сильнее всего меня потрясла служба безопасности. В обоих переносных смыслах этого глагола совершенной формы.

Венера считалась планетой свободной от Неизвестных Спасителей. Позднее выяснилось, что это — красивый блеф. Именно она-то и находилась под их самым что ни на есть непосредственным влиянием и пристальным вниманием. Не исключено, что я узнал об этом одним из первых. А пока обшмонали меня…

Не знаю, как передать этот атавистический глагол на французском и японском. Я просто вписал это слово в оба папируса на русском. Как есть. Учитывая, что в грамматике русского и французского есть чуточку общего, можно было бы придумать что-нибудь типа — àprochmonner, с объяснениями.

Обшмонали меня в предварительном тамбуре. На предмет не тайный ли я агент или просто сочувствующий. И по всем возможным параметрам. Чемодан, одежду, содержимое СмартАппа, целлюлозно-бумажный томик Бунина в твёрдом переплёте. Его чуть было не отобрали, чтобы поместить на время полёта в отдельное хранилище для опасных предметов. Лишь оставили в покое насчёт нейроклеточного сканирования. Процедура на час примерно. Убедившись с помощью банального УЗИ, что паспорт мой не врёт, что биочипов во мне нет и сканировать нечего, пустили на борт космического судна.

Лететь на такой махине до Венеры предстояло 11 дней. Анабиозить я не собирался, даже если бы пришлось провести в невесомости в три раза больше времени. Можно было интенсивно продолжать тренировать себя на писателя. Можно было найти другие способы развлечения, коих на корабле было немало. Хотя бы посмотреть параллельный полуфинал между Лас-Вегасом и Эдмонтоном. В общем зале в большой голограмме. И в НАХЛе сезон только начался.¹Ещё интересней. Но я отправился в свою каюту, забрался в спальный мешок и открыл оставленного в мои полномочия Бунина. Момент начала основного разгона"Милоса Четвёртого"совпал с прочтением первых строчек: “У нас нет чувства своего начала и конца”.

Тут корабль чуточку качнуло. Послышалось что-то напоминающее удар щётки о двадцатидюймовый райд. Непрерывные прижимающие ощущения, формируемые поступательным ускорением, быстро сменились неожидаемыми, разноплановыми, отцентрастремительными.

Мои приключения даже и не думали заканчиваться. Они вовсю продолжались. На этот раз в компании из примерно семидесяти девяти тысяч пассажиров, из которых бодрствовало около трёхсот. И сорока семи членов экипажа, в распоряжение которого я временно поступил. Или в состав которого ненадолго влился. Суть не менялась.

Заподозрив неладное, выбравшись из каюты, вспоминая навыки быстрого передвижения по интерьерам в невесомости и осваивая уже упомянутые новые устройства, вычисляя походу местоположение капитанской рубки, я добрался туда. И, как выяснилось, тревожные предчувствия меня не обманули. Становилось очевидным уже по пути. Наличие у меня лицензии бортпроводника позволяло попасть в зоны, запрещённые обычным пассажирам при любых обстоятельствах. Но для таких как я туда всё же открывался доступ во внештатной ситуации.

В рубке было суетно. Внимания на меня не обращали, вопросов не задавали. Капитан в стороне давал негромко какие-то напутственные инструкции трём бортпроводникам. Один из них заместо униформенного комбинезона был облачён в нечто праздное, яркое, с золотыми вплетениями и драгоценными камнями. Приглядевшись, я узнал в нём того самого “Гагарина” или Серджио. Капитан обращался как раз к нему.

— Простите, Де Карпинтьеро, метеорит не знал, что у вас сейчас вневахтенное время и вы не успеете переодеться.²Под скафандром великолепные инкрустации вашего комбинезона в репортажах с места событий всё равно никто не разглядит. Можете не волноваться. Ни одна из ваших здешних дам не заподозрит, что вы всего лишь член экипажа.

