Земля – Венера – Земля

Константин Дорфман-Мартынов (2024)

Попытка описания возможного будущего, представленного в жанре лженаучной псевдофантастики.

Глава 7 — Планида (чтение).

Когда Нитшин оглянулся, он не обнаружил позади себя или где-то поблизости пресловутого иностранца. Завлаб исчез. Спиридон Алексеевич только заметил три средней высоты плечистых мужских силуэта, спускавшихся с веранды банкетного зала. На пути к выходу один из них, согнувшись до земли, поднял как будто найденную им случайно мелочь. Было слышно, как другой, маршируя вразвалку и держась рукой за живот, нестройно вздохами напевал: ”Представьте себе… Представьте себе… Прожорливое брюшко…”

— Господа! Товарищи! Граждане! — завывая, воззвал к ним в отчаянии Спиридон Алексеевич, — помогите задержать американского шпиона! Эльфштейна! Арнольда! Адольфа!

— Альфонса!? — добавил тот, что самый молодой, в безрукавке, джинсах и адидасовских кроссовках, был он с очень приятным округлым и опрятным лицом, с мясистым носом, волосы его были какого-то неопределенного цвета, национальность было бы трудно установить.

— Интеллигенты гуляют… Второй так вообще уже вырубился, — в задумчивости произнёс, подойдя ближе к Нитшину, другой из них, который был в однобортном костюме и без галстука, а основное, что определяло его лицо, это было, пожалуй, выражение добродушия, которое нарушали, впрочем, глаза, или, вернее, не глаза, а манера глядеть на собеседника.

— Наш рабочий день уже закончился. Приходите завтра, станция метро Лубянка, бывшая Дзержинская, — так же приблизившись к Спиридону Алексеевичу, ответил вежливо третий, что был постарше, при галстуке и в двубортном костюме — этот маленькие глаза свои держал под прикрытыми, немного странноватыми, как будто припухшими, веками — тогда как в щелочках этих глаз светилось незлобное лукавство.

— Выход на площадь. Большое жёлтое здание с часами. Зайдёте внутрь и спросите полковника Громобоева, либо подполковника Молниеотводова,¹ — уточнил вмешавшийся в обсуждение самый молодой, который, надо полагать, был склонен к юмору, хотя вдруг, совершенно изгнав поблескивающий этот юмор из щелочек глаз, он широко открыл веки и взглянул на астронома внезапно и в упор, как будто с целью быстро разглядеть какое-то незаметное пятнышко на лбу у собеседника, что продолжилось одно мгновение, после чего веки опять опустились, сузились щелочки, и в них снова светились добродушие и лукавый ум.

— Вы обязаны мне помочь! — Нитшин чуть было не крикнул вдобавок “Караул!”, но что-то остановило его в этом невольном порыве, а то и так, похоже, его приняли за пьяного.

Спиридона Алексеевича смущала череда скачущих бесконтрольно мыслей, но недолго, потому что он вдруг сообразил, что завлаб непременно должен оказаться в общественном туалете, в двух шагах от которого стоял астроном, и обязательно в самой дальней от входа кабинке.

— Я мигом! — крикнул он уже двинувшейся от него в сторону этой, судя по реакции на его поведение, неординарной троице, отбросил в сторону мешавший ему пиджак и кинулся бежать вниз по узкой с разворотом бетонной лестнице.

Ворвавшись в коротенький коридорчик, переходящий непосредственно в помещение сортира, состоящего из ряда раковин выстроенных вдоль длинного зеркала с одной стороны и кабинок с другой, Нитшин взвопил: “Эльфштейн!!!” — и не узнал своего голоса. Не узнал, пожалуй, потому, что тут же эхом ему ответили переходящие на визг женские крики, вырвавшиеся снизу из под кабинок уборной и отразившиеся эхом от потолка над дверьми тех же кабинок, всё той же уборной.

Нитшин пригнулся к каменному полу, повернул голову в направления криков и увидел в просвет между кафелем и нижней кромкой дверей в двух ближайших от входа кабинках стоящие на этом полу по две пары нюдового цвета остроносых туфель на высоких каблуках, плавно переходящих в тоненькие лодыжки, окаймлённые кромками узких материала деним штанин небесного цвета. Эту цветовую гармонию обутых и одетых конечностных постаментов, утвердившихся на фоне белого кафеля, нарушал однако алый цвет, в который были окрашены плоские грани каблуков, что со стороны подошвы.

Недоразумение было налицо, и повинен в нем был, конечно, Спиридон Алексеевич. Но признаться в этом он не пожелал и, воскликнув укоризненно: «Ах, психопатки!..» — тут же кинулся обратно на улицу. Разыскивать иностранца в самой дальней от входа кабинке, как намеревалось до этого, становилось опасно — из ближних уже зазвучали стремительные шорохи подтягиваемой вверх плотной материи, скрежет в спешке застёгиваемых молний, постукивание каблучков о твердую поверхность, так что грохот льющейся воды, резкий лязг отщёлкиваемых замочных задвижек и последовательные удары решительно распахиваемых дээспешных кабинетных дверей застали Нитшина переступающим через две ступеньки вверх по лестнице уже вне зоны прямой видимости от дислокации предоставляемых гигиенических удобств.

Оказавшись вновь на открытом воздухе, Нитшин обнаружил, что призываемая к обязательному содействию группа граждан решила применить излюбленный бандитский прием — уходить врассыпную. Самый респектабельный, обладатель двубортного костюма направился по дорожке Дольской улицы в сторону памятника Дмитрию Кантемиру, наиболее задумчивый в однобортном уже повернул от него вправо за здание банкетного дома, чтобы затем пройтись по Еготьевскому тупику, а молодой и юморной шёл в противоположном направлении, минуя кафе “Кофишенская”, в сторону моста, откуда минутами раньше пришел не понятый ими вестник несчастья Спиридон Алексеевич. Как ни торопился Нитшин догнать хоть одного из них, неодолимое желание потянуло его забежать на секунду уже в мужскую уборную, чтобы на ходу ещё проверить, не спрятался ли там пресловутый завлаб.

В сортире мужском меньший по численности ряд из отдельных кабинок начинался следом за цепочкой тесно расположенных вдоль стены писсуаров. Оправившись у одного из них, Спиридон Алексеевич подошёл к расположенному ровно напротив умывальнику и подставил руки под бесконтактный сенсорный смеситель. Но лишь только оттуда полилась тёплой струёй вода, как астроном вдруг услышал за собою голос, мурлыкнувший:

— Это вы, Спиридон Алексеевич?

Нитшин вздрогнул, обернулся и не увидел за собою никого.

— Ну я, — неприязненно ответил Нитшин в пустоту.

— Очень, очень приятно, — писклявым голосом отозвался кто-то невидимый.

При этом в левом ухе у Нитшина остро кольнуло. Нитшин отпрянул так, что ударившись спиной о раковину, он чуть было не свернул её набок.

— А не валяли бы вы дурака, Спиридон Алексеевич, — препротивным гнусавым голосом выразился кто-то второй.

Затем кольнуло в правом ухе. И ещё острее.

— Что вы, госпо… — прошептал ополоумевший астроном, сообразил тут же, что слово «господа» никак не подходит к голосам, раздающимися в голове человека в общественной уборной, прохрипел: — товари… гражда… — смекнул, что и этих названий они не заслуживают, и получил третий страшный укол где-то над переносицей неизвестно откуда, так, что почудилось, будто кровь из носу хлынула на рубашку.

— Что у тебя в портфолио, паразит? — пронзительно прокричал котообразный голос, — диссертация? А тебя предупредили по телефону, чтобы ты её не защищал? Предупреждали, я тебя спрашиваю?

— Не предупрежди… дали… дили… — задыхаясь ответил астроном, теряя всякую логику.

— А ты все-таки защитил? Дай сюда портфолио, гад! — крикнул гундосый и будто выдрал что-то неосязаемое из трясущихся рук Нитшина.