В английском капитана преобладал шотландский акцент. Серджио Де Карпинтьеро чуть заметно подрагивал, подхватываемый волной вскипающей ярости.

— А вы, Сидху, — капитан уже переадресовывал свой монолог его товарищу, — из каких дальних отсеков корабля столь продолжительно добирались? Из грузовой части, не иначе? Регулярная практика Камасутры вам поможет вернуться в лоно брахманов. Не сомневаюсь. Но пока вы работаете здесь. Так что, извольте не задерживаться!

Сидху был изящного телосложения, с тонкими и правильными чертами лица, большими карими глазами. На левой щеке его красовались четыре свежие глубокие длинные параллельные царапины. Вид у него был счастливый и хамский. Казалось, даже капитан завидовал ему.³

— Ванг… — последнее, что вымолвил капитан, обращаясь к третьему бортпроводнику.

Их взгляды встретились. Это был широкоплечий мужчина. Безукоризненно одетый. Неизменно подтянутый, что трудно в невесомости. С благородным и красивым лицом, немного встревоженным. Глядя строго перед собой, он молча покинул рубку. В этом было что-то от индейцев Аляски из рассказов Джека Лондона. Шевелясь подобно рыбам в аквариуме, его два товарища двинулись вслед за ним.

Я смотрел то в лобовую обзорку, то на мониторы. По изменяющемуся виду в лобовом обзорном стекле можно было предположить, что космический корабль движется по орбите небольшого радиуса. На мониторах иллюстрировалось объяснение происходящего. С разных обзорных точек. Даже с Луны с большого расстояния. У основного двигателя одно из сопел было чуточку повреждено. К тому же из него и только из него шла реактивная тяга. Повреждённое сопло было крайним. У кромки его конуса зияла дыра, в которую вылетало пламя. Боковые двигатели предварительного разгона, как могли, компенсировали вращение.

— Форэ, — капитан беседовал уже со мной, — Если не удастся заглушить реактор, ваша смена через полчаса. На корабле всего три скафандра с максимальной защитой от радиации.

Капитан заговорил быстро. В манере ньюфи.⁴О, эти таинственные слова, собранные во что-то отдалённо напоминающее предложения… Однако в целом угадывалась суть произошедшего. Корабль догнал с приличной скоростью небольшой камушек. Мы успели разогнаться на боковых движках до 31.7 километров в секунду, убрали защиту на выходах из раструбов основного двигателя, только только запустили его и, вот, на тебе! Этот кусок… летел со скоростью 41.3 километра в секунду, как показали постфактумные расчёты. И прямиком в сопло. Прилети он на секунду позже, там бы и сгорел. Почему-то теперь заклинило его реактор. И не понятно, получится ли его заглушить. Если ничего не выйдет, через два часа начнётся эвакуация пассажиров. Капитан уже благодарил меня за возможное участие в ликвидации последствий аварии.

— Табарнак!!! — прервал он свою речь резким окриком.⁵

За всё время своего монолога капитан ни разу не оторвал глаз от мониторов. Я тоже. Ремонтный робот, очевидно под воздействием радиации, вышел из строя, перестал контролировать своё местоположение и попал под струю вырывающейся плазмы из пробитой метеоритом дыры. Всё произошло, судя по всему, очень быстро. А может приоритет задач в экстремальных условиях сбился. Иначе робота успели бы телепортировать. Вместо этого он взорвался. Один из осколков попал в одного из трёх космонавтов. Они уже добрались до входных люков в секцию реакторов у основания вышедшего из под контроля сопла. Подробности инцидента тут же стали известны всем, кто был в рубке. Как выяснилось, удар достался Вангу. Его скафандр перешёл в автоматический режим и повёл его обратно, к выходам в космос из зоны рубки.

— Ванг! Ванг! Лао! — закричали все в голос. Капитан громче всех.

Полминуты спустя Ванг был уже внутри корабля. В госпитальном отсеке. Живой, но без сознания. Скафандр с него был незамедлительно снят и передан мне.