Свет, и так слабый в уборной, и вовсе начал меркнуть в глазах Спиридона. «Вот как, оказывается, сходят с ума!» — оценив ситуацию, попятился он назад к проёму входной двери и ухватился за притолоку.

Из дальней кабинки послышалось слабое кряхтение и измученный голос произнёс:

— Э… Ах… Планида вновь повернулась задом…²

Нитшин оттолкнулся от притолоки и ринулся на звук, толкнул дверь — кабинка была пуста. Тоже и самое было и в остальных кабинках.

И тут дух опытного покорителя горных вершин и перевалов заставил Нитшина остановить надвигающуюся панику. Он сообразил, что надо просто позвонить куда следует, и вспомнил, что оставил телефон в кармане своего пиджака, лежащего на траве недалеко от входа в уборную.

— Позвонить? Ну что же, позвоните, — печально согласился в голове у Спиридона Алексеевича голос завлаба и вдруг страстно попросил, — но умоляю вас на прощанье, если опять решитесь защищать диссертацию, учитывайте гравитационное отталкивание! О большем я уж вас и не прошу.

Легко и стремительно поднявшись вверх по лестнице, тут же найдя брошенный пиджак, сделав над собой великое усилие, Нитшин нагнулся, выудил трясущейся рукой из кармана мобильник и, не вводя пасскода, набрал 102.

— Дежурный по городу, — послышался строгий женский голос, сразу же, без антиципирующих ответ длинных гудков.

— Цоя застрелили, — сипло, дрожащим голосом прошептал Спиридон Алексеевич.

— Цой погиб в автокатастрофе, — безжалостно отчеканила дежурная.

— Ду-ура!!! — задушевно только и проорал новоиспечённый доктор астрономических наук и в ярости швырнул белый пластиковый прямоугольник в траву.

Земная поверхность, спружинив, отторгла ударившийся об неё округлым ребром вершины узенького параллелепипеда корпус этого очень умного беспроволочного телефона, который затем, сделав три полных оборота, превративших в лучах приближающегося к западной линии горизонта солнца зеркальный надкусанный яблочный логотип на оборотной стороне напичканного электроникой мобильного средства телекоммуникации в тусклую оранжевую точку, был в следующую же секунду беззвучно и бесследно съеден густым постригаемым столь не часто газоном. Опомнившись, Нитшин было двинулся туда за ним, но тут же, вяло простонав и безнадёжно, почти не отрывая от бедра ладони, еле заметно махнув рукой в направлении пункта исчезновения вычислительного устройства, ставшего неотъемлемой частью до сих пор насыщенного преимущественно радостными жизненными происшествиями существования, развернулся и, натужно переставляя чёрные рокпортовские лишённые индивидуальности тупоносые туфли, которые он начистил до полярного сияния ещё ранним утром,³побрёл к распахнутым решётчатым воротам дворика банкетного зала ресторанного комплекса “Усадьба”, поговаривая: “Причём здесь автокатастрофа? Автокатастрофа ни в чём не виновата!”

И на всём его трудном пути невыразимо почему-то мучил вездесущий духовой оркестр, под аккомпанемент которого мощный многоголосый хор пел о новом строящемся мире, где, кто был ничем, тот станет всем.

Примечания.

¹Полковник Громобоев встал, подошел к окну и взглянул сверху вниз на нашу землю, которая крутится испокон века, таская на себе нелегкую поклажу — человечество! — Сергей Довлатов. “Ослик должен быть худым”.

²“Рулит на взлёт самолёт пузатый, урча моторами тяжело. Планида вновь повернулась задом, не то случайно, не то назло”, — Владимир Ланцберг. ”Зеленый поезд".

³Раз десять Тихомиров проследовал узкой коммунальной трассой. Трижды ходил в уборную. Заваривал чай. До полярного сияния начистил лишенные индивидуальности ботинки. — Сергей Довлатов “Ремесло. Невидимая книга”.