Выйдя в почти открытый космос, под экраны противометеороидной защиты, я не стал спешить с перемещением в хвост"Милоса-4". Я отправился обходным путём. Через люк в средней части двигательного отсека. До сих не было обнаружено, что там именно застряло при выключении реактора повреждённого сопла. Формально поломка могла быть где угодно. Так, ради чего попадать под лишнюю радиацию? Ради возможного спасения своего багажа? Да, и мог ли я так сходу найти проблему? Её не выявила комплексная диагностика или хотя бы один из ремонтных роботов, которыми тут кишело буквально всё. Я наблюдал нескончаемые голограммы их отчётов в окружавшем меня пространстве.

В двигательном отсеке было тесно и бесшумно. Только ощущение вибрации при прикосновении к поверхности чего либо напоминало об в общем и в целом критическом положении. Я осматривал всё это хозяйство и лихорадочно думал, а каким же не попутным ветерком-то меня сюда занесло. “И как я не продал в тот же день все эти чёртовы драндулеты? Уж третьи сутки как прыгал бы по поверхности Марса. Под аккомпанементы по-детски неумолкающего собственного смеха. И играл бы сейчас с красивой и чертовски обаятельной девочкой в Дьябло!” — в подобном ключе несло мои мысли. В том мутном и бурном потоке переоценок и следовавших за ними выводов.

В левом верхнем углу визора скафандрового шлема высвечивались текущее время и сегодняшняя дата. Они напомнили, что по календарю сейчас как раз воскресенье… Обхватив первую попавшуюся под руку трубу, пробормотав серию междометий, смешанных с короткими ругательствами, на четырёх известных мне языках, как бы нечаянно, пнул я первый подвернувшийся под ногу ящик на реакторе. Теоретически мой удар достался блоку с каким-то контролирующим оборудованием. Носок скафандрового сапога отбросило. За ним ногу. Затем и всё моё тело перевернулось на 180. Относительно горизонтальной оси тазобедренной кости. Спина коснулась стены реактора. Я испытал на себе всю степень теплопроводности её покрытия и оболочки скафандра. Вибрация, которую я ощущал, не выпуская трубы, уменьшилась. Почти пропала.

— Ремонтной бригаде вернуться в рубку.

Надписи на экране визора дублировали аудиокоманду.

Примечания.

¹НАХЛя, она же, NAHOL — North Atlantic Hockey Outstanding League — Североатлантическая Хоккейная Лига. В неё войдут команды из Монктона, Галифакса, Сагеней, Квебек-Сити, Сент-Джонса, Шарлоттауна, Фредериктона, Портленда, Портсмута, Рейкьявика, Дублина, Белфаста, Ливерпуля, Глазго, Эдинбурга, Торсхавна, Бреста, Ла-Рошели, Кардиффа, Плимута, Бристоля, Дугласа, Порто, Лиссабона, Виго, Овьедо, Касабланки, Понта-Делгада и т.п. — преимущественно портовые города Северной Атлантики с наименьшей разницей во времени.

²”Есть дело”, — говорит Токарь: “Собирайтесь. Берите конвоира. Выводите бригаду из двух человек на отдельную точку. Хуриев вас проинструктирует”. “Что еще за дело?!” — говорю: “Сегодня праздник!” Токарь приподнялся, одернул гимнастерку и сказал: “Канализационная труба этого не знала, взяла и лопнула”, — он помолчал и добавил: “Я ей от души сочувствую, потому что и мое терпение лопается. Ясно? Действуйте…" — Сергей Довлатов “Старый петух, запеченный в глине”.

³“Прощайся с шалавой и едем на гауптвахту!” — кричал майор Анохин. Рябчук направлялся к военной машине, без шапки, с поцарапанным лицом. Вид у него был счастливый и хамский. Даже конвоиры завидовали ему. — Сергей Довлатов “Иная жизнь”.

⁴Ньюфи (Newfie) — некто родом из канадской провинции Ньюфаундленд.

⁵Tabarnak — грубое квебекское ругательство